Магда Сабо - День рождения
Ну, а если не она откроет дверь?
И снова у Боришки глаза стали мокрыми. Из-за этой мерзкой Сильвии все так вышло: она ее обманула, обчистила, предала, и ей же еще неси теперь цветы, стой перед ней, голодная, усталая, с журналом в руках, ожидая, пока она соизволит поставить в нем свою роспись!..
Может, попросить кого-нибудь еще отнести Ауэрам цветы? Кого-нибудь из прохожих на улице? В кармане полно мелочи — чаевые, есть чем заплатить за любезность.
Она стояла в нерешительности, вытирая слезы. Тут начали бить часы на церковной колокольне, и Боришка с испугом повернулась на их звон. Господи, когда же кончится этот день!
«Мама в больнице, а у меня нет для нее никакого подарка! Вечер на дворе, у всех начинается праздник…»
Проскочив перед самым троллейбусом, она нырнула в свой подъезд. Вверх по лестнице Бори мчалась, словно за ней гнались. Ни в дверях, ни на первом этаже — никого; заметила только, что у них на кухне горит свет и доносится недовольный голос Миши. У тётушки Года ни звука. На третьем этаже скрипнула дверь, но Бори успела юркнуть на площадку черного хода и переждать, пока дядя Тоот сойдет вниз. Стояла и ждала, прижав к груди букет, как раз под выходившим во двор балконом, откуда еще вчера она смотрела на окна Рудольфовой квартиры.
На четвертом этаже царили тишина и порядок, все двери были закрыты. Рудольфа нет дома; из передней Ауэров через дверной глазок пробивался свет.
Звонить пришлось дважды: в комнате во всю мочь надрывалось радио. Во второй раз нажав на кнопку, Бори уже больше не могла оторвать пальца, словно он прирос к ней. Горло сдавила спазма, перехватило дыхание.
В передней зацокали каблучки. Бори из тысячи могла узнать эту походку: Сильвия.
Дверь не открыли, а только приподняли «веко» глазка.
Слышно было, как по ту сторону двери взволнованно задышала Сильвия, увидев через глазок, кто стоит на площадке.
«Не пустит, — подумала Бори, — решила, что я деньги с нее требовать пришла или скандалить. Боится! Прежде, бывало, настежь дверь передо мною…»
Задвижка глазка закрылась, свет за дверью погас, а радио взвыло так, что от его рева загрохотала вся лестничная клетка. Бори еще сильнее нажала на кнопку звонка. Заливался звонок; силясь заглушить его, надрывалось радио.
Послышались чьи-то шаги на лестнице. «Но нет, я все равно не сниму палец со звонка, я должна вручить покупку и, пока не вручу, не уйду».
— Смотри-ка! — прозвучал голос за ее спиной.
Боришка обернулась. Перед ней стояла без пальто, с мохеровой шалью, накинутой на плечи, госпожа Ауэр.
— Ты что-то принесла нам, Боришка? А чего же эта глупышка не отворила тебе?
Повернулся ключ и замке. В передней было темно и холодно, Бори шагнула за порог следом за хозяйкой.
— Сильвия! Где же ты, Сильвия?
Ни звука в ответ.
— Ну проходи же, Боришка!
Госпожа Ауэр зажгла свет и распахнула дверь в комнату дочери.
— Ты что же, глухая? Тут тебе цветы принесла маленькая Иллеш.
Сильвия вышла в переднюю. Радио все еще горланило изо всех сил. Госпожа Ауэр стояла между ними с подсвечником и красивых, ухоженных руках.
— Тетушка Диль одолжила на помолвку. Она передает тебе привет и поздравления. Господи, что за рев? Ты совсем с ума сошла, милая! Я выключу радио, а ты прими цветы. Наверное, от Пишты.
Девушки стояли, разглядывая друг друга. Сильвия была в огненно-красном платье, с цветком, приколотым к волосам. Она шевельнула губами, словно собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказала. Музыка умолкла. Вернулась госпожа Ауэр. Бори положила на столик в передней букет, и госпожа Ауэр тотчас же принялась разворачивать упаковочную бумагу.
— Ты только посмотри, Сильвия, какой изумительный букет для нареченной!
Она понюхала цветы. А Сильвия даже не притронулась к ним и только стояла и в упор разглядывала Боришку.
— Вот здесь, пожалуйста, распишитесь! — сказала Бори.
В руках у нее была раскрытая книга доставки заказов со штампом наверху страницы: «Цветочный магазин «Резеда». В конце длинного списка заказчиков Сильвия нашла себя. Ее длинные ресницы опустились, и она написала на странице свою фамилию.
Бори взяла у нее назад карандаш.
— Не вздумай дать мне на чай, — холодно предупредила она Сильвию.
