Эдуард Веркин - ЧЯП

– Тот самый, что ли?

Но Грошев не ответил, побежал к ручью.

– Я же говорил… – Грошев опустился у воды на колени и принялся промывать жетон. – Я же говорил, везет. Везет, еще как везет! Я так и думал! Здесь тоже автомат должен был стоять, мужики пили, потом шли звонить, теряли все…

Синцов тоже подошел к ручью.

– Так это нужный? Тот самый? Какие мы у Чучельника купили?

Грошев его не заметил, продолжал протирать жетон с живой радостью, точно только что здесь своими руками он отрыл самородок на полтора килограмма.

– Так это он? – в третий раз спросил Синцов.

– Да, – ответил Грошев и быстро убрал жетон в карман.

– Настоящий?

– Кажется.

Грошев помыл руки и поднялся на ноги.

– Что-то я устал, – сказал он.

– Да?

– Да. Устал. И ноги ломит. Хорошо съездили, и домой пора…

– Согласен.

Синцов шагнул к мотоциклу Бореньке, но Грошев не спешил, стоял, похлопывая пальцами по карману.

– Что-то еще? – не понял Синцов.

– Да, тут такое дело…

Грошев поглядел на лопату.

– Слушай, Костян, а ты как, ничего необычного не замечал?

С каким-то чуть более подозрительным интересом, точно и не просто спросил, а за плечо заглянул – нет ли кого?

Но никого.

– Замечал, – ответил Синцов. – Парочку психов-коллекционеров, которые собирают чугунные утюги, выщипывают белок, их неожиданно много…

– Нет, по-настоящему необычного, – перебил Грошев. – Странного? Необъяснимое вроде как?

– А что? – в ответ спросил Синцов.

– Ну как что… – Грошев смутился. – Как-то все слишком уж в полный рост все это.

– Что в полный рост?

– Удача. Удача наступает уж как-то в полный рост.

Грошев похлопал себя по карману, затем по другому.

– О-па… – Синцов хихикнул. – Ты же сам говорил: удача пришла – поднимай паруса, ты же сам каждый раз говорил, что надо это использовать…

Грошев достал из одного кармана жетон, из другого гагаринский рубль.

– И что? – спросил Синцов. – Ну, нашли рубль и жетон. Туда же много лет разную мелочь смывало…

– Не просто рубль, – поправил Грошев. – Это, возможно, реальный раритет, я никогда о таком не слышал… Меня это… смущает, что ли. Поэтому и спрашиваю. Ничего не произошло? Может, слышал что необычное? Или сон? Или предчувствие…

– Слышал – это голоса, что ли?

– Голоса тоже…

– Сон, – вдруг вспомнил Синцов. – Точно. Мне в самом начале сон приснился какой-то…

Синцов стал рассказывать. Про старуху с зеленой сумкой, которая вроде как совсем не была старухой, а непонятно кем была и двигалась непредсказуемой траекторией, оставаясь всегда впереди.

– А потом еще голова болела, – закончил Синцов. – Как будто веревкой стянуло. Сон какой-то дуровой, а? Ты в снах разбираешься?

– Не очень. Сны штука темная, особенно дневные.

– Ага, понятно.

Не хочет говорить, подумал Синцов. Врать не хочет и говорить не хочет.

– Это был земляной дед, – сказал Грошев. – Так мне думается.

– Как дед? Это же старушка… И кто такой земляной дед?

– Бажова не читал?

– Бажова?

Грошев закинул лопату на плечо, двинулся к мотоциклу.

– Какого Бажова?

– Того самого, сказы который. Уральская готика, короче. Так вот, он про них часто писал. Медной горы хозяйка, Огневушка-Поскакушка, Бабка-Синюшка, Серебряное копытце. Их по-разному называют, но все это примерно одно и то же.

– Что?

Грошев забросил лопату в коляску, вернулся к Синцову.

– Скажем так… Хтонические дохристианские сущности.

– То есть?

– Полевая, лесная и домовая нечисть.

Как-то неприятно стало, будто холод от ног поднялся выше.

– Но ведь это сон… был… Со старухой. Мне все приснилось…

– Там не понять, сон или не сон, или… Они здорово голову обносят…

Грошев повертел пальцем вокруг головы.

– Путать любят, – улыбнулся Грошев. – Ты думаешь, что сон, а на самом деле не сон совсем. А может, и сон… Как матрешка, понимаешь?

Синцов не понимал, потому что не мог поверить. Огневушка-Поскакушка. Земляной дед.

– И что это означает? – не понимал Синцов.

– Да кто его знает… – Грошев покривился. – Их ведь не понять, у них свое представление… Хтонические сущности, короче. Другая логика, все другое… Слушай, а ты этой старушке что-нибудь говорил?

– Не помню. Я что, должен помнить, что я каждой старухе… Говорил вроде.

Синцов вспомнил.

