Михаил Герчик - Повесть о золотой рыбке
— Это почему? — побледнел Сашка. — Я ж сказал, что расплачусь с вами. По какому это праву вы опять собрались мной командовать?
— По обыкновенному, — ответил дядя Вася и, прищурившись, в упор посмотрел на Короля. — По тому самому, по какому ты теперь у меня в кулаке сидишь. Ты рыбок у Кожара потравил? Потравил. Человека, можно сказать, до инфаркта довел? Довел! Сам говоришь — может, убил его… А ты знаешь, чем это дело пахнет, если про него, например, в милицию заявить?
Сашка оторопел.
— Куда? Куда? — запинаясь, выговорил он. — В милицию? Да ведь это вы меня подучили, вы дали тот порошок!
— А ты докажи. — Стряхнув на пол пепел, дядя Вася глубоко затянулся. — Свидетели у тебя есть? Нету. А кому больше веры будет, как ты думаешь: тебе, сопляку немытому, или мне? Что, выкусил! То-то ж, брат, сиди и не трепыхайся. Слушай меня, иначе я тебя туда упеку, куда Макар телят не гонял.
С трудом, словно пробираясь сквозь дремучие заросли, доходил до Сашки страшный смысл слов, которые неспешно ронял квартирант. Нет, нету у него свидетелей… Он сам залез в ловушку, и дядя Вася преспокойно захлопнул дверцу. Да, ему поверят быстрее, чем Сашке Королеву — «королю» Кисловки. Убил человека… Не рыбок, человека… Фашисты его не убили, хоть изрешетили всего так — живого места не осталось, а он, Сашка, для него страшней фашистов стал… Докажи… А что доказывать-то? Знал, на что шел, когда пузырек с «рыбьей холерой» взял. Знал… Вот теперь и расплачивайся.
— Сволочь вы, дядя Вася. — Сашка отвернулся к окну и расстегнул ворот рубашки. — Ох и сволочь! И почему только вам руку оторвало, а не голову…
— Ну-ка, заткнись, — отрезал дядя Вася. — Хватит трепаться, а то ведь знаешь — тебе эти слова боком выйдут. В милицию я пока не собираюсь, не бойся: мне выгодней, чтоб ты пока на воле был. А сейчас вылови-ка ты мне десяточек неонов, какие получше, да карты свои раскрой: вдвоем у нас живей дело пойдет. Только рассказывай по совести. Соврешь, напутаешь, обмануть вздумаешь — в тот же день потопаешь казенные щи хлебать.
«Попался, — с тоскливым отчаянием подумал Сашка. — Эх, дурак, снова попался…»
На мгновение перед его глазами возник Юрка. Как он бросился тогда на него! А ведь знал, что Сашка сильнее, что до полусмерти может избить. Не броситься ли и ему вот так на дядю Васю? Нет, не выйдет. Он драться не будет. Он в милицию пойдет. А там — что?.. Суд, тюрьма… Выпишется мать из больницы, узнает, от горя снова сляжет… Значит, опять капитуляция!..
Сашка медленно отдернул шторку на аквариуме с неонами. Руки стали непослушными, тяжелыми, будто к каждой было привязано по гире. Словно во сне, он набрал воды в литровую банку, выловил десять рыбок. Дядя Вася заглядывал в аквариум через его плечо, жарко дышал в затылок, удовлетворенно хмыкал.
— Ну давай, рассказывай, — потребовал он, когда Сашка вновь задернул на аквариуме шторку.
— А чего тут рассказывать? Аквариум для отсадки хорошо продезинфицируйте марганцовкой. Держите в темноте, чтобы бактерии не завелись. Воды дистиллированной купите…
Он рассказывал о том, как выводить неонов, равнодушно произнося знакомые слова: вода, бактерии, инфузории. Тайна, которую он так хранил, уплывала, но Сашку это не трогало — просто вдруг нестерпимо захотелось ему спать, хотя проснулся всего минут двадцать назад. Так захотелось спать, что он отошел от окна, зевнул и протер кулаками глаза. А дядя Вася дотошно переспрашивал его, будто хотел уличить во лжи, но к чему теперь было Сашке лгать?.. Все стало ему пусто и немило, зарыться бы лицом в подушку и спать, спать…
— Неужто все? — протянул дядя Вася, когда он замолчал.
— Все, — выдохнул Сашка. — Кормите малышей инфузориями… Вот и вся наука.
— Да ну, — разочарованно протянул дядя Вася. — А не врешь? Я ведь и сам все так делал.
Сашка пожал плечами.
— А чего мне врать?.. У меня ведь теперь ничего своего нет, все здесь, — он провел ладонью по холодным стеклам аквариумов, — ваше… Ну и пользуйтесь.
— Вместе попользуемся! — воскликнул дядя Вася. — Зачем же ты так, мил-человек! Это ж я сказал, чтоб ты не больно фыркал, не заносился чтоб, ну и для порядка, конечно. Про деньги, значит… А так — мы с тобой компаньоны… Только тебе одна четверть, а мне — три, вот и вся между нами разница. — И без всякого перехода спросил: — Кстати, а ты слышал, что Ленка Анны Михайловны из дому сбегла? — Пытливо посмотрел на Сашку. — Часом не знаешь куда?