Оглянувшись с порога, Бори прочла на растерянном лице госпожи Ауэр изумление Сильвия же стояла надменно-молчаливая. И Бори подумала, что она такой и запомнится ей навеки — похожей на портрет в раме, в пунцово-красном платье, с огромным цветком в волосах и очень-очень чужой и далекой.
Спускаясь вниз по лестнице, Бори не встретила никого. Только голос Миши — раздраженный, резкий — все еще слышался через окно на кухне. Мелькнула по занавеске женская тень: Цила.
Когда Боришка переступила порог цветочного магазина, холода она больше не чувствовала. Наоборот, ей было жарко. В «Резеде» уже готовились опустить железную решетку над входом, Кати подсчитывала выручку, складывая банкноты в пачки, а металлические монеты ссыпая в мешок. Варьяш как раз прощался. Бори едва заметно улыбнулась ему: «Пока! Устала я». — «Знаю, я тоже», — улыбкой ответил Миклош. Никогда прежде они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас, когда между ними уже ничего больше не было, кроме взаимного уважения к товарищу по труду.
— Счастливых праздников!
— Тебе тоже.
Варьяш ушел. «Какой у него будет праздник? Наверное, никакого. А у меня?» Не хотелось думать об этом.
— Ну вот, и отработала честно восемь часов, — сказала Кати. — Получай денежки и лети домой. И в канун Нового года, если найдется время, милости просим. Работа будет.
— Большое спасибо. Там посмотрим.
На улице потеплело, утих ветер, все сразу заблестело серебром — и небо, и улица, и сугробы снега, и посыпавшиеся вдруг сверху снежинки. Не те злые, колючие, что вчера, а ласковые, приветливые звездочки.
Сумочку Бори с собой не взяла, пришлось засунуть заработанные деньги прямо в карман. Универмаг «Радуга» был рядом, на углу Стружечной площади, но прошло не меньше десяти минут, прежде чем ей удалось с непрерывным потоком людей втиснуться в двери магазина.
Только теперь, когда наступила пора покупать, Бори поняла, как мало у нее денег. Целый день беготни по холоду, по лестницам, пока сердце не зайдется, и оказывается, едва-едва хватит на самые что ни на есть пустяки… Так что же все-таки купить?
Для Цилы, наверное, вот тот милый платочек с лиловым корабликом посередине; на кораблике стоят, обнявшись, парень и девушка и смотрят куда-то вдаль. Изумительно красивый платочек!
Миши получит в подарок губную гармошку. Не настоящую — увы, на такую денег не хватит, — а так, только игрушечную безделку. Он ведь все равно постоянно мурлычет что-то себе под нос, так пусть уж лучше на гармошке пиликает. Отцу она купит почтовый набор, а то у них в доме вечно не на чем написать письмо, и отец под этим предлогом редко пишет споим трем братьям, хотя и очень любит их. Маме — крошечную рождественскую елочку. В «Резеде» таких не было, там все большие и настоящие. А эта из цветного картона, но зато наряжена, как настоящая, — со свечами, крошечными золотыми подковками, пряниками, звездочками и стеклянными шарами в бусинку величиной. Но больше всего из украшений на елочке было сердечек из золотой и серебряной фольги, раскачивающихся на бумажных ветвях. У подножия елочки — сверкающий, как хрусталь, искусственный снег.
В больнице теперь сидел другой сторож, не тот, что утром, но когда он понял, что Бори и не собирается проситься наверх, а только хочет оставить матери передачу, сразу подобрел. Он внимательно посмотрел на красивую елочку, потом переспросил:
— Для Штефани Иллеш, на четвертый этаж? А от кого, если больная поинтересуется?
— От младшей дочери.
«Видно, здорово устала эта младшая дочь», — подумал сторож, заметив, какой тяжелой походкой шла Бори через вестибюль на улицу.
Когда Бори подходила к дому, оба окна были плотно занавешены, а в кухонном окошке не было света. Бори вошла, включила в передней электричество, повесила пальто на вешалку. На кухне никого, только на столе остатки праздничного ужина, да в мойке груда грязной посуды. «Поужинали без меня!»
Из комнаты слышался разговор, шаги. Значит, все там, в сборе. На кухне — запахи пирога, жаркого, праздничного пиршества и… благодатная теплынь. Бори отворила дверь, остановилась на пороге.
Из комнаты потянуло стеарином свечей и серой, от сожженных бенгальских огней. На круглом столике стояла елочка — красивое полуметровое деревце (елки, с тех пор как Цила вышла замуж, она привозила из своего Мишкольца). Давно уже погасли свечи на ней. Под елкой груда подарков; даже стиральная машина красовалась у стола, словно и мама могла любоваться предназначенным ей подарком.
Тетя Гагара, восседавшая на мамином стуле, обеспокоенно взглянула на Боришку, хотела было встать ей навстречу, но сидевший рядом отец удержал ее за руку.
