Евгений Рысс - Приключения во дворе
Процессия прошагала по улице, завернула в низкую подворотню старого дома, прошла через захламлённый двор и начала втягиваться в узкую щель между сараями.
И вдруг из-за сараев навстречу им выскочила Анюта. Наступило лёгкое замешательство. Все боялись, что Анюта спросит их, зачем они идут сюда. Катя Кукушкина даже прижалась спиной к стене в надежде, что Анюта её не заметит. Анюта могла догадаться, что её разговор с братом все слышали. Но Анюта их не заметила или, во всяком случае, не обратила внимания. Не до того ей было.
Она быстро пробежала через двор и скрылась в подворотне. Тогда за сарай прошли остальные ребята и Катя Кукушкина.
За сараями, кроме Быка, оставалось только трое. Вид у всех троих был очень смущённый. Только что Вову Быка при них поколотила девчонка, и Вова Бык ничего не сумел ответить. Лучше было бы им не присутствовать при этом. С девчонкой-то Бык ничего сделать не смог, а с ними сможет и наверное сделает, чтобы они не подумали чего-нибудь лишнего. Собирались уже и они под разными предлогами выбраться из-за сараев и убраться подобру-поздорову, когда вдруг узкий их закоулок заполнился людьми.
Бык сразу понял, что это неспроста и что события принимают угрожающий характер. Надо же ему было связаться с этим Мишкой Лотышевым! Кажется, уж до чего был запуган парень. Вова готов был поручиться, что никому не проболтается, а вот поди ж ты!
Вова быстро соображал, оглядывая лица ребят. Лица были такие, что дело пахло дракой. Вова встал как будто небрежно, прислонился к кирпичной стене соседнего дома. Злоба одолевала его. Мир по-прежнему был к нему несправедлив. Что он, заставлял, что ли, Мишку лезть в игру? Ещё отказывался. А теперь тот нашкодил, а отвечает он, Вова Бык.
Вид у Вовы был независимый. Он молчал. Он считал, что не ему следует начинать разговор. Если к нему у кого дело, пусть тот и обращается.
Катя Кукушкина подошла к Вове и остановилась прямо перед ним.
— Ну? — сказала она.
— А что «ну»? — спросил Вова.
— Ты, значит, ребят, которые помладше, — сказала Катя, кипя от ненависти, — втягиваешь в игры, обыгрываешь, заставляешь билетами у кино торговать, и все на тебя. Так?
— Ничего я не заставляю, — сказал Бык. — Ещё отговариваю. Так ведь сами просятся. «Ну, пожалуйста, Вовочка, сыграй!» А я что? Из любезности одной играю.
— Миша Лотышев проиграл тебе пятнадцать рублей?
— Проиграл, — сказал Бык. — Так не я играть просил, он просил.
Как всегда в тех случаях, когда реальная опасность нависала над Вовой, лицо у него становилось глупым, глаза будто мутнели, рот полуоткрывался, и всем было ясно, что мальчик этот если и по полностью идиот, то уж наполовину — наверное.
Ох, как ненавидела Катя Быка! С каким удовольствием ударила бы она его в эту идиотскую физиономию! Но она сдержалась. Хорошенькое дело — пионервожатая и полезет драться!
— Ну, вот что, — сказала она голосом, дрожавшим от бешенства, — моя вина, проглядела я тебя, Бык! Ничего, ещё не поздно исправить ошибку. Запомни: не будет тебе больше воли, ни одного парня ты больше не собьёшь, понял?
В тех случаях, когда опасность становилась реальной, лицо Быка принимало всегда новое выражение. Вот и сейчас оно всё искривилось, как будто он с трудом сдерживался, чтобы не заплакать.
— А я чем виноват? — начал он хнычущим голосом. — Мишка-то сам просил не говорить никому. Нужен он мне, Мишка ваш! А это честно, да? Сам же просил, чтобы я молчал, а после сам и наябедничал.
Хныча, стараясь разжалобить Катю Кукушкину потому, что он не знал, чем ему грозит это посещение. Вова в то же время внимательно разглядывал всех, кто его окружал: из милиции никого — уже хорошо. Паша Севчук подаёт какие-то знаки глазами, понять знаки невозможно, но хорошо уже то, что Паша здесь. Если бы опасность была серьёзная, Паша бы не появился. У ребят у всех лица злые, неужели всем растрепался Мишка?
— Ну, вот что, — сказала Катя. — Завтра мы с тобой разговаривать будем по-другому, а сейчас вот.
Она развернула платок, в котором лежали бумажные, серебряные и медные деньги, отсчитала дрожащей от ярости рукою пятнадцать рублей и швырнула их прямо в лицо Быку.
— На́, получай наворованное! — сказала она. — Пошли, ребята!
