Сергей Гусаков - Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)
— Ври, да знай меру,— Сашка сплюнул. — Во-первых, или лампочка галогеновая, или из кварцевого монолита со спиралью запрессованной — они действительно почти вечные, только неэкономичные: потери тепловые большие, оттого от них и отказались на Западе... Или уж обычная лампочка, но с регулируемой светимостью. И петромаксы на выставки не возят — весь мир и так знает, что это,— но знаешь, сколько вывоз петромакса из Венгрии через таможню стоит? Проще патент на производство купить. Вот, говорят, американцы и французы купили — так что лет через пять, может, и завалят мировой рынок дешёвыми и доступными бензолампочками… А то и газовыми.
— Ладно тебе... По крайней мере система петцелевская была, это точно — не то, что наши ‘двухгонореечные банарики’... И стоим мы так против неё — пятеро смелых. И плекс из сапогов торчит: кирзовых. Рваных. В общем, познакомились.
— Сталкер сел на камень, надвинув на задницу пенку.
— ‘Задись’,— сказал он,— покурим. А эта штука пусть пока созреет. Наши всё равно ещё спят.
Сашка устроился на камне напротив. Они погасили свет, закурили.
— Так вот и познакомились мы с ней.
— Сталкер на секунду остановился, затянулся сигаретой и продолжил:
— Оказалось — конечно — не местная. Папаша её какая-то в’лажная партшишка в Калинине, а здесь, под Старицей, у них гнездо родовое — фазенда фамильная по женской линии. И каждое лето её на этой фазенде выгуливают — подальше от “тлетворного влияния Запада”, что папаня её из загранкомандировок своих, очевидно, на нижнем белье привозил. Да.
— Сталкер снова затянулся и выпустил дым узкой струёй: в темноте попав точно в сашкино лицо.
— Гад,— отчётливо произнёс Сашка, отгоняя от себя вонючее облако сталкеровской “астры”.
— А номенклатура вся такая,— меланхолично согласился Сталкер,— чужую честь ‘блюют’, а свою с умом и совестью за разум задвинули... Да.
В общем, от разлагающегося нашего на папашиных глазах и при содействии, общества, её сюда каждое лето загоняли — чуть-ли не с детского сада. И мы, конечно, сразу её Изаурой звать начали...
: Сашка усмехнулся чему-то — чему-то внутри себя — но перебивать не стал. И Сталкер продолжил.
— В общем, втюрился я в неё тут же, естественно,— и по-крупному. А она уже давно от наших дыр без ума была; она же с детства по ним лазила — ну и потихоньку заразилась этим самым — нашим... Да только снаряга, я тебе скажу, у неё была — с нашей не сравнить. Ну, оно и понятно: папаня... Обычное дело, в общем. Да. Дыр она, кстати, знала — миллион. Наверное, все старицкие дыры знала — даже те, что никаким московским и тверским спеликам не снились...
Сашка вновь усмехнулся — но Сталкер в темноте не заметил.
— Она в калининском меде училась, и в старицкой больнице подрабатывала — хирургической медсестрой, для практики и чтоб от папани не зависеть. Потому что она совсем не как Шкварин твой была — а с мозгами и глазами на нужном месте, да. У неё вообще всё на своём месте пребывало — ну и папаше это, понятно, сильно не нравилось. Да только что он мог поделать? Она у него одна была, как водится, да. И в институт не блатной поступала — по папиному звоночку — а сама. Как все. И в хирурги подалась, потому что за папаню ей дюже неудобно перед народом было. Но папаня у неё, думается мне, всё-таки нормальный мужик был — нормальный отец, я имею в виду. Я с ним потом познакомился — ну да я ещё расскажу, как.
... А мамаша у неё была — ну прямо чистое золото. Говорят: выбирай жену по тёще — ну я и выбрал. Мгновенно, да. С первого же, как говорится, раза. И стал я гонять в эту Старицу каждую божью неделю. Когда один — а когда и с народом выходило. С “ДС”-ом вот ездил, и с “Подмётками” раза два.
Да. А Инга — что мы Изаурой поначалу прозвали; её-то на самом деле Ингой звали — уже встречала меня на старицкой автостанции. С первым же, как говорится, автобусом, да. Она на машине предлагала меня в Калинине встречать — чтобы я с автовокзалом калининским паскудным не связывался; это же, наверное, самый паскудный в мире автовокзал,— да только никогда не знаешь заранее, один ты приедешь — или во главе и распоряжении команды рыл в 20. А ещё — рюки и трансы грязные; а у неё, между прочим, самая обычная “тойота” была. Совсем не “икалось” по грузоподъёмности. Да.
: Сталкер снова остановился и прикрыл глаза — очевидно, отдаваясь воспоминаниям о “совсем не икарусе” — но Сашка нетерпеливо нукнул, и он продолжил.
