Евгения Яхнина - Кри-Кри
Зайдя за прилавок, тетушка Дидье вытащила гирлянду из живых цветов, посредине которой красовалась надпись:
«Добро пожаловать, славные победители!»
— Кри-Кри, повесь ее, а ты, Мари, посоветуй, куда ее лучше прикрепить. Я пока пойду к себе, переоденусь, жара начинает меня одолевать…
— Хорошо. Идите, мадам Дидье, мы все сделаем! — сказал вслед удаляющейся хозяйке Кри-Кри.
Он рад был наконец остаться вдвоем с Мари.
— Если бы ты знала, Мари, — вырвалось у Кри-Кри, — как трудно мне сейчас приходится! Я должен кривляться перед этими палачами, забавлять их. Тетка Дидье требует, чтобы я распевал для них песенки… А в голове у меня только одна мысль: «Как спасти дядю Жозефа? Что с Мадлен?»
— Да, Кри-Кри, это ужасно! Как плохо, что мы с тобой дети и бессильны что-либо сделать.
— Теперь, пожалуй, и взрослые бессильны, — грустно сказал Шарло. — Сейчас, сейчас открываю! — злобно крикнул он, так как тетушка Дидье уже стояла на пороге кафе.
Кри-Кри сердито вскочил на столик и стал подвешивать гирлянду. Ему очень хотелось разорвать ее в клочки, но он понимал, что это невозможно.
— Ну, так я сейчас вернусь с цветами, — прозвучал голос Мари.
— Ну что, хорошо? Угодил я вам? — спросил Кри-Кри, спрыгивая со стола.
Он не мог отказать себе в удовольствии и повесил гирлянду криво. Но тетушка Дидье не обратила на это внимания.
Публика как будто только и ждала, чтобы открылись двери. Кафе быстро наполнилось. Кто только не забегал сюда: и праздные версальские офицеры, и вернувшиеся в Париж сбежавшие на время «смуты» дельцы, торговцы и прочий люд. Мадам Дидье своим хозяйским оком быстро распознала наиболее выгодную пару: молодого версальского офицера с нарядной дамой. Выбрав их, она не переставала оказывать им знаки внимания и предпочтения. Наконец, не выдержав, она прямо обратилась к даме:
— Нравится ли вам, мадам, как мы украсили кафе?
— Мило, очень мило, — рассеянно ответила дама. — Но почему у вас нет музыки?
— Музыка начинается у нас с девяти часов, — угодливо ответила мадам Дидье.
— Да, но да девяти долго ждать, — недовольно сказала дама.
Тетушка Дидье растерянно развела руками. Не зря ей казалось, что не все в порядке. Ведь вот, кажется, все предусмотрено — так нет: оказывается, музыка начинается слишком поздно. Но ведь музыка стоит много денег!
А офицер, спутник капризной дамы, раздраженный глупым, растерянным видом тетушки Дидье, крикнул:
— Эй, хозяйка, вас спрашивают, почему вы справляете поминки по коммунарам?
— Что вы, что вы, сударь! — испуганно залепетала Дидье, у которой ноги подкосились от страха. — Я бедная вдова, но все, чем я располагаю, к услугам доблестных победителей. Разве мое кафе не освещено лучше других? Разве плохи наши напитки? Кри-Кри, что же ты стоишь столбом? Подай господину офицеру бутылку бургундского, знаешь, из тех, что хранятся в подвале, да поскорей! А пока что, до прихода музыкантов, может быть, вы послушаете песенки моего подручного?
Лебезя перед гостями, тетушка Дидье со страхом посматривала на своего строптивого помощника. Улучив минутку, она подтолкнула его и зашептала:
— Пой, Кри-Кри, иначе… Помни, наша судьба в твоих руках. Я всегда желала тебе добра, Кри-Кри…
Она готова была заплакать, но не ее жалобный тон повлиял на мальчика. Кри-Кри прекрасно знал, что его пение могло теперь решить судьбу не только кафе, но и дяди Жозефа. Поэтому надо было петь.
— Сейчас спою, мадам, — живо сказал он, обращаясь к капризной даме. — Только прошу заранее извинить меня за хриплый голос.
Он откашлялся, подражая профессиональным певцам, и, став у столика капризной дамы, лицом к двери, запел приятным, звонким голосом:
Вам, пасынкам природы,Когда прожить бы так,Как жил в былые годыБедняга-весельчак!
Всю жизнь прожить не плача,Хоть жизнь куда горька.Ой ли! Вот вся задачаБедняги-чудака!
Из папки ребятишкамВырезывать коньков,Искать по старым книжкамВеселеньких стишков,
Плясать, да так, чтоб скукаБежала с чердака!Ой ли! Вот вся наукаБедняги-чудака![46]
Он пел, а мысли его перескакивали с одного предмета на другой. Ему очень интересно было знать, о чем шепталась его хозяйка с офицером; интересовала его и капризная дама, которая сидела рядом с офицером и была чем-то раздражена или недовольна.
