Александр Соколовский - Первый особого назначения
— Ну-ка, дай.
Это прозвучало хоть и грубовато, но дружелюбно. Мишка успокоился и перестал сопеть. Ребята подступили поближе и стали с любопытством смотреть, как Лешка потрогал пальцем лезвие рубанка, как постукал молотком по стальной пластине, как он примерился и ловко начал строгать. «Вж-ж… фр-р-р…», «Вж-ж… фр-р» — зажужжало и зафыркало у него в руках. Желтая стружка, закрученная, как поросячьи хвостики, поползла на траву. Хворин и правда строгал умело.
— Здо-орово!.. — протянул Пончик.
Эта похвала, очевидно, пришлась Лешке по душе.
— А ты думал! — произнес он самодовольно. — У меня отец столяр. Я к этому приучен.
Он гладко обстругал доску сверху, с боков и с удовольствием оглядел ее, наклонив голову чуть-чуть набок. Потом взглянул на ребят, и Степка увидел, что глаза его, всегда тусклые и сонные, сейчас блестят.
— Ну что? Видал? — спросил он у Кости. — А ну давай тащи другую.
Севка Гусаков давно уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Увидав, как Олег и Мишка с готовностью положили перед приятелем еще одну доску, он крикнул:
— Хватит тебе, Лешка, ерундой-то заниматься!
Но Хворин даже не посмотрел на него, а только сказал:
— Обожди! Еще одну!
Он снова примерился. Рубанок на мгновение повис над доской, словно выбирая удобное место, куда бы опуститься… И в этот миг во двор вбежала запыхавшаяся Оля. Лицо ее было красно от быстрого бега. Марлевая повязка болталась на шее.
— Ребята! — закричала она задыхаясь. — Степка, Таня! Скорее! Надо доктора позвать! Грише плохо!
Глава десятая
Совсем не обязательно было мчаться к Грише целой толпой. Но бывает так, что рассудок отстает от ног. Только секунду Степка стоял в оцепенении и смотрел на трясущиеся Олины губы, а потом, сорвавшись, бросился прочь со двора. За ним, побросав инструменты, кинулись Таня, Женька, Костя, Мишка и Олег. Оля тоже побежала. И во дворе, возле наваленных грудой досок, возле вырытых ямок и недоумевающего Лешки остались Севка, Кузя и Пончик.
Лишь на улице, опомнившись, Степка остановился.
— Костя, — сказал он. — Ты беги с Олей в поликлинику. А мы — к Грише…
Гвоздев кивнул и пустился в противоположную сторону. Оля едва поспевала за ним. Степка, Таня Женька, Мишка и Олег побежали дальше.
По дороге Оля на бегу рассказала Косте, что произошло. Она варила суп, когда Гриша встал и начал чинить электрический утюг.
— Там такая змейка в утюге, как белый червяк, вся длинная и такими кольчиками, кольчиками… Я ему говорю, чтобы ложился, а он не слушается… Только смеется. А потом… Ой, Костя!.. Потом он потянулся к полочке — щипцы достать…
— Какие щипцы?
— Ну, такие черные, большие… Плоскозубцы…
— Плоскогубцы.
— Ну, плоскогубцы. Он их взял… И вдруг как схватится за сердце! И упал!.. Я его еле до кровати дотащила…
Пока Оля и Костя мчались к поликлинике, «шефы» толпой ворвались в каморку глухонемого мастера и только тут отдышались. Степка, пройдя на цыпочках, осторожно заглянул за фанерную перегородку. Гриша лежал на койке и тяжело дышал. Ворот рубахи на его груди был надорван. И, может быть, впервые Степка только сейчас почувствовал, как душно здесь, в этой тесной узенькой комнатушке.
— Ну что? Живой? — спросила Таня, заглядывая за перегородку из-за Степкиного плеча.
— Живой. Дышит…
— Ясно, у него осложнение после гриппа, — сказал Женька. — У меня папа чуть не умер. Сердечный припадок был.
— А что твоему папе делали? — спросил Олег. — Мы, может, без доктора, сами…
— Нет! — решительно возразил Степка. — Доктора надо подождать.