— Ну, лето идёт; песни наши, костры ночные до утра; трёп и чаёк у костра, водочка, конечно, “анапа” старицкого розлива — и ночные купания в Волге после, под луной в предутренний туман, когда лишь волны вокруг тебя, да белое ватное одеяло, и неземное светило в центре этого совсем неземного мира,— опять же: сталактиты, натёки, кристаллы — красоты подземные немыслимые, ‘Ж-М-Ж’ и интим в темноте пещеры неизбежный —— вспыхнуло у нас обоюдоострое чувство... По мощности примерно равное, по знаку, как водится, противоположное: у меня к ней, у неё ко мне, соответственно. Да. И до того оно было всепоглощающе, что ни до, ни после, у меня ни к кому на свете такого сильного чувства не было. Даже — извиняюсь — к тебе с Ильями и Сьянами вместе взятыми, да. А тут и папаня её на фазенду нагрянул.
«Всё,— говорит Инга,— сегодня больше не пей: будешь знакомиться».
: С тестем будущим, значит.
«Что ж,— думаю,— это как смерть: рано или поздно — а ведь никуда, в сущности, не денешься — по ряду причин, да».
— Ну, понятно, коленками друг об друга слегка позвякиваю, “зубами стучу марсельезу” — но, в общем, держусь. И почти что ничего не пью: целый день. Да. И тут случилось у нас так, что весь бензин вышел.
— Ну,— говорит Инга,— пошли ко мне, наберём. Делов-то!
: А надо сказать, дыра — где мы в тот выход расположились, из окна ингиной фазенды в аккурат, как на ладони была видна,— я, конечно, вход имею в виду, а не всю Систему. Да...
— Хватаем мы с Ингой канистру: десятку пластиковую, она всех ближе лежала,— и тут Инга смотрит на часы и говорит радостно: О! как раз папаня приехал — вот и познакомитесь. Да. И от этих слов в моей голове сильно дурно сделалось — уж лучше б я совсем не пил... Хватаю я с перепугу эту, значит, канистру — как стояла, без крышки, Ингу, вместо света — кусок плекса горящего со стола —— и вперёд: на выход. А Инге всё нипочём. Чего тут,— говорит,— рядом.
: Да...
— Доскакали до фазенды. Хорошо, наверху ветер был: когда вылезали из дыры, у меня плекс сразу задуло. А то бы я так и прибыл с ним горящем в руке под папашины очи — как с родным ему до боли красным знаменем...
..: Познакомились, да. Стою — ни жив, ни мёртв. Прямо в комбезе — как под землёй лазил,— а я его, между прочим, совсем не стираю: нет у меня такой дурацкой привычки, да. Ведь всё равно изгавнишь, запачкаешь... До сантиметра, если хочешь знать, под землёй вообще не грязь — а после сама отваливается. И стою я в этом своём комбезе, не стираном с той поры, как из армии пришёл, перед ингиным папаней на расстоянии не более метра. И пахнет от меня соответственно, да. «Всё,— гадаю,— щас пришибёт — или просто прогонит? И Инге достанется: кого в дом привела...»
— А дом-то, д о м : о...
: Сталкер снова прикрыл глаза — будто предаваясь воспоминаниям о доме,—
— Да. Я с перепугу ему чуть было так и не представился: Сталкер... Насилу вспомнил, как меня зовут на самом деле — имя своё окаянное назвал, и думаю дублём предидущей мысли: ну уж зятя-то с таким именем он точно и секунды терпеть не будет...
А папаня с мамашей — Инга небось их так заранее настроила — говорят, к моему изумлению, в один голос: «Вы уж там не поздно сегодня, по заломкам своим лазайте. Мы,— говорят,— конечно, люди пожилые, старого времени,— а сами улыбаются так ехидно,— но всё понимаем: молодость, туризм, увлечения... Только к ужину, пожалуйста, будьте. Мы и баньку затопим — чай, запаритесь — и спать вам наверху постелим: всё ж лучше, чем в норе грязной сидеть.»
— Да... И я уже совсем ничего не понимаю: крыша едет, дом стоит. Только Инга дёгтю плесканула — шепчет мне на ухо так нежно: «Ничего,— говорит,— мы, когда они уснут, всё равно к своим удерём — правда?»
: Да. Тоже мне — Гекельберри Финн. От номенклатуры.
— “Правда”,— отвечаю. А что мне ещё остаётся сказать?
: Ну, наливаем мы с ней бензин из папаниной личной колоночки — и такое у меня ощущение, что ёмкость, что у него под землёй зарыта, никак не меньше 100 кубов будет; если подкопаться к ней снизу...
: Система-то почти до фазенды по-низу доходит,— так что до конца света обеспечены бензином будем, только кранчик к дырочке присобачить, чтоб зря не вытекало,— резонирую я мысленно, наполняя пластиковую канистру свою убогую без крышечки полную — машинально, раз такая “халява, плииз”,— и идём обратно к дыре, взявшись за руки. Да. А предки ингины стоят на своём бугре и руками нам вослед машут — идиллия... И я уже размышляю про себя: последний это я раз стопы свои к дыре направляю, или пока нет.
