Дина Бродская - Марийкино детство
Каждое утро, ещё лёжа в постели, Марий и Вера начинали обсуждать, что они сегодня будут стряпать.
– Со вчерашнего дня у нас осталось четыре картошки, бурак и миска больничного супу, перечисляла Марийка. – Значит, так: суп разогреем – раз, а из бурака и картошки сделаем винегрет – два; вот только луку надо будет настрелять…
– А макуху забыла? У нас ещё макуха есть, – говорила Вера.
Но Сеньке такой обед был не по вкусу.
– Тоже суп называется! – ворчал он. – Вода с пшой да пша с водой! А макуха эта у меня уже из горла лезет. Вот чего мне захотелось, так это колбаски. Видели, рядом с комендатурой колбасная открылась? На окошке ветчина лежит, розовая-розовая. Первый сорт.
– А цены какие! – рассуждала Вера. – Двадцать марок фунт колбасы, а если на кроныперевести, так ещё дороже…
– А я кроны ещё ни разу не видел, – говорил Сенька, – а кроме крон, видал все деньги – и думские, и царские, и керенки, и украинские карбованцы. Да что же толку, что видал! У нас-то ведь их нету…
Гайдамаки стояли во дворе почти всё лето. Они разместились по двое и по трое в самых лучших квартирах; в гостиной у Сутницкого они продырявили весь потолок, сбивая выстрелами подвески с хрустальной люстры.
Первое время, пока во дворе были гайдамаки, Марийка почти не выходила из подвала. Ей казалось, что она обязательно встретит того маленького гайдамака с рябоватым лицом, который назвал их «большевицкой породой». Она вздрагивала от каждого выкрика и шума на дворе. Из памяти не выходило то, что она видела на свалке сквозь щель забора.
А Сенька – тот нисколько не боялся гайдамаков. Он часто бегал на полянку, где стояли лошади, и даже водил их на водопой к колодцу, за что гайдамаки однажды угостили его папиросами и салом.
Как-то вечером Марийка увидела во дворе Ванду Шамборскую, которая прогуливалась под акациями, нежно обнявшись с Лорой.
Ванда заметно подросла, и нос у неё стал ещё длиннее. На ней было новое платье. Ванда первая заметила Марийку и подтолкнула Лору в бок. Та оглянулась, повертела рыжими кудряшками и крикнула:
– Что, проучили? Теперь сиди в подвале и знай своё место.
Марийка ничего не ответила, только сжала кулаки. В эту минуту где-то хлопнула оконная рама. Марийка подняла глаза и увидела Катерину, которая протирала окно швейной комнаты. Это было то самое окошко, откуда Марийка мечтала пускать мыльные пузыри…
ГАЙДАМАКИ
В тёплый, летний вечер подвальные ребята собрались на заднем дворе. Они долго бегали по деревянным мосткам и под конец решили играть в жмурки.
– Чур-чура, я пересчитываю! – крикнула Марийка.
Все стали в кружок, и она начала считать:
Ана-вана, тата-ния,Сия-вия, компания,Сильва, лека, тика-та,Ана-вана, бан…
В этот вечер Марийке неизвестно с чего было так весело, как давно не бывало. После долгого сиденья в доме двор ей казался каким-то новым и просторным, а все ребята – добрыми и хорошими. Даже толстому Маре, который стоял в стороне с тачкой в руках, ей хотелось сделать что-нибудь приятное. Марийка похлопала его по плечу и позвала играть в жмурки.
Она была очень довольна, когда ей сразу выпал черёд жмуриться. Ей казалось, что ноги сейчас у неё очень быстрые, а руки сильные, и стоит ей только захотеть, как она сразу переловит всех ребят.
Повернувшись носом к курятнику, она ждала, пока запрячутся ребята. Она слышала топот убегавших ног и смех. Кто-то, тяжело сопя, пробежал близко от неё.
«Наверно, Мара, «Ливер-Твист», – Подумала Марийка и закричала:
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто не заховался, я не виноват…
Она стояла, зажмурив глаза и уткнувшись носом в деревянную решётку курятника. Вокруг было тихо-тихо. Можно было подумать, что она стоит ночью совсем одна в огромной степи.
Вдруг где-то совсем близко ударил выстрел. Марийке показалось, что выстрелили над её ухом. Она вздрогнула и открыла глаза. Из-за сарая, с помойки, из-за курятника выглядывали испуганные ребята.
– Возле наших ворот стреляют. Бежим смотреть!
На улице у ворот стоял печник Полуцыган. Его окружило несколько гайдамаков, с ними был один солдат в железной каске. Маленький рябоватый гайдамак, тот самый, что выселял Полю с Марийкой, держал печника за рукав и кричал:
– Ведить його до комендатуры! Вин тут комиссаром всего двора був…
Второй гайдамак ударил печника нагайкой и подтолкнул вперёд.
Полуцыган что-то говорил, но его не слушали.
– Папа! – закричала Вера и вся затряслась.
Сенька бросился было к отцу, но Марийка, схватив его за руку, оттащила в сторону. Уж она-то знала, что с гайдамаками шутить нельзя! Печника повели вдоль улицы. Ещё издали, завидев гайдамаков, размахивающих нагайками, прохожие переходили на другую сторону.
Вера потопталась на месте и вдруг заплакала тоненьким голоском.
– Не реви, дурёха! – прикрикнул Сенька. – Бегите лучше с Марийкой в больницу, скажите маме. А я побегу за ними, посмотрю, куда они батьку повели…
Марийка е Верой побежали в больницу, а остальные ребята разбрелись по домам. Им было уже не до игр.
Когда девочки вернулись в подвал, а с ними и перепуганная Наталья, Сенька был уже дома.
– Ну что? Куда повели? – бросилась к нему Наталья.
– Я следом за ними до самой Казачьей улицы бежал, – сказал Сенька. – Батька упирается, не хочет с ними идти, а тот рябой чорт нагайкой по уху р-раз…
– А потом что? – перебила его Вера, всхлипывая.
– А потом тот рябой оглянулся и меня признал. Я его коня как раз вчера напувать водил. «Тебе чего, – говорит, – надо? Пошёл прочь, пока нагайкой не заработал». Ну, я и повернул обратно…
Среди ночи, когда все уже устали ждать и улеглись, вдруг раздался стук в окошко.
– Кто тут? Чего надо? – спросила Наталья, вскочив с постели.
– Свои! Открой, Наташа!
В комнату ввалился Полуцыган. Он был шапки, весь какой-то всклокоченный, весёлый и пьяный. На правой его щеке краснел рубец.
– Выпустили! – ахнула Наталья.
– Кого – меня? Да разве ж они смеют? Я мастер… Печка меня не подведёт! «Твоя, – грит, – работа, Фёдор, пять лет стоит и ремонта не просит. И хлебы румяные, ну точно на солнышке пеклись…» Выпустили. Подвезло.
Печник ещё долго что-то бормотал про какую-то печку, про деревню Весёлый Гай и про какого-то мельника.
Наталья ничего от него не могла добиться и уложила его спать. А утром, когда Полуцыган проспался, он рассказал, что по дороге в комендатуру один из гайдамаков признал в нём знакомого. Пять лет назад, когда Полуцыган ездил работать на Киевщину, он сложил новую печку в хате богатого кулака-мельника из деревни Весёлый Гай; печка вышла такая удачная, что мельничиха нахвалиться не могла и каждый раз, когда пекла хлебы, вспоминала печника.
Гайдамак оказался сыном этой самой мельничихи, он узнал Полуцыгана, заступился за него и увёл прямо от ворот комендатуры в шинок.
Полуцыган долго после этого рассказывал про свой арест и хвалился, что печка его не подвела.
А в конце лета гайдамаки арестовали плотника Легашенко. Легашенко рассказывал как-то во дворе, что в именье Сутницкого Заерчановке взбунтовались крестьяне против оккупантов, которых прислали на село для усмирения. У крестьян отобрали всё помещичье добро, а потом устроили поголовную порку.
– Погодите, ещё не то будет, – говорил Легашенко, судорожно передёргивая шекой. – Гетман Скоропадский нам покажет, почём фунт лиха, если мы сами за ум не возьмёмся.
Так говорил Легашенко, а кто-то на него донёс.
Через несколько дней после ареста плотника соседки научили Липу сходить к полковнику Шамборскому и попросить, чтобы он похлопотал за её мужа.
Липа отправилась к полковнику. Марийка была в это время во дворе и видела, как прачка долго топталась у чёрной лестницы, прежде чем подняться к Шамборским. Вышла она от них очень скоро, бледная, с заплаканным лицом. В подвале у печника она рассказывала, что самого полковника не было дома, а Шамборская и слушать её не захотела. «Убирайся вон! – кричала она. – Теперь кланяться пришла, а при большевиках небось только и думала, как в нашу квартиру въехать…»
Неделя сменялась неделей. Наступила осень. Легашенко так и не вернулся.
КИНОДРАМА «В СТАРИННОЙ БАШНЕ»
Всё лето цирк не работал. Полотняный шатёр, где раньше выступал Патапуф, ещё полгода назад разобрал и увёз директор бродячей труппы, а каменный городской цирк был закрыт, потому что при наступлении оккупантов трёхдюймовый снаряд разворотил в крыше огромную дыру. Почти все артисты разъехались кто куда. Только Патапуф и ещё несколько человек – борцы Макаровы, танцовщица Зоя Жемчужная и дрессировщик Адольф – так и застряли в городе. Патапуф устроился флейтистом в оркестр большого ресторана «Пикадилли» и изредка, когда его приглашали, выступал в городском саду. Стэлла хозяйничала и по два часа в день кувыркалась в кольцах, чтобы не позабыть старых упражнений, Она часто приходила к Mapийке в подвал и обижалась, если Марийка долго её не навещала.