Сашка отвернулся.
— Не знаю, — сказал он-.— Вы уходите, дядя Вася. Получили свое — и уходите. А то мне на вас смотреть тошно…
— Ну-ну, это ты брось! — засуетился дядя Вася. Он сунул банку за пазуху и попятился к двери. Приоткрыл, ласково улыбнулся: — Не расстраивайся, Сашок, не серчай, милый. Рыбок лучше покорми, зон как поздно уже, а они у тебя еще не кормлены.
И торопливо закрыл за собой дверь, опасаясь, что Сашка в ярости запустит в него какой-нибудь банкой.
Заглохли в коридоре шаги квартиранта, и Сашка заметался по комнате. Что делать? Удрать, уехать куда глаза глядят… Нельзя, заявит. Милиция в два счета найдет. Надо ждать. Если Сергей Ермолаевич поправится, сказать ему все, взять у него Ленкин адрес и — туда, к ней. Пусть тогда дядя Вася хоть на стены лезет. А если не поправится? Тогда — конец, тогда надо самому в милицию идти. Все лучше, чем так мучиться. Если-если… Сиди и гадай… И в больницу не сходишь, и к Юзефе Петровне, хоть она ничего не знает. Страшно идти, горько. А Ленка уже далеко… Далеко Ленка, хорошо ей теперь сидеть в вагоне и смотреть в замерзшее окно. Поезд летит, летит… А вокруг — люди. Не дядя Вася, не Кисловская толкучка — люди! Написала хоть бы…
Да нет, видно, рано еще…
А может, Ленка Анне Михайловне уже письмо прислала с дороги? Мать все-таки, жалеет Ленка ее, вон как на вокзале говорила… Вот и дядя Вася с чего-то ею интересуется. Надо сходить к Казаковым, сейчас же надо сходить.
Ленкин домик тонул в высоких сугробах, видно, давно никто не расчищал во дворе снег. От калитки к крыльцу вилась глубокая, как траншея, протоптанная дорожка. Вороны облепили старую грушу и орали хрипло, простуженно, сердито, и Ленкин любимец Дозор косился на них умным золотистым глазом из своей конуры. Дозор узнал Сашку, бросился к нему, весело виляя хвостом, уперся передними лапами в грудь, чуть не свалив в снег, и жарко задышал в лицо, высунув влажный розовый язык. Сашка потрепал пса по загривку, смахнул с пальто комочки снега и зашел в узкие холодные сени.
Дверь ему открыл Константин Яковлевич, Ленкин отец, тихий, безответный человек Сашкиного роста, с реденькими, как пух, волосами, сквозь которые просвечивала лысина. Лена рассказывала Сашке, что Константин Яковлевич пробовал воевать с Анной Михайловной, когда она только начинала торговать рыбками, но не хватило у него ни силы, ни воли: махнул на все рукой. Работал он машинистом на тепловозе, сутками не бывал дома; возвращаясь из рейса, отсыпался или вместе с Ленкой наклеивал марки, мастерил для них толстые кожаные альбомы. Константин Яковлевич терпеть не мог аквариумистов, которые иногда собирались у Анны Михайловны, разговоры об аквариумах и рыбках. Но Сашку он встречал приветливо, сердечно, подолгу рассказывал ему про войну, когда под бомбами водил к фронту эшелоны с боеприпасами, и Сашка слушал его, а сам недоверчиво улыбался: тот отважный машинист и Ленкин робкий, осторожный отец казались ему совершенно разными людьми.
Когда Константин Яковлевич подал Сашке руку, тот заметил, как мелко дрожат его пальцы.
— Анна Михайловна дома?
— Дома, дома, — ответил Константин Яковлевич. — Заходи.
Сашка зашел в коридор, разделся. Дверь в Ленкину комнату была закрыта, и у него тревожно екнуло сердце: вдруг показалось, что сейчас оттуда, из-за двери, послышится звонкий Ленкин голос: «Папа, кто там?»
Но тихо было в комнате, и Сашка замотал головой, чтоб отогнать ненужные мысли и сообразить, как и о чем начать разговор с Анной Михайловной.
«Расскажу ей про неонов, — решил Сашка. — Назло однорукому расскажу, не одному ему наживаться».
И от этой мысли легче стало у него на душе.
Анна Михайловна вытирала пыль с глянцево-зеленых листьев огромного фикуса, упиравшегося скрюченными ветками в потолок.
— Добрый день, Анна Михайловна, — бодро сказал Сашка и остановился в двери. — А где Ленка? — Он решил притвориться, что даже не слышал о Ленкином отъезде.
Анна Михайловна подозрительно посмотрела на него.
— А ты будто не знаешь?
— Не знаю, — простодушно ответил Сашка. — Она ведь на второй смене учится, правда? Или она в школе? Ленка мне книгу обещала дать, «Алгебру»…
Саша говорил так спокойно, что Анна Михайловна поверила ему.
И тогда она вдруг прижала к лицу тряпку и пронзительно заголосила:
— Нету нашей Ленки, Сашенька мой ты дорогой. Уехала она! В Сибирь куда-то уехала, даже адреса не оставила. Я ли ее не любила, не холила, единственную мою! И за что ж мне муки такие, позор такой!
