Аркадий Аверченко - Юмористические рассказы
У одного красивый старческий профиль чрезвычайно правильного рисунка, маленькая белая, очень чистенькая бородка и черные, еще живые глаза. Он петербуржец, бывший сенатор, на всех торжествах появлялся в шитом золотом мундире и белых панталонах; был богат, щедр, со связями. Теперь на артиллерийском складе поденно разгружает и сортирует снаряды.
Другой – маленький рыжий старичок, с бесцветным петербургским личиком и медлительными движениями человека, привыкшего повелевать. Он был директором огромного металлургического завода, считавшегося первым на Выборгской стороне. Теперь он – приказчик комиссионного магазина и в последнее время приобрел даже некоторую опытность в оценке поношенных дамских капотов и плюшевых детских медведей, приносимых на комиссию.
Сойдясь и усевшись друг против друга, они долго молчат, будто раскачиваясь; да и в самом деле раскачивают головами, как два белых медведя во время жары в бассейне зоологического сада.
Наконец первым раскачивается сенатор:
– Резкие краски, – говорит он, указывая на горизонт. – Нехорошо.
– Аляповато, – укоризненно соглашается приказчик комиссионного магазина. – Все краски на палитре не смешаны, все краски грубо подчеркнуты.
– А помните наши петербургские закаты…
– Ну!!
– Небо – розовое с пепельным, вода – кусок розового зеркала, все деревья – темные силуэты, как вырезанные. Темный рисунок Казанского собора на жемчужном фоне…
– И не говорите! Не говорите! А когда зажгут фонари Троицкого моста…
– А кусочек канала, где Спас на Крови…
– А тяжелая арка в конце Морской, где часы…
– Не говорите!
– Ну скажите: что мы им сделали? Кому мы мешали?
– Не говорите!
Оба старика поникают головами… Потом один из них снова распускает белые паруса сладких воспоминаний и несется в быстрой чудесной лодке, убаюкиваемый – все назад, назад, назад…
– Помните постановку «Аиды» в Музыкальной драме?
– Да уж Лапицкий был – ловкая шельма! Умел сделать. Бал у Лариных, например, в «Онегине», а?
– А второй акт «Кармен»?
– А оркестр в «Мариинке»? Помните, как вступят скрипки да застонут виолончели, – Господи, думаешь: где же это я – на земле или на небе?
– Ах, Направник, Направник!..
Сенаторская голова, седая голова с профилем римского патриция, никнет…
Рядом два восточных человека, в изумительно выутюженных белых костюмах и безукоризненных воротничках, тоже перебрасываются тихими фразами:
– С утра только я и успел взять из таможни семь ящиков лимонов и двенадцать – спичек. Понимаешь?
– А Амбарцун?
– Амбарцуна мануфактурой завалили.
– А Вилли Ферреро в Дворянском собрании?! Это Божье чудо, это будто Христос в детстве вторично спустился на землю!.. Половина публики тихо рыдала…
– А что с какао?
– Амбарцуна какаом завалили.
– Чего я никогда уже, вероятно, не услышу – это игры Гофмана…
– А помните, как Никиш…
Из ресторана ветерок доносит дразнящий запах жареного мяса.
– Вчера с меня за отбивную котлету спросили восемь тысяч…
– А помните «Медведя»?
– Да. У стойки. Правда, рюмка лимонной водки стоила полтинник, но за этот же полтинник приветливые буфетчики буквально навязывали вам закуску: свежую икру, заливную утку, соус кумберленд, салат оливье, сыр из дичи.
– А могли закусить и горяченьким: котлетками из рябчика, сосисочками в томате, грибочками в сметане… Да!!! Слушайте – а расстегаи?!
– Ах, Судаков, Судаков!..
– Мне больше всего нравилось, что любой капитал давал тебе возможность войти в соответствующее место: есть у тебя пятьдесят рублей – пойди к Кюба, выпей рюмочку Мартеля, проглоти десяток устриц, запей бутылочкой Шабли, заешь котлеткой даньон, запей бутылочкой Поммери, заешь гурьевской кашей, запей кофе с Джинжером… Имеешь десять целковых – иди в «Вену» или в «Малый Ярославец». Обед из пяти блюд с цыпленком в меню – целковый, лучшее шампанское восемь целковых, водка с закуской два целковых… А есть у тебя всего полтинник – иди к Федорову или к Соловьеву: на полтинник и закусишь, и водки выпьешь, и пивцом зальешь…
– Эх, Федоров, Федоров!.. Кому это мешало?…
– А летом в «Буфф» поедешь: музыка гремит, на сцене Тамара «Боккаччо» изображает… Помните? Как это она: «Так надо холить по-о-чку»… Ах, Зуппе! Ах, Оффенбах!..