Но больше всего Кри-Кри заинтересовали два посетителя, устроившиеся за столиком у самого окна, как раз в противоположной стороне от буфетной стойки, около которой стоял Кри-Кри. Одного из этих посетителей Кри-Кри немного знал: это был художник Андрэ, заглядывавший нередко в «Веселый сверчок». Он набрасывал на куске картона портрет красивой девушки, которая, волнуясь, что-то ему рассказывала.
О чем говорила девушка, Кри-Кри не слышал. Но еще раньше, когда он подавал заказанную художником закуску, он заметил, с какой жадностью она откусывала мелкими, но крепкими белыми зубами горячую колбасу. Мальчик тут же сразу решил, что и она — одна из жертв версальских «победителей».
Петь ему сегодня было особенно тяжело. По настоянию хозяйки он выбрал веселую песню, которая требовала бравурного исполнения, а Кри-Кри было сейчас не до веселья.
Он рассчитывал пропустить несколько куплетов и поскорей закончить свой номер, но как назло капризная дама не спускала с него глаз и внимательно прислушивалась к словам песни.
«Вот про этих-то дамочек с красивыми ручками в красивых перчатках рассказывают, — подумал Кри-Кри, — что они зонтиками ковыряли трупы коммунаров и выкалывали глаза умирающим…»
Но размышлять было некогда. Публика все прибывала, и надо было успеть всех обслужить. Все же Кри-Кри задерживался около столика художника каждый раз, когда надо было проходить мимо, подавая вино и закуски на соседние столики. До него долетали отдельные слова, но он не мог понять, о чем разговаривал Андрэ с девушкой.
А между тем Жюли Фавар — это была она — взволнованно рассказывала художнику свою печальную историю:
— Я служила у мадемуазель Пелажи. У нее было четыре собачки и два кота. Их надо было чистить и мыть каждый день. И гулять с ними. Вы не можете себе представить, как трудно было уберечь их в дни осады Парижа! Того гляди, кто-нибудь поймает их на жаркое: они у нас были чудесно выкормлены, — со вздохом сожаления добавила девушка.
— Я хорошо знаю мадемуазель Пелажи, — сказал Андрэ. — Но почему же она вам отказала?
— Это чистая случайность, мосье, — залившись румянцем, сказала Жюли. — Уезжая в Версаль, мадемуазель Пелажи оставила мне всю мебель и строго наказала ее беречь.
— Ну, и… — перебил ее заинтересовавшийся Андрэ.
— Ну, я и берегла ее, как могла. Но, когда настали последние дни, в нашу квартиру вбежал молодой федерат. Отстреливаясь, он повредил трюмо. Когда вернулась мадемуазель Пелажи, она была неумолима и не позволила мне остаться у нее ни одного дня, хотя я представила вот этот документ, удостоверяющий, что я ни в чем не виновата.
Жюли вынула из-за корсажа удостоверение Виктора Лиможа и положила его перед художником.
Как только Андрэ взглянул на подпись поэта, он вскочил со стула и, заметно волнуясь, обернулся к сидевшему за соседним столиком мужчине лет пятидесяти, одетому с подчеркнутой изысканностью.
— Мосье Бовэ, — обратился к нему художник, — вы спокойно распиваете вино и не подозреваете, что рядом с вами лежит настоящий клад! В руках такого коллекционера, как вы, вот этот документ поистине клад! — и Андрэ протянул Бовэ удостоверение Жюли.
Она удивленно переводила глаза с Андрэ на Бовэ и не могла понять, о чем говорит художник.
Но, если подпись поэта Лиможа взволновала Андрэ, то коллекционера Бовэ, собирателя автографов великих людей, эта подпись просто ошеломила.
Он с жадностью схватил бумажку. Его страсть коллекционера проснулась при виде документа, сулившего со временем золотые горы.
— Так, так!.. — захлебываясь от волнения, бормотал он, читая и перечитывая бумажку.
— В ваших руках целое состояние, — шепнул девушке довольный Андрэ.
Полный страстного нетерпения обладать ценным автографом, Бовэ обратился к Жюли:
— Дорогая мадемуазель Фавар! Никто другой не сумеет так оценить этот документ, как я. К тому же, не забудьте об опасности, связанной с его хранением в наше время. Тем не менее я буду щедр, я буду очень щедр: пятьсот франков немедленно, в присутствии мосье Андрэ.
— Я не понимаю вас! — воскликнула девушка и инстинктивно протянула руку за документом.
— Милая Жюли, — сказал Андрэ, — вам повезло. Как я вам сказал, господин Бовэ — коллекционер. Он хочет купить у вас удостоверение Лиможа за большую, очень большую сумму — пятьсот франков… Понимаете?
