Упрямец. Сын двух отцов. Соперники. Окуз Годек - Хаджи Исмаилов
Дурсун его хорошо понимала. Мамед-ага, конечно, был далек от каких бы то ни было предложений.
Впервые в жизни Мухот понял, что такое стыд. Потихоньку вытащил он носовой платок и стал стирать пот со лба.
Дурсун с любопытством на него смотрела. Что делать? Может, скрутить для независимости папироску? Скрутил папироску. Дальше? Фу! Лучше сидеть перед пушкой, чем под ее взглядом…
Стал искать мундштук. Где же он? А Дурсун все смотрит.
— Черт возьми, где же он?
— Кто?
— Мундштук!
А мундштук уже давно во рту.
— Во рту мундштук! — хохотала Дурсун. — Во рту!
Тут мог бы Мухот и сгореть со стыда, но на помощь ему пришел Мамед-ага.
— Ай, мой верблюжонок, — сказал старик, — теперь для меня утешение. Знаешь что? Язык! Мой отец говорил… Слушай, верблюжонок. Вот что мой отец говорил. Он говорил, что в детстве вся радость человека заключается в ногах. Бегать, играть, прыгать — вот радость человека, когда он еще маленький. Потом, когда человек подрастет, радость уже сидит в пояснице… Хочется тогда человеку, чтобы все красивые девушки в красных платьях были его. Ну? Вот как ты, молодец… хочется тебе, чтобы все девушки в красных платьях были твоими. Проходит время и уже радость поселяется в сердце… и человек тогда только ту жаждет, которую любит. А вот мы, старики… Наша радость, знаешь в чем? Болтать языком — вот наша радость. Так говорит мой отец.
Когда Мухот собрался уходить, Дурсун встала.
— Я провожу тебя.
И проводила его до порога. И, прощаясь, сказала:
— Приходи в свободное время.
Обменялись крепким рукопожатием, и радостный пошел Мухот своей дорогой. Цеплялись за него ветки тутовника и даже ударяли в лицо, но это было Мухоту нипочем, до того Мухот очумел от радости. И только одна мысль была у него на уме, одна мысль о том, что Дурсун его любит. Любит? Кажется, любит.
Тем временем Карягды страдал. От приятеля приходили письма, но все какие-то неясные. А в одном письме даже было сказано, что старый Мамед-ага просто-таки без ума от Мухота. И еще один удар пришлось вытерпеть Карягды. Вдруг появился в газете портрет Мухота!
Карягды уже совсем потерял надежду. Грустно разговаривал он сам с собой:
— Не может этого быть! Ведь в ту ночь, после окончания школы… Ах, в ту ночь как было замечательно! Ах, какая была ночь! Я подошел к Дурсун, я решился…
И Карягды вспомнил, как он подошел к ней, и как она посмотрела на него, прищурившись.
— Да, она прищурилась… Дурсун! Дурсун! Я не нашел слов, я смотрел, как зачарованный. Сердце мое поднялось высоко. Мне казалось, что оно бьется в горле… Я взял руку Дурсун в обе свои руки. И, опустив глаза, она стояла передо мной и дрожала. Я положил ее ручку к себе на сердце, я сжимал эту ручку, и она отвечала мне. «Дурсунджан, — шептал я, — Дурсунджан»… Дурсун прижалась ко мне, тихонько прижалась. Тогда я обнял ее, и так случилось, что мы поцеловались… Нет, Мухот! К черту! К черту, Мухот! Она любит только меня!
Кого же любит Дурсун?
Есть человек, который может на это ответить. Кто этот человек? Сама Дурсун.
Мухот был уверен, что Дурсун любит его. Но ему было мало этой уверенности. Все же нужно было услышать от Дурсун какие-нибудь слова.
— Иногда хотят одной рукой удержать два арбуза, — сказал как-то Мухот. — Мне кажется, что я один из этих арбузов.
Дурсун и не собиралась одной рукой удержать два арбуза. Она протянула Мухоту записку. Летя по воздуху, вернулся Мухот домой. Что там, в записке? Что? Мухот еще и не прочел записку, но уже горели перед ним слова: «Я выйду за тебя замуж!»
Но вот он с дрожью развернул записку, пробежал глазами.
— Бе-е-е! — сказал он и спрятал записку в паспорт.
Кого же любит Дурсун?
Об этом теперь знали двое: Дурсун и Мухот. А Карягды об этом не знал. И потому Карягды написал Дурсун письмо. Длинное, длинное. Он просил ее: скажи всю правду, ответь!
Но не ответила Дурсун. Не успела.
Произошло великое и грозное событие. Нарушилась счастливая, молодая жизнь с ее трудом и учебой, с ее миром и любовью, с ее цветами и снами. Фашисты напали на страну Советов. Началась Отечественная война, война не на жизнь, а на смерть. Советский народ грудью встал на защиту Родины.
Разведчики
— Вы только посмотрите на него! Куда ни наклонится, — везде удача! О, он более ловок, чем я! Куда более ловок! Мне приходится всю ночь рыскать от окопа к окопу. Хорошо, если схватишь полузамерзшего немца, а то и ни с чем возвращаться! А этот сидит себе в окопе и постреливает… Но того и гляди, станут скоро все повторять: Карягды Сарыев! Карягды Сарыев!
Так думал Мухот, возвращаясь из разведки. Принялся он чистить свой автомат. «Нет, так нельзя, — подумал он. — Так нельзя. Буду учиться на танкиста».
Приведя в порядок автомат, Мухот полез в карман гимнастерки. Горела печка, и жаром из нее осветило тоненький листок в руках солдата. Только три строчки написала Дурсун на этом листке. Мухот с улыбкой смотрел на эти девичьи строки. Потом спрятал листок, вздохнул и тут же крепко заснул.
Ничего не случилось нового в жизни соперников. Правда, в день Октябрьского праздника Мухот получил за поимку «языка» медаль «За отвагу».
По-прежнему Карягды стоял на посту по ночам, а днем таскал бревна. По-прежнему Мухот ходил с разведчиками по минным полям резать немецкую проволоку.
Когда Карягды узнал о награждении Мухота, он сказал себе:
— Ну вот! Ведь я предсказал это! Подождем еще — и вся грудь его будет в украшениях, как у туркменской девушки. А мне что же? Сторожить пулемет? Нет, перейду в разведку!
Вскоре так и случилось. Майор помог Карягды, и он стал батальонным разведчиком. Вот как это произошло.
Наступил 1943 год. И вот денек в середине января. Они стоят перед командиром разведки. Стоит Мухот. И Карягды стоит рядом с ним.
Командир говорит:
— Слабо действуем, товарищи!
Разведчики молчат.
Командир повторяет:
— Товарищи, слабо действуем! Командование так находит. Новые поставлены требования. Слышите? Поднять работу разведчиков.
Слушает Карягды.
Мухот слушает.
Командир говорит, что нужно добиться языка, да такого…
— Офицера! Слышите, разведчики?
Этот план созрел у Карягды. Стоя на посту, он увидел вялый дымок над немецким окопом. И летели с того места звуки гармошки.
Пришла Карягды в голову мысль, что в этом месте, наверное, командный пункт. Он сказал об этом