Восточные человеки наговорились о своих делах, прислушиваются к разговору сенатора и директора завода. Слушают, слушают – и полное непонимание на их лицах, украшенных солидными носами… На каком языке разговор?…
– А «Маскотта»? «Сядем в почтовую карету скорей»… А джонсовская «Гейша»?… «Глупо, наивно попала в сети я»…
– Ну!.. А луна-парк!
– А Айседора!
– А премьеры в Троицком или в Литейном!
– А пуант с Фелисьеном и ужинами под румын, у воды!..
– А аттракционы в Вилла Роде?…
– А откровения психографолога Моргенштерна! Хе-хе…
– А разве лезло утром кофе в горло без «Петербургской газеты»?!
– Да! С романом Брешки внизу! Как это он: «Виконт надел галифе, засунул в карман парабеллум, затянулся „Боливаром“, вскочил на гунтера, дал шенкеля и поскакал к авантюристу Петко Мирковичу»! Слова-то все какие подобраны, хе-хе…
– А «Сатирикон» по субботам! С утра торопишь Агафью, чтобы сбегала за угол за журналом…
– А премьеры андреевских пьес… Какое волнующее чувство!
– А когда художественники приезжали…
И снова склоненные головы, и снова щемящий душу рефрен:
– Чем им мешало все это…
Подходит билетер с книжечкой билетов и девица с огромным денежным ящиком.
– Возьмите билеты, господа…
– Мы… это… нам не надо. Почем билеты?
– По пятьсот…
– Только за то, чтобы посидеть на бульваре?! Пятьсот?…
– Помилуйте, у нас музыка…
– Пойдем, Алексей Валерьяныч…
Понурившись, уходят.
У выхода приостанавливаются.
– А наш Летний сад, помните? Эти дряхлые статуи, скамеечки… Музыка тоже играла…
– А Канавка у Дворца! «Уж полночь, а Германа все нет»! Какие голоса были!.. Ах, Лиза, Лиза…
– За что они Россию так?…
Исторические нравоучительные рассказы
Как Дидона построила КарфагенКогда встречаются мошенник и дурак, то ясно: в этой комбинации всегда проиграет дурак. Сестра жестокого тирского царя Пигмалиона, спасаясь от его преследований, пришла со своими приближенными в Африку. Осмотревшись и познакомившись с жителями, она уговорила их пойти на такую сделку:
– Я вам плачу вот эти небольшие деньги за то, чтобы вы мне продали земли столько, сколько охватит воловья шкура.
Африканцы почесали затылки и сказали друг другу:
– Видно, дура баба. Земли у нас сколько угодно – пусть берет этот клочок. Не обеднеем, чай.
– Ну, как же? – торопила Дидона.
– Идет! По рукам.
– По рукам так по рукам, – пробормотала Дидона.
Непосредственно затем разрезала воловью шкуру на тонкие ремни и охватила себе такой кусок земли, который можно было охватить воловьим ремнем.
Снова почесались африканцы – да уж поздно было.
Отсюда и пошло выражение: «Народ мы темный». Как известно – африканцы черные.
Так и возник Карфаген.
Вот, милые дети: если будете совершать земельные сделки, то имейте в кармане воловью шкуру. Если же этот прием не пройдет, то можно смошенничать как-нибудь иначе.
Преступная леньМидийский царь Астиаг покушал на ночь поросенка с хреном, и ему приснилось, будто из живота его дочери выросло развесистое дерево, которое тенью своею покрыло всю Азию.
Спрошенные по этому поводу маги объяснили:
– Дело ясное: Кир родится.
Понятно, что Астиаг испугался своего будущего тенистого развесистого родственника… Призвал вельможу Гарпага и сказал ему:
– Голубчик Гарпаг… Там у дочери родился Кир, так ты его тово… Ну, да мне тебя не учить… Понял?
– Ухлопать прикажете?
– Натурально.
Гарпаг откланялся, но по лени передал это поручение пастуху; тот тоже был не из прилежных: попросил жену. А жена, конечно, раскисла и, вместо того чтобы распорядиться с ребенком по-царски, – спрятала его.
Так и вырос Кир.
Дети! Никогда не поручайте другим тех дел, которые возложены на вас.
О, Солон, Солон, Солон!Персидский царь Кир победил лидийского царя Креза – богатого, действительно, как Крез.
Когда Креза взяли в плен, Кир благосклонно сказал:
– Нынче что-то холодно. Пленник наш мерзнет. Подогрейте его на костре.
Когда Креза взвалили на костер, он поднял глаза к небу и заплакал, как дитя:
– О, Солон, Солон, Солон!
– Солоно тебе приходится? – осведомился понимавший по-лидийски Кир.
– Не то, коллега, – отвечал Крез. – А я просто вспомнил греческого мудреца Солона, перед которым я однажды расхвастался своими богатствами. «Правда, – спросил я, – что меня можно назвать самым счастливым человеком?» – «Ну, нет, – сказал Солон, – прежде своей кончины никто не может назвать себя счастливым».
