Наследный принц Андрюша - Владимир Георгиевич Машков
— Зачем? — испугалась Настя.
— Рассказал, что преступность подняла голову, обнаглела,— не жалел черной краски Андрюша.— В нашем городе появилась организованная группа, которая занимается вымогательством, шантажем, похищением несовершеннолетних детей…
— Ой, а куда же смотрит милиция? — воскликнула Настя.
Она одна принимала разглагольствования Андрюши за чистую монету.
— А что милиция? — вопросом на вопрос ответил Андрюша.— Милиционеров мало, они плохо вооружены, у них маленькие зарплаты…
— Что же делать? — не отставала Настя.
— Я думаю, что на милицию надежды нет. Надо самим спасаться, и лучше отдать похитителям деньги, чем ставить под угрозу жизнь своих детей и внуков,— мудро, как столетний дед, заключил Андрюша.
Тут уж и я понял, куда целит Андрюша. Так сказать, не в бровь, а в глаз. Что вы, деды, рыпаетесь, ничего у вас не выйдет. Они всесильны, они повсюду.
Словно Андрюша знал, чем мы с Матвеем почти неделю занимались, и между делом, походя, все наши усилия перечеркнул. И предлагал нам сдаваться на милость победителя. Мол, почетные условия сдачи гарантируются.
Матвей заерзал на стуле, и до него дошло, в чей огород бросил камушек внучек. Но Матвей не привык уходить в кусты при первых звуках опасности, вообще, отступать было не в его правилах.
Но Андрюшу неожиданно поддержала Настя:
— Я забыла вам показать, что мне сегодня в магазине подбросили…
Настя встала из-за стола, вышла в прихожую и вскоре вернулась с листком бумаги.
Листок оказался в руках Матвея. Он впился в него взглядом. Его длинный нос при этом едва не касался бумаги, и казалось, что Матвей принюхивается. Прочитав, он молча протянул листок мне.
Я взял его, и у меня задрожали руки. Это был грязный, гадкий листок. Я не стану приводить полностью того, что было там намазюкано.
В листке была грубая угроза. Мол, если вы будете тянуть резину, не видать вам вашего пацаненка целым и невредимым…
— Ну знаете ли,— я почувствовал, как кровь хлынула мне в голову.— Это удар ниже пояса…
Я швырнул на пол листок. У меня появилось инстинктивное желание вымыть руки, и я отправился в ванную.
А Матвей поднял листок, сложил его аккуратно и сунул во внутренний карман пиджака. А потом поинтересовался у Насти, не заметила ли она, кто ей подбросил эту грязную бумаженцию…
— Заметила,— ответила Настя.— Какой-то ханурик… Привалился ко мне в очереди, дыхнул — я отвернулась, ну и, наверное, в этот момент и подбросил в сумку…
Матвей молча переваривал обед и информацию.
— Так вы, наконец, мне объясните, что происходит? — Настя вопросительно уставилась на нас.
Я уже вернулся из ванной, но сделал вид, что нем понимаю, о чем идет речь. Матвей опустил глаза. Анюта сосредоточенно пила яблочный сок. Один Андрюша выдержал бабушкин взгляд.
— Ну если вы молчите, я сама все объясню,— Настя решительно тряхнула седыми волосами.— Эти дни я чувствовала, что беда грозит Андрюше… С той минуты, как в нашем доме появился этот Гоша… Мне он сразу не понравился…
Если мне не изменяет память, было с точностью наоборот. Настя восхищалась Бледнолицым…
— А вы оба ходили с видом заговорщиков,— продолжала Настя.— Я понимаю, вы хотели помочь внуку… Но плетью обуха не перешибешь… Поэтому послушайтесь Андрюшу и отдайте этим вымогателям все, что они требуют… И не играйте с огнем, это опасно… У меня есть серебряные ложечки, от мамы-покойницы остались, я их продам…
— А у меня на сберкнижке имеются деньги,— подала голос Анюта,— я тоже отдаю их Андрюше.
Мы с Матвеем не смотрели друг на друга. Вот тебе и на! Такую конспирацию соблюдали. Казалось, никто ни о чем не может догадаться. И все насмарку. Настя взяла и раскусила нас… Правда, не без посторонней помощи…
Я глянул на Андрюшу. На глаза у него навернулись слезы. Наверное, и он не ждал от бабушки и Анюты такого порыва…
Матвей торопливо вскочил и зачастил скороговоркой:
— Я совсем забыл… Мне пора на дежурство… Надо бы пару часов вздремнуть, а то ночью будет не до сна.
Он служил вахтером в солидном министерстве, следил за порядком. Дежурил сутки, а потом двое суток отдыхал. Но последнюю неделю Матвей уже одно дежурство пропустил, потому что следил за Бледнолицым.
Я ждал, что Матвей подаст мне знак или попросит проводить. Но он упрямо прятал от меня глаза. Тогда я не выдержал и спросил:
— Пиа пичто пизав питра?
Сам не знаю, почему я заговорил на птичьем языке. Видно, уже в кровь вошла конспирация…
— Пизав питра пия пина пира пибо пите,— автоматически ответил Матвей.
— Пиа пичто пимне пиде пилать? — не отставал я от него в надежде получить вразумительный ответ.
— Пиду пимать,— коротко и не очень ясно ответил Матвей.
Настя переводила взгляд с меня на Матвея в тщетной попытке понять, о чем мы чирикаем.
— Дети, вылитые дети, на старости лет впали в детство,— неодобрительно покачала она головой.— Анюта, с ними пива не сваришь, придется нам брать это дело в свои руки…
Поблагодарив Настю за обед, Матвей ушел. Вернее, попросту сбежал, оставив меня отдуваться и за себя, и за него.
— Ой, дедушка Коля, как смешно вы разговаривали,— на лице Анюты сияло неподдельное восхищение,— только я ничего не поняла…
Я открыл ей нашу с Матвеем тайну. В наше время школьники друг с другом разговаривали, прибавляя к каждому слогу «пи».
— Ой, как интересно,— обрадовалась Анюта, забыв обо всем пережитом сегодня,— пойду бабушке расскажу…
Настя уже мыла посуду и кляла на чем свет стоит нас с Матвеем.
Андрюша проводил Анюту снисходительным взглядом. Ему-то, как я понял, не составляло большого труда разгадать птичий язык. Для него это был детский лепет…
И, вообще, сегодня нас с Матвеем все раскусили. Какой-то, право, день открытых тайн…
Зазвонил телефон. Пару дней назад я бы со всех ног кинулся к нему. А сейчас я даже не пошевелился. Мне хотелось одного, чтобы меня оставили в покое, чтобы я тихо-мирно посидел, подремал в кресле.
Взял трубку Андрюша.
— Слушаю тебя, дедушка!
Вот те на! Я сразу навострил уши. Матвей звонит. Интересно, что он забыл у нас? Не прошло и получаса, как Матвей ушел. Нет, я к телефону не пойду.
После короткого молчания Андрюша произнес:
— Хорошо, я все понял. Передам дедушке. Нет, не забуду.
Спустя мгновение Андрюша предстал пред мои полусонные очи.
— Дед