Не зная, что делать и для чего они все сюда прибежали, ребята мялись у двери, поглядывали в окошко, тихонько переговаривались. Таня предложила было положить Гришу поудобнее, но Женька, сделав страшные глаза, сказал, что человека с больным сердцем нельзя даже переворачивать с боку на бок.
Неожиданно во дворе зафыркал автомобиль. Мишка выглянул в окно и с завистью пробасил:
— Ишь, на машине прикатили!
Действительно, из голубого «Москвича», на котором было написано красными буквами «Неотложная медицинская помощь», вылезли Оля, Костя и высокий хмурый человек в белом халате и белой полотняной шапочке.
Очевидно, по дороге Костя и Оля рассказали доктору про Гришину болезнь и про ребят, взявших над ним шефство, потому что тот нисколько не удивился, увидев в тесной каморке мастера пионеров. Он только с неудовольствием оглядел стены комнатушки и покачал головой.
За перегородку доктор никого не пустил. Он один что-то делал там. Но любопытный Женька все же ухитрился подсмотреть, что он делает, и, отойдя от входа за перегородку, шепнул:
— Сердце выслушивает.
Доктор довольно долго оставался рядом с Гришей. Затем, выйдя, он снова оглядел стены каморки, опять покачал головой и сказал:
— Неподходящая кубатура для сердечного больного. — Потом, посмотрев так же хмуро на ребят, он добавил: — Вот что я вам скажу, молодые люди. Положение серьезное. Если уж вы шефы, то шефствуйте как следует. Вставать, волноваться вашему больному никак нельзя. Ходить сюда можно по одному, по два…
— А мы и ходили по одному, по два, — возразил Степка.
— И все-таки он у вас не выдержал постельного режима, — строго взглянув на него, проговорил доктор.
Все посмотрели на Олю, и она покраснела.
— Ну ладно, так решим, — сказал доктор. — Навещать его навещайте. Но помните: встанет — умрет. Лежать, только лежать.
Врач выписал Грише лекарство и ушел. Заурчал, зафыркал автомобиль во дворе. Наступила тишина.
— Надо в аптеку сходить, — первым нарушая молчание, сказал Степка.
— Я схожу! — мгновенно откликнулась Оля, словно только и ждала этих слов. Она чувствовала себя очень виноватой за то, что позволила Грише встать.
— Ладно, — кивнул Степка. — Иди ты. А ты, Таня, оставайся здесь. И Мишка пусть останется.
Это решение начальника штаба все признали правильным. Таню Гриша слушался беспрекословно, а сильный Мишка Кутырин в крайнем случае мог ей помочь.
Таня тотчас же принялась хозяйничать. Мишка, которому, видно, совсем не хотелось оставаться, с тоскою вздохнул, но спорить со Степкой не стал.
— Вы мне на переменку кого-нибудь пришлите, — только напомнил он.
— Пришлем, — пообещал Степка. — Пошли, ребята.
Пока шли назад, во двор, Степка был задумчив. «Сердце, сердце… — размышлял он. — И отчего это оно болит? Наверно, оттого, что много-много приходится переживать в жизни человеку. Вот хоть Гриша!.. От такой жизни, какая была у него, ясное дело, сердце станет совсем никудышное. И что бы взять да изобрести для человека какое-нибудь искусственное сердце. Из железа!.. Чтобы покрепче. Нет, из железа нельзя — заржавеет. Из золота или серебра. Или из нержавеющей стали…» Эта мысль так ему понравилась, что он даже улыбнулся.
— Олежка, — спросил он, — а как ты думаешь, сделают когда-нибудь человеку искусственное сердце?
— Когда-нибудь! — фыркнул Треневич. — Уже делают. Я сам читал в журнале. Из пластмассы. И кровеносные сосуды делают…
Ребята вошли во двор и остановились в воротах, недоуменно озираясь. Двор был пуст.
— Наверно, ребята в красном уголке, — сказал Костя. — Газету, наверно, рисуют.
— А где наши инструменты? — закричал Треневич.
На земле возле разбросанных досок в куче стружек, опилок и щепок валялись только две лопаты. Топор, рубанок, молотки, пила, стамески — все исчезло. В эту минуту раздалось кряхтенье, и из-за кучи досок вылез взлохмаченный красный Пончик.
— Один есть, — обрадованно сказал Женька.
— А Кузя где? — спросил Степка смущенно отряхивающегося Вовку. — