Элизабет Мид-Смит - Школьная королева
– Ну а я расскажу тебе, что случилось здесь, – сказала Елизавета. – Теперь не остается никаких сомнений. Вчера у нас была страшная гроза – я никогда, кажется, не видела такой. И кто же вышел из дома во время грозы? Я не могла уснуть и стояла у окна: смотрела на молнию. Как ты думаешь, кто прошел по лужайке в самую опасную минуту раньше, чем пошел дождь?
– Не знаю, Бетти. Продолжай. Не заставляй меня отгадывать; я так устала, что голова у меня готова разорваться на части.
– Это была Мэри Купп. Она пошла в чащу. Когда Мэри вышла оттуда, она плакала. Сегодня рано утром я побывала в чаще и видела выдернутый с корнями кустик щавеля. Бедная Мэри Купп ходила за своим разорванным письмом. Она опоздала. Стоит только взглянуть на ее лицо, чтобы понять, в каком состоянии она находится. Дело становится все запутаннее, – заключила свой рассказ Елизавета.
– Нисколько, нисколько, – возразила Клотильда. – Для меня это вполне ясно. Я почти могу рассказать все сама. По неизвестным для нас причинам виновата Мэри Купп. Она сделала это или по наущению Генриетты Вермонт, которая возненавидела Китти с тех пор, как ее избрали королевой мая, или по собственному побуждению. Но я нисколько не сомневаюсь, что тайное письмо было написано Мэри Купп.
– О, нет, это невозможно!
– Да говорю же, что Мэри Купп написала это письмо и послала его в Ирландию! Она хорошо умеет подражать чужим почеркам и потому решилась сделать это, конечно, чтобы доставить удовольствие Генриетте и развенчать Китти. Таково мое мнение. Конечно, я не могу доказать его, но глубоко убеждена, что это сделает письмо Поля Куппа. Да, вполне.
– О, Клотильда!
– Я смертельно устала и хотела бы поспать часок-другой, – сказала Клотильда. – Мы с мамой сидели вчера допоздна. Мы не могли лечь, когда Самюэль Джон Мак-Карти работал над этими клочками. Мы отправились в театр, но даже спектакль не интересовал меня – я все думала о Китти.
– Надеюсь, ваш друг поторопится с письмом.
– Да. Я пошлю телеграмму родителям.
– Если ты напишешь ее сейчас, – сказала Елизавета, – я отнесу ее на почту. А ты отдохни пока.
– Отличная идея, – сказала Клотильда. – А можно мне отдохнуть в твоей комнате, Елизавета? Там спокойнее, чем в моей.
– Конечно, можешь, дорогая, – сказала Елизавета, наклоняясь и целуя подругу.
Клотильда написала телеграмму матери. Содержание ее было таково, что только Елизавета или кто-нибудь посвященный в тайну могли отнести ее на почту:
«Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас завтра к полудню. Если нужно, попроси папу привезти его экстренным поездом. Клотильда».
– Это их подгонит, – пояснила Елизавета. – Хорошо иногда иметь дело с миллионерами.
Клотильда рассмеялась.
Елизавета отправилась в путь, спрятав телеграмму в карман. Как только она вышла из дома, ее окружили фрейлины и статс-дамы, желавшие узнать, что происходит и чем закончился разговор Елизаветы с Клотильдой.
– Узнаете все завтра, – ответила Елизавета. – Не задерживайте меня. Я очень тороплюсь.
Елизавета Решлей, казалось, никогда не теряла самообладания. Может быть, она не имела смелости Клотильды, но походила на нее твердостью, решительностью и желанием во что бы то ни стало спасти Китти.
Елизавета и не подозревала, что ее ожидает неудача. В кармане Елизаветы оказалась небольшая дырка, которой она совсем не заметила, переменив перед приездом Клотильды платье и надев чистую белую пикейную юбку. От девочек требовали большой аккуратности в одежде; они должны были сами штопать чулки и зашивать дыры. Елизавета была очень аккуратна и никак не могла предположить, чтобы в кармане ее юбки появилась дыра, достаточно большая для того, чтобы через нее мог выпасть кусок сложенной бумаги.
Но дыра существовала, и бумажка выпала через нее, а Елизавета продолжала быстро идти вперед, не подозревая о своей потере.
Какая-то деревенская девушка подняла бумагу и только что хотела догнать Елизавету, чтобы передать ей, когда встретила Мэри Купп.
– Что это такое? – спросила Мэри девушку, которая оказалась дочерью сельской швеи, иногда работавшей на сестер Купп.
– Я нашла эту бумажку на дороге, мисс. Она выпала из кармана молодой барышни, мисс Решлей. Я думаю, она идет в Мертон и бумага нужна ей.
– Я также иду в Мертон и передам бумагу, – сказала Мэри.
– Передадите, мисс? Очень благодарна вам. Если вы идете туда, это будет очень удобно для меня, потому что мать посылает меня навестить тетю Нэнси: ей ночью сделалось худо. А если мне побежать за мисс Решлей, то это отнимет у меня много времени.
– Вам не нужно догонять ее. Дайте мне бумагу. Я передам мисс Решлей.
– Благодарю вас, мисс.
– У меня в кармане только шесть пенсов, – сказала Мэри. – Будь у меня больше, я дала бы вам.
– Нет, мисс, мне не нужно денег. Благодарю вас и за то, что подумали обо мне, мисс.
Мэри медленно шла дальше, пока девушка не исчезла из виду. Тогда она развернула листок дрожащими руками. Да, это телеграмма. Она прочла ее: «Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас завтра к полудню…» Как билось сердце Мэри, когда она читала эти ужасные слова! Она так побледнела, что одну минуту ей казалось, что она лишится чувств.
Мэри прошла в сад. Она опустилась на холодную траву с открытой телеграммой в руке. В это время ей было решительно все равно, что подумают о ней. Она забыла об опасности, грозившей ей в случае, если кто-то увидит эту обличительную телеграмму.
Вскоре раздался чей-то голос:
– Мэри, какая ты странная! Я думала, что ты пошла по моему поручению в селение. Что с тобой? Что у тебя в руке?
– Тебе нельзя это видеть, нельзя! – отдернула руку Мэри. – Не трогай, Генни, это не твое.
– Я хочу видеть. Дай мне, – настаивала Генриетта и старалась забрать телеграмму у Мэри.
Генриетте это удалось, и она прочла телеграмму: «Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас…» Генриетта опустилась на траву рядом с Мэри.
– Выслушай меня, Мэри Купп. Ты, конечно, знаешь, что это значит.
– Да, знаю. Слишком хорошо знаю.
– Есть тут какая-нибудь опасность? – спросила Генриетта. – Я ничего не могу понять.
– Это значит, что… что мы погибли… я погибла, – задыхаясь проговорила Мэри.
Генриетта внимательно перечитала телеграмму.
– Как она попала в твои руки? – спросила она.
Мэри объяснила.
– Послушай, уже несколько дней я догадываюсь, что ты скрываешь что-то от меня, – упрекнула ее Генриетта. – Ты должна мне во всем признаться. Если не сделаешь этого, попадешь в беду, страшную беду. А если сознаешься, то, может быть, мне еще удастся спасти тебя, но я должна знать всю правду.
– Хорошо, – обреченно кивнула Мэри, – я так несчастна, что расскажу тебе все. Хотя для тебя было бы гораздо лучше не знать этого.
– Предоставь мне самой судить об этом, Мэри Купп. Скажи мне правду, только правду.
– Да. Когда я пришла к тебе и попросила одолжить мне двенадцать фунтов, чтобы послать их маме для Поля… я сказала тебе, что видела, как Китти писала письмо своему двоюродному брату Джеку.
– Сказала. Зачем возвращаться к этому?
– Я должна возвратиться, потому что это и есть начало. Я тогда солгала тебе.
– Мэри!
– Да, да, солгала! У меня всегда была способность, проклятая способность подражать чужому почерку. Китти совершенно не виновата. Написала письмо я. Написала, приклеила марку, указала адрес. Я написала ее почерком. О, я была уверена, что сделаю это отлично. Никто не сумел бы отличить, что это письмо написано не Китти О’Донован. Потом… потом я сама опустила его в почтовый ящик. Вот и вся история.
Трудно было заставить Генриетту проявить сочувствие. В эту минуту на нее было страшно смотреть: губы посинели, глаза округлились, все лицо стало мертвенно-бледным.
– Ты, Мэри Купп, сделала это?
– Да.
– Зачем?
– Ты сказала, что я… я должна помочь тебе. Ты завидовала Китти. Я подумала: нужно что-то сделать. чтобы Китти попала в беду…
– А теперь скажи, почему эта телеграмма так испугала тебя?
– Хорошо. Это-то и есть самое ужасное. В школе есть одна девочка, которая знает о моей способности подражать разным почеркам. Это Мэри Дов. Она более или менее в моих руках.
– Также и в моих, – усмехнулась Генриетта.
– Да, я думаю, что она ничего не скажет, потому что напугана. Знают еще мои сестры, но, странное дело, им никогда не приходило это на ум. Теперь я должна рассказать тебе о Поле – моем больном брате. Ты знаешь, что я получила от него письмо. Он так любит меня, что, кажется, и на далеком расстоянии может чувствовать мои волнения. Он писал мне в этом письме, что беспокоится за меня и чувствует, что я в тревоге; что он боится, не сделала ли я чего дурного. Он напомнил о данном ему обещании никогда не подражать чужим почеркам, так как этим я могу ввести себя и других в беду.
