Александр Батров - Утренний Конь
— Нет, не похожа ты на разбойницу, — стараясь получше разглядеть в темноте Варино лицо, сказала Ольга.
— А все так зовут в Козырево.
Ольга задумалась и спросила:
— Не хулиганка ли ты, девочка?
— Есть малость. Я свистеть люблю.
— Свистеть?
— А вот! — Варька сунула два пальца в рот и издала такой пронзительный и долгий свист, что Ольга даже испугалась.
— Теперь я вижу, ты настоящая разбойница.
— Ага. Я из школы исключенная. Из шестого…
— Как же так получилось?
Варька замедлила шаги, грустно вздохнула и сказала:
— Из-за цветов. У нас в классе все бумажные стоят на подоконниках, тронешь — зашебаршат под рукой, как жуки в соломе… Я живые принесла из дому, в вазоне, симферопольские гвоздики. Целое лето в нашем садике их выхаживала. А когда буря была, то я даже ночь не спала, все стерегла от ветра. В классе, как их увидели, так и захлопали все в ладоши: «Браво, молодец, Варька!» А вазон в это время выпал из моих рук на пол. И вдребезги…
Тут Никанор Павлович вошел и сразу рассердился:
«Арнаутова, всегда с тобой что-нибудь приключается. Подбери живо и выбрось все в мусорную бочку!»
«Никанор Павлович, — сказала я, — черепки выброшу. А цветы?»
«Все, все в мусорную бочку!»
Я говорю:
«Ведь цветы спасти можно. Они же ни в чем не виноватые!»
«Так не хочешь?» — спросил он и стал все мои грехи за шесть лет вспоминать. И как я на черешню лазила, и как его индюков дразнила, и как члена областной комиссии в золотых очках на реке своим свистом до смерти напугала, и как дикого гусенка принесла в школу, и как отцу в графин с водкой головастиков напустила. Ходит он по классу, и вдруг ногами по цветам, по цветам. Сейчас думаю, что нечаянно он это сделал. Но только я тогда сама не своя стала, вроде как на меня наступили. Вышла я в коридор и от злости как засвищу!
— Очень нехорошо получилось, — сказала Ольга.
— Знаю. На другой день мамка просить ходила. «Не старайтесь, — сказал он, — и на порог не пущу ее!»
Ольга внимательно слушала девочку. Будь она на месте Никанора Павловича, она простила бы ее. История неприятная. Он погорячился. Да и Варя, по всему видно, нервная девочка. Придется отучить ее от разбойничьего свиста. Но что с ней?
Варька шагала впереди, опустив голову и приподняв плечи.
— Ты плачешь, Варя?
— Угу.
— Не надо. Все уладится, девочка. Варя, что это там, в небе? Слушай, слушай, журавли к морю летят и дальше, за само море… Вернутся и принесут на своих крыльях веселые зеленые дни! Последние журки…
— Журавчики, — подтвердила Варька. — А я исключенная… журавчики…
— Не плачь.
Но Варька еще долго плакала. Слезы, смешиваясь с дождем, текли по лицу девочки.
«Пусть выплачется, — думала Ольга. — А в школу Варька вернется…»
Журавли летели. И Ольге казалось, что и перед ней, как перед журавлями, поет ветрами большое тугое небо, и в нем, за темными тучами, звезды, звезды…
Когда они пришли в Козырево, было одиннадцать часов вечера.
— Есть ли тут гостиница? — спросила Ольга.
— А зачем? Вы у бабки Алены остановитесь. У нее комната свободная… — все еще всхлипывая, но уже тише, ответила Варька. — Идемте со мной…
Возле дома Алены Васильевны Ольга проверила свои документы, лежавшие во внутреннем кармане пальто, паспорт, комсомольский билет, направление на работу, и, задумавшись, сказала:
— Варя, завтра мы непременно встретимся с тобой.
— Не встретимся, — сказала Варька.
— Что это ты выдумываешь?
— Ничего.
Лишь только теперь, при свете фонаря, Ольга по-настоящему разглядела девочку. На ней была ватная стеганка, шапка-кубанка из черной смушки и крепкие мальчиковые ботинки на толстой подошве. Варькино лицо с небольшими оспинками на левой щеке было красиво той особенной красотой, которая открывается не сразу, а открывшись, надолго запоминается.
— И дома неприятности, — сказала Варька. — Отец разбушевался. Пьяница он горький. А прогнать — мамке жалко. Мне тоже всех жалко… Только одних пьяниц я не жалею. Всех бы их утопила… Или собрала их тысячу штук на пустыре и сказала бы: «Стройте вы все красивый дом, высокий, а нет — подыхайте вы на этом пустыре, как злые собаки…»
— Очень дельное предложение, — сказала Ольга. — Суровый труд для пьяниц — самое лучшее лекарство.
Ольга взяла Варю за руку. Она поняла, что девочку нельзя оставлять одну.
— Вот что, Варя, — сказала она, — давай немного побродим с тобой. Но ты, пожалуй, устала?
— Нет, что вы, я всю ночь да еще весь день ходить могу!
— Ну вот и замечательно. Давай взглянем на школу. Далеко?
— Близко. На Тополиной улице.
Вскоре они остановились возле темной стены, наверху которой тускло поблескивало битое бутылочное стекло.
Ворота были чугунные, литые. За ними находилось двухэтажное здание, освещенное лампой, висящей посреди пустынного асфальтового двора. Ни цветочной клумбы. Ни единого деревца. Ни скворечника.
Ольга дважды обошла вокруг школы, то приближаясь к ней, то удаляясь, будто вела какую-то тщательную разведку.
— Что же это двор у вас такой невеселый? — обратилась она к Варе.
— Не знаю.
— Надо деревья посадить, цветы. Как ты сказала — симферопольские? — лукаво поглядела на девочку Ольга.
— Они! — обрадовалась Варька, но сейчас же вновь опустила голову. — А мне все равно… Я исключенная… Ольга Ивановна!
— Что, Варя?
— Не хлопочите обо мне. Ничего не получится.
— Иди, Варя, домой, утро вечера мудренее, — сказала Ольга и тут же на крыльце дома, сменив сапоги на свои туфли, с благодарностью пожала Варькину руку.
Алена Васильевна радушно, как старую знакомую, встретила Ольгу.
— Ай, какая вы мокрая. Садитесь, вот место у печки. Давайте одежду просушу. А чай я вам в постель принесу.
Но когда она принесла дымящуюся чашку чаю, девушка уже крепко спала. Ей снилось море, город, далекие паруса и сумерки гавани, всегда таинственные, волнующие.
Но выспаться в эту ночь Ольге не пришлось. Ее разбудила Алена Васильевна.
— С нашей Варькой неладно, — сказала она. — Удрала из дому, глупая, удрала. Вот письмо оставила. Почитай, донька.
Ольга быстро оделась и взяла письмо.
Дорогая мамка, — писалось в нем, — ты меня, пожалуйста, не ругай, потому что я, твоя Варька, сейчас, как та ласточка, которая у нас из гнезда выпала весной. Очень я, мамка, без школы разнесчастная. Подамся я сама не знаю куда, может, в Одессу, к дяде Николаю, а не то попрошусь там в няньки в детские ясли за одни харчи, без жалованья.
Дорогая мамка, отцу пить не позволяй, разбивай без жалости все его гадкие шкалики. И пусть бабка Алена смотрит за новой учительницей, как за своей родной.
Дорогая мамка, знай, что денег я на дорогу не взяла, потому что не знала, куда ты их от отца на этот раз спрятала. Из-за этого мне придется добираться до Серебрянки рекой, а там наш знакомый Антон Федорович возьмет меня с собой в Одессу.
На письме были водяные пятна, по-видимому сидя над ним, Варька-разбойница неутешно плакала.
— Когда Варя ушла из дому? — с волнением спросила Ольга.
— Да совсем недавно. Письмо в окно бросила, сказала: «Утром мамке отдайте, когда с почты вернется». Я вышла, хвать Варьку за руки. Да где там… Ах, Варька, Варька, поганка… А люблю…
— Как мне пройти к реке? — стараясь казаться спокойной, заторопилась Ольга.
— От нас прямо… Увидите круглую башню. Огни на ней. А чуть выше — лодки…
Девушка бросилась к реке.
Дождь утих, показалась луна, и Ольга, подбежав к самой воде, невольно вскрикнула от радости. Она увидела Варьку в лодке, плывущей вниз по течению. Весел у беглянки не было. Она гребла длинной, шириной в ладонь, сосновой доской, стараясь держаться поближе к берегу. Но течение было так сильно, что лодку медленно, но верно выносило на середину реки, туда, где в колдовской игре лунного света с черной, словно отполированной водой виднелись невысокие, острые камни.
— Загребай лево кормы, к берегу, к берегу, видишь, несет на камни! — с тревогой крикнула Ольга.
Девочка молча продолжала грести.
— Вот чертовка! — нахмурилась Ольга и снова закричала: — Утонешь, куда ты плывешь, разбойница?..
В ответ Варя махнула рукой и стала грести усердней.
Черно-лиловые тучи смыкались вокруг луны. Еще немного, они снова накроют ее. В темноте с Варей может произойти несчастье. Ольга как бы в нерешительности поглядела на воду, покачала головой и, забежав вперед, разделась.
— Ой, что вы делаете? — не своим голосом закричала Варька.
Ольга с разбегу бросилась в воду. Не прошло и десяти минут, как она сидела на корме лодки, с трудом сдерживая желание крепко отколотить девчонку. Но Варька выглядела такой жалкой, что она только сказала:
