Лидия Чарская - Большая душа
— Иван Дубякин! — как эхо, машинально повторил у порога Веня. — Господи, да неужто это он? Папочка?
Что-то словно подтолкнуло вперед мальчика. Что-то сжало ему горло. Потом отпустило немного и с тихим придушенным криком: «Папа, мой папочка!», Веня вбежал в комнату.
— Венюшка! Божие дитятко! Сынушка мой! — глухо прозвучало ответным криком.
Высокий, очень худой и очень бледный бородатый человек поднялся со стула при виде вбежавшего Вени и прижал его к груди.
— Сынушка мой, родимый мой, а я уже не чаял свидеться!
Крупные слезы катились по впалым щекам Ивана Павловича Дубякина, в то время как счастливая улыбка морщила его сухия синеватые губы. А Веня, целуя отца, с мучительной скорбью отмечал страшную перемену в этом еще недавно бодром, сильном человеке. Теперь перед ним был не его отец, а словно отдаленное подобие, тень отца.
— Да, вот приехал. Помирать домой приехал, сыночек, — звучал глухой, надтреснутый голос Дубякина. — Уж принимай старого тятьку. Небось, служить на прежнем месте-то невмоготу. На юг, сказывали доктора, ехать надо. А для этого деньги нужны, Венюшка. Только где их взять, деньги-то эти? Стало быть, вот и надо думать волей-неволей о гробовой доске.
— Да полно тебе, Иван Павлович, сердце-то нам кручинить, мое да Венино. Милостив Господь, авось, и найдем возможность устроиться как-нибудь на юге, и вылечим тебя, даст Бог. Грех отчаиваться заранее, — тихо проговорила Дарья Васильевна, в то время как у самой слезы так и катились по щекам.
— Полно, Даша, как тут устроишься? Скопленных денег у нас с тобой не имеется, а работать я больше не могу, да и ты устала, родимая… С утра до вечера спокоя не знаешь. Нет уж, видно, посетил нас Господь. Слава Богу еще, что Венюшка наш молодец: жив и здоров. Рад, небось, повидать отца, Венюша?
Большие, синие, такие же, как у сына, глаза Дубякина любовно поглядывали на Веню, и под этим ласковым, любящим взглядом и радостно, и больно сжималось детское сердце в то время как вереница мыслей проносилась в голове мальчика. Как помочь делу? Как и где устроить больного отца? Как дать ему возможность отдохнуть и полечиться?
Вдруг новая мысль мелькнула в голове Вени.
«Дося! Ну, конечно, она, Дося! Только она одна может им помочь. И он-то хорош тоже! Как он мог забыть своего верного друга в такие минуты? Ведь Дося теперь часто бывает у Бартемьевых, у этих богачей и аристократов, а сама Бартемьева души не чает в девочке. Это он и от Аси, и от Жоржа с Сашей сам слышал. Так вот, ежели завтра им съездить к Досе? Как раз завтра, на их счастье, приемный день в пансионе, и они с отцом могут отправиться туда. Сначала он один пойдет, расскажет все Досичке, а там подойдет и отец, благо, он уже знаком третий год с Досей. Может быть, через нее можно будет попросить Бартемьевых в какой-нибудь санаторий, где недорого берут, отца устроить на юге, либо у знакомых ихних у кого-нибудь».
И, не откладывая дела в долгий ящик, Веня тут же поделился этими мыслями со своими.
— А ведь что ты скажешь, Иван Павлович, мальчонка-то, пожалуй, что и правильно рассудил, — одобрила пасынка Дарья Васильевна. — И мой тебе совет: отправляйтесь вы с Веней завтрашний день на острова, на конке, повидайте Досиньку, может, и выйдет что.
— Что ж, можно, отчего не попробовать, коли нет иного выхода, — согласился Дубякин. — Хуже не будет, если и не выйдет ничего.
— А мне кажется, что непременно выйдет. Непременно! — горячо вырвалось у Вени. — Уж раз Дося возьмется за это дело — выйдет непременно. Вот увидишь, папочка!
— Твоими бы устами да мед пить, сынок, — отозвался на этот порыв сына Дубякин. — Ну, коли решили так, и отправимся завтра. А пока что рассказывайте, как вы тут жили без меня?
* * *Ехали долго, на двух конках, и Ивану Павловичу, непривычному к столичной сутолоке, целой вечностью показался этот путь. Наконец, добрались до островов и, сойдя с конки, уже дошли пешком до дачи Зариной.
— Ты подожди меня в передней, папочка, а я, как переговорю с Досей, сейчас же и позову тебя. Так лучше будет. Ладно? — предложил Веня.
— Да ладно уж, будь по-твоему, видно, нынче закон такой вышел, чтобы яйца, значит, уму-разуму курицу учили, — пошутил Ив Павлович, потрепав по щеке своего любимца, — здесь посижу, а ты ступай.
И Вене оставалось теперь только храбро направиться из вестибюля в приемную.