– Точно ведь, говорил, – Синцов постучал себя пальцем по голове. – Я ей предложил на машине до города подвезти.

– Что?

– Старуха одна в лесу была, я ей предложил помощь – до города подбросить. А она мне ничего не сказала. Она вообще… Ненормальная была. Сильно так ненормальная.

– Понятно, – покивал головой Грошев.

– Что понятно?

– Ты ей предложил помощь.

– Да, предложил, и что?

– Я же говорю – у них своя логика, свои правила, – Грошев скреб подбородок. – Ты ей предложил бескорыстную помощь, это не осталось без внимания.

– То есть?

– То есть реакция обычного человека на них несколько иная.

– Страх, – опять припомнил Синцов.

– Страх? Нет, не страх. Страх – это как раз нетипичная реакция, обычно человек ощущает…

Грошев замолчал, стал чесать уже горло, точно щетина у него там пробивалась.

– Отвращение, – наконец сказал он. – Настолько жгучее, что некоторых в прямом смысле тошнит. Рвотные позывы…

Грошев плюнул.

– Некоторых выворачивает просто, – повторил он. – Другие в панику впадают, третьи в агрессию.

– Но я тоже испугался… – сказал Синцов.

– Испугался и предложил подвезти на машине. Ты его удивил. Наверное, даже понравился. Короче, оно было к тебе благосклонно и…

– Что «и»?

– И теперь ты можешь в ручье найти сразу и гагаринский рубль, и жетон Гривской ГТС, – сказал Грошев с завистью.

– Так, может, я и клады могу искать? – усмехнулся Синцов.

Представил, как.

Грошев помотал головой.

– Можешь, конечно, – сказал он. – Но с этим лучше не связываться. Клады слишком долго в земле лежат, обрастают корнями. От кладов лучше подальше держаться, ты уж мне поверь…

Грошев замолчал и обернулся к ручью.

Ничего не произошло. Ничего. Ни звука, ни шевеления, ветка не треснула, и не крикнула птица, ничего не изменилось в окружающей природе, но Грошев обернулся.

Синцов почувствовал, как сморщилась кожа головы.

Грошев смотрел на другой берег ручья.

Кусты на противоположном берегу шелохнулись, причем как-то сразу вдруг все, словно это сам берег двинулся, точно не берег это был, а зеленая лапа старинного зверя, уснувшего здесь давным-давно.

– Не дергайся! – прошипел Грошев. – Спокойно!

– Что?

– Замри!

– Что…

– Не дергайся! – прошипел Грошев уже страшно. – Не шевелись!

А Синцову уже и без этого сделалось страшно. До совершеннейшей одури. Зачем они вспоминали этих огневушек-поскакушек, навспоминались…

И все вот и вдруг, и совсем рядом.

– Надо стоять, – повторил Грошев.

– Что это? – прошептал Синцов, сильно спотыкаясь словами.

Ага, язык от страха перестал слушаться, стал тяжелым и ватным, точно зубчик чеснока сжевал, а потом еще запил перечным мексиканским соусом.

Синцов смотрел на кусты и хотел бежать. То есть он не хотел, он неожиданно настолько окоченел от ужаса, что не хотел уже ничего. А тело хотело. Миллионы лет травоядной эволюции вскипятили кровь адреналином и требовали немедленно, вот сию же секунду, бежать, бежать, не разбирая дороги, куда угодно от этого шевеления на другом берегу, дальше, как можно дальше.

И была еще другая эволюция, путь, пройденный охотниками и мясоедами, повелителями огня, коллекционерами волчьих клыков и тигриных лап. И эта эволюция презрительно и холодно говорила, что надо стоять, стоять, жить можно только стоя.

– Медведь, – ответил Грошев. – В прошлом году трех подстрелили, остались еще двое, кажется. Следил, собака, в кустах лежал.

– Нападет? – спросил Синцов.

Он услышал, что Грошев тоже испуган. Но по-другому. Зло испуган. Раздражен. Этот медведь, внезапно объявившийся в кустах, его сильно раздражал. Он нагло вклинился в важное дело и мог помешать, его стоило наказать, Синцов подумал, что если бы у Грошева имелось ружье, он бы начал стрелять, а когда убил бы этого медведя, то даже не сходил бы посмотреть, просто прихлопнул бы, как приставучего желтого комара.

Но ружья у Грошева не было. Да и медведя убить, кажется, не так просто, надо знать, куда, в какую точку стрелять.

– Вряд ли нападет. Уже напал бы. Просто смотрит, интересуется. Надо потихоньку пятиться к Бореньке. Не поворачиваясь спиной. Ясно? Ни в коем случае спиной…

– Ясно.

– Шаг за шагом, шаг за шагом, пошел, пошел!

Синцов стоял, ноги прикипели к земле, наполнились ватой, двинуться не получалось, сильно болел живот. От страха.

– Наглеют мишки, – Грошев старался говорить равнодушным голосом. – К городу стали подходить, людей пугают…