Кажется, что ребята были огорчены таким мирным окончанием разговора. Им, по-видимому, мерещилось, что-то вроде поединка между кем-нибудь из них и Вовой Быком. Каждый, может быть, представлял себя побеждающим Быка в жестоком и кровавом бою я очень ярко воображал, как в конце упорного боя, израненный, потерявший много крови, он одолевает врага под приветственные возгласы товарищей.
К сожалению, ничего подобного не произошло. Сцена была короткая и бескровная. Катя скомандовала «пошли» так строго и резко, что ослушаться её было невозможно. Молча один за другим все стали протискиваться через щель обратно. Никто даже не смотрел на Быка.
Вова Бык не успел понять, что произошло. Он готовился к долгому спору, к попыткам убедить всех в полной своей невиновности, в крайнем случае к просьбам о прощении, к обещаниям, честным словам и клятвам. И вдруг закоулок оказался пуст и не перед кем было оправдываться, не у кого просить прощения, некому обещать.
Как будто никто и не приходил. Трое ребят стояли в сторонке и старались не смотреть на Быка. Те же гнилые доски сараев да источенные временем кирпичи, тот же маленький кусочек неба наверху. То же самое, что всегда.
Впрочем, нет. Ему не почудился приход Кати Кукушкиной. На булыжнике, возле его ног, лежали две скомканные пятёрки, трёхрублёвка и две рублёвые бумажки.
И опять Вова Бык понял, что его несправедливо обидели. Ну, хорошо: обыграл он парня, допустим, вы считаете, что это нехорошо, но ведь не вор же Вова Бык, не жулик. Отдали ему долг, и всё в порядке. Так нет, почему-то его хотят ещё оскорбить! Швырнули пятнадцать рублей, как будто он жулик какой. А Вова чужого не возьмёт, своё ему подай, да, а чужого ни-ни.
Так ему показалось обидно, что Катя швырнула ему в лицо эти рубли и пятёрки, что ярость охватила его. Он торопливо подобрал деньги с земли и кинулся к щели, чтобы догнать Катю и швырнуть ей пятнадцать рублей обратно. Пусть все видят, что Вове Быку чужого не надо.
Он ринулся к щели и налетел на Пашу Севчука.
Паша Севчук, убедившись, что его имя не было произнесено и, стало быть, его репутация не пострадала, незаметно отделился от остальных и, убедившись, что его никто не видит, скользнул обратно за сараи.
— Ты куда? — ласково спросил он Быка.
— Пусти! — сказал Бык. — Я ей в рожу эти деньги швырну!
— Подожди, — сказал Севчук. — Бросить пятнадцать рублей всегда успеешь. Анюта тоже тебе отдала?
— Отдала, — сказал Бык, — но мне чужого не надо!
— Чудак, — сказал Паша Севчук. — Думаешь, Анюта расскажет Кате, что она отдала долг? Нет, не расскажет, — разъяснял этот удивительно сообразительный мальчик. — И Анюте никто не расскажет, что тебе отдали деньги. Это я тебе слово даю. Значит, чистой прибыли пятнадцать рублей. Будем считать — пополам. Можно даже, чтобы не ссориться, поделить так: тебе восемь, мне семь.
Паша взял из руки растерявшегося Быка пятнадцать рублей, взял себе пятёрку и две бумажки по рублю, а остальные вложил Вове обратно.
И тут произошло неожиданное. Это видели трое мальчиков, старавшихся быть как можно более незаметными, мечтавших только о том, чтобы как-нибудь выбраться из-за сараев. Они это видели: Вова Бык занёс руку и один только раз ударил Пашу Севчука. Но этого одного раза оказалось достаточно, чтобы Паша полетел кувырком, чтобы у него пошла кровь из носа и острые камни провели по его лицу две царапины.
Вова Бык стоял, хмуро глядя, как Паша с трудом поднимается на ноги и, боязливо оглядываясь — не ударит ли Бык ещё, торопливо протискивается в щель, всё же унося с собой зажатые в кулаке семь рублей.
Вова Бык не шевельнулся, пока Паша не исчез. Ещё несколько минут он стоял неподвижно. Трое мальчиков замирали от ужаса: сейчас Бык обратит внимание на них. Но Бык не обратил на них внимания. Он молча вышел в щель, прошёл подворотню и остановился на улице. Оказывается, уже почти стемнело. Вдоль улицы зажглись две линии фонарей. Свет горел во многих окнах. Скучно было Вове Быку. Хмурый пошёл он по улице.
В это время Паша Севчук вернулся домой. Мать всплеснула руками, увидя его окровавленное и исцарапанное лицо.
— Что случилось? — строго спросил отец.
— Ерунда, папа, — сказал Паша Севчук. — Не обращай внимания. Тут один хулиган начал девочку бить, ну пришлось, понимаешь, вмешаться. Мне, правда, тоже попало, но зато он еле ноги унёс.
— Так, — сказал папа, — вообще, конечно, драться нехорошо, но, с другой стороны, бывают, конечно, случаи, когда не вмешаться нельзя. В общем, иди умойся и забудь об этом.