Был вторник, обычный приемный день в пансионе. От двух до четырех воспитанницы Анастасии Арсеньевны принимали своих родственников и знакомых в небольшой уютной гостиной начальницы. Но мало кто приходил навещать девочек, так как, по большей части, пансионерки Зариной были или круглые сироты, или же привезенные из дальних провинций дети. Те же немногие, что имели родных здесь, в Петербурге, сами каждое воскресенье ходили в отпуск домой для свиданья с близкими.
Поэтому небольшая красивая гостиная Анастасии Арсеньевны почти пустовала сейчас. Только за письменным столом у окна сидели две воспитанницы, одетые в общую форму пансиона, и одна из них что-то записывала в лежащей перед ней книге. При появлении Вени та, что сидела по соседству с нею, быстро подняла голову, и Веня узнал в ней Досю.
— Венюшка, какими судьбами? Вот-то умница, что пришел навестить, одобряю, — воскликнула девочка и тотчас же обратилась к своей товарке:
— Это мой друг, Веня, Риточка. Помнишь, я вам так много рассказывала про него? Ну, друзья мои, знакомьтесь. А ведь надо же было мне, как нарочно, дежурить нынче с Ритой в приемной! Рекомендую тебе нашу Риточку, Веня! — На мальчика глянула сейчас пара таких ласковых глаз, и столько сочувствия прочел он в них, что смущение маленького горбуна от присутствия незнакомой девочки пропало мгновенно.
— Я очень, очень рада познакомиться с вами, — прозвучал нежный голос Риты, — Дося столько хорошего рассказывала всем нам про вас. И мы все вас давно уже знаем заочно. Да вот, пусть лучше мои подруги сами подтвердят вам это; я сейчас побегу и приведу их сюда, они все сейчас в саду.
— Ах, не надо! — вырвалось у Вени, смущенного до крайности этим новым, предстоящим ему знакомством. Но Рита уже убежала, а Дося поспешила успокоить своего друга:
— Что такое? Чего ты боишься, скажи на милость? Не укусят они тебя. Зато я покажу тебя нашим, пусть познакомятся с моим миленьким горбунком, про которого я им всем уши прожужжала.
— Напрасно это, Досичка, ведь я к тебе по важному делу, на минуту только, — уже совсем смущенный заикнулся Веня.
— По делу? По какому? Говори же, говори скорее, горбунок, какое у тебя нашлось ко мне важное дело? — лепетала девочка.
И вот, спеша и сбиваясь, Веня рассказал своей подруге про возвращение отца, про его болезнь и про необходимость отправить больного куда-нибудь на юг лечиться.
— Вот я и приехал сюда с моим папой к тебе, чтобы попросить тебя похлопотать за него у Бартемьевых. Они богатые, знатные господа, имеют много знакомств и, может быть, смогут устроить у кого-нибудь, кто живет на юге, моего папочку за небольшую плату.
— Стой! Ты говоришь, твой папа здесь? Что же ты раньше не сказал этого, глупенький? — так вся и встрепенулась, как птица, Дося. — Сейчас побегу за ним. Он, ты говоришь, в прихожей дожидается? Сию минуту. А насчет Юга ты не беспокойся, горбунок. Я буду просить милую Анну Вадимовну. Она настоящий ангел по доброте и уж, наверное, что-нибудь устроит для вас.
Дося выбрасывала слова с молниеносною скоростью — по десятку в секунду. Потом рванулась, было, к двери, ведущей в прихожую, где ждал сына Иван Павлович, но тут как раз в это самое время широко распахнулась противоположная дверь, ведущая в коридор и классную, и в приемную влетели старшие пансионерки под предводительством Сони-Наоборот.
— Где он? Где он? Мы жаждем познакомиться с ним — с твоим другом, Дося, — затараторила Соня-Наоборот, едва показавшись на пороге. — Так вы и есть тот самый Веня, которого нам так расхваливала наша всеобщая любимица Дося? Очень рады! Очень рады, давайте знакомиться, — и она так энергично сжала на радостях руку горбуна, что тот едва не вскрикнул от боли.
— Уж извините, зато от чистого сердца, — оправдывалась девочка. — Не умею я чувствовать наполовину.
— Здравствуй, Веня, здравствуй, голубчик, — протиснулась к своему старому знакомому и Ася.
— И мне позвольте пожать вашу лапку: я — Маша Попова, или Мишенька Косолапый, по прозвищу, и тоже большая приятельница вашей Доси. А вы знаете: друзья наших друзей — наши друзья, или что-то такое в этом роде, и потому будем с вами друзьями, и баста, — прогудела по своему обыкновению девочка.
За нею протянули руки маленькому горбуну Марина Райская, сестрички Павлиновы и Миля.
Они все давно уже знали Веню по рассказам Доси, не жалевшей красок для описания своего «ужасно милого» и «совсем-совсем особенного ребенка», которого она с самой лестной для него стороны аттестовала девочкам.
