Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь
— Какой июль?
— Теперь не перебивайте. А вот такой — макушка лета. Где-нибудь в поле ночевать — одно удовольствие. А тут город, да не маленький. Я в одну гостиницу — она на ремонте. Во вторую, там другая напасть: у какого-то постояльца то ли чесотку, то ли еще какую заразу нашли, вот гостиницу и закрыли на санобработку. Потопал на вокзал. Хорошо хоть его на ночь не закрыли. Нашел я свободную скамейку, положил рюкзак под голову и уснул сном младенца. Правда, через четыре часа разбудили, но это уже другая история. На этом, собственно, мое знакомство с Среднеокском закончилось. Что еще? Стихи я никогда не писал. Это правда, Елена Евгеньевна, на делайте такие глаза. Исключительно занимаюсь прозой. А вот выступать, как вы выразились, с концертами ваш покорный слуга начал только десять лет спустя. В Среднеокске же так и не выступил.… Ну, и последнее. Еще раз достаньте письмо… Спасибо. Прочитайте, пожалуйста, вот здесь. Вслух, если можно.
— «Катенька, если бы ты знала, какой чудесный человек Арт…»
— Ну-ну, что же вы замолчали?
Ермолова перевела растерянный взгляд с листка бумаги на Арсения, потом опять на письмо.
— «… какой чудесный человек Артемий Покровский»?
— По-моему, в письме нет знака вопроса… Бр-р, кажется я замерз.
— Арсений Васильевич…
— Пойдемте, я провожу вас, если вы не возражаете.
— Арсений Васильевич, простите меня, пожалуйста.
— Да ладно вам, — неожиданно засмущался Покровский. За все время своего недолго общения с Еленой у него сложился определенный образ, прямо скажем, не очень для него симпатичный, несмотря на внешнюю привлекательность этой женщины. И вдруг нескольких секунд хватило, чтобы забылись и ее резкость, насмешки и даже прямая грубость. Покровский собирался сказать что-то типа: «Зато вы теперь понимаете, как важны в нашей жизни мелочи?», но посмотрев на Елену, промолчал. Она же встала, как-то по-детски шмыгнула носом, а затем спросила:
— Скажите, а как вы относитесь к шарлотке?
* * *Минут десять они шли молча. Каждый думал о своем. Первым заговорил Покровский.
— Как вам живется в Энске? Не скучно?
— Вы спросили потому, что это вам действительно интересно, или чтобы прервать затянувшееся молчание?
— Считайте, что и то — и другое.
— Нет, нам не скучно, тем более, что Наташа сама выбрала этот город. Мы взяли и поехали.
— Прямо вот так взяли — и поехали?
— Да, вот так взяли — и поехали. С неделю пожили на квартире, потом купили дом. Точнее, его часть, дом, как вы видели, очень большой.
И вдруг Елена улыбнулась:
— Чем не персонажи для нового романа? Странная девочка, ее сумасшедшая то ли тетка, то ли мать. Я не права?
— Не правы. Никогда не рассматривал встречавшихся на жизненном пути людей, как материал для книг. На самом деле все сложнее…
— Мне интересно, говорите.
— Они потом приходят на страницы сами, не спрашиваясь меня. Я могу много чего насочинить, приукрасить, но в чем-то главном солгать…
— Не умеете?
— Даже не так. Что-то не дает.
— Что-то или Кто-то?
Покровский остановился.
— Простите, но у меня нет ответа на ваш вопрос.
— А вы зря извиняетесь. Я даже рада. А то у меня поначалу сложилось впечатление, что вы знаете ответы на все вопросы.
— Это не так, уверяю вас. Да и вообще по жизни мне ближе позиция Сократа.
— Я знаю, что ничего не знаю?
— Да.
Они пошли дальше.
— Арсений Васильевич…
— Я слушаю вас.
— Сегодня вы будете общаться с Наташей… Вы человек гордый…
— Я?
— Не спорьте, гордый. Я тоже. Поэтому нам так непросто друг с другом.
— К тому же мы однополярные.
— Мы?
— Не спорьте, однополярные. Оба — с северного полушария.
— Все бы вам шутить… Наташа очень … своеобразный человек. Доброты необыкновенной.
— Вы меня начинаете напрягать. Слышали историю, как одного человека подготавливали к смерти его близкого родственника? В результате он сам помер, так и не узнав ничего.
— Не перебивайте. Это очень важно. Наташа удивительно… в этом мире говорят: прямолинейна. Но это другое. Она никогда не лукавит и говорит то, что думает. Причем, говорит подчас удивительные вещи. К ней даже приходят посторонние люди за советом, я стараюсь не пускать, но, тем не менее — приходят.
— Я, кажется, понимаю вас. Вы думаете, у Наташи какой-нибудь дар?
Елена только пожала плечами:
— «Какой-нибудь» это звучит …
— Согласен, не очень. Скажите по-другому.
— У нее дар. Она «видит» людей. Представьте себе такую ситуацию. Стоят две женщины. Несли тяжелые сумки с рынка и остановились возле нашей калитки. А Наташа неподалеку на скамеечке сидит. Одна женщина другой говорит: «Ох, совсем печень замучила! Чего только не пила, не помогает». Вторая ей вторит: «И я хвораю. Ноги никакущие стали. Еле ковыляю». Вот так жалуются одна другой, а моя не выдержала и говорит: «Все правильно. И будут болеть». Сама покраснела, тетушки на нее удивленно смотрят, мол, что она такое говорит, а Наташа им дальше выдает: «Печень болит, потому что вы к причастию ходите, вам Господь все прощает, священник от Его имени грехи отпускает, а вы одному человеку обиды простить не можете. Столько лет в себе это носите, вот ваша печень и приняла злопамятность вашу на себя».
— Так и сказала?
— Да. Самое главное, женщина та спорить не стала, только сумки выронила. А вторая к забору подбежала: «Доченька, а про мои ножки скажи?» Наташа и ей выдала: «Потому болят, что ходите по городу и рассказываете, какая у вас невестка плохая. Только ведь не вам с ней жить. Не злословьте — и пройдет боль». Ну, и что на это скажете, Арсений Васильевич.
— Интересно. Но, мне кажется, вы и сами к этому отчасти относитесь, как к чудачеству.
— Вот именно — отчасти. С одной стороны — вся ее жизнь у меня перед глазами, с первых часов до сегодняшнего дня. С другой…
— Что же вы замолчали?
— Это началось после последнего… Ну, не смотрите на меня так! Не хотела я о болезни Наташи вам говорить.
— Почему?
А если, узнав, будете к дочке по-другому относиться? Она совершенно не выносит жалости. Кстати, вспомнила. Готовьтесь к выволочке. Помните, в вашей книге герой о «Мастере и Маргарите» рассуждает?
— Мне ли не помнить. Наташе показалось, что я ругаю Булгакова?
— Наоборот, по ее мнению, вы …
Женщина не договорила. Они подошли к знакомому дому, где у калитки, ведущей на половину, где жили Елена и Наташа, их встретил Тихон.
— Ура! Пришли.
— Ты нас встречаешь, друг Тихон? — спросил мальчика Покровский.
— Очень шарлотку хочется. Все готово, а вас нет.
Он подошел к мужчине и женщине, и, не спрашиваясь, взяв обоих за руки, повел их в дом. Елена и Арсений переглянулись.
— Идемте скорей. Меня, между прочим, там комет-гель ждет.
— Что тебя ждет? — переспросила Елена.
— Комет-гель. Специально для меня тетя Галя сделала.
— Я, кажется, догадалась, — улыбнулся Покровский, — друг Тихон имеет в виду гоголь-моголь.
— А я как сказал?
* * *К удивлению Покровского, кроме шарлотки и гоголя-моголя, на столе он увидел еще очень много чего необычного. Галина, Ирина, мама Тихона, и Наташа с гордостью поглядывали на пришедших. В дальнем углу сидел молодой лысоватый человек. Как догадался Арсений, это был Михаил, муж Ирины.
— Нам заявили, — сказала Ирина, показывая в сторону Наташи, что вы вернетесь вдвоем и…
— И будет великое перемирие. Нет, будет мир. — Наташа подошла сначала к Елене, обняла ее, потом протянула руку Покровскому. Тот очень осторожно пожал ее.
— Не бойтесь, жмите сильнее.
— Какой мир? — Елена была явно растеряна. — Я думала мы тихо, спокойно…
— Так, не командуй, — вступила в разговор Галина, — это наше общее решение. Собрались мы в складчину, повод и впрямь замечательный.
— Какой повод?
— А разве это не повод — два человека нашли в себе силы понять друг друга?
— Галина, прости, но ты как-то стала слишком уж высокопарно выражаться. Знакомство с некоторыми писателями идет тебе не на пользу.
— Говори, говори, а то ты была бы не ты.
— Но ведь вы пришли вдвоем, Лена?
— Да, Наташа, но…
— Все, хватит, — поднялся Михаил, — суеты-то сколько. Тихон, мы мужчины?
— Да.
— Тогда командуй.
— «Все к столу!» — отдал приказ мальчуган.
Случайно или нет, но Елена и Арсений оказались за столом рядом. Пару раз он совершенно случайно касался ее, и всякий раз молодая женщина вздрагивала.
— Похоже, вы были правы, — смущенно улыбнулась она, — однополярные. Плюс на плюс.
— А вам идет смущение, — невпопад брякнул Покровский. И неожиданно засмущался сам.
Он было попросил Галину прочитать свои стихи, но она отказалась:
— Нет…
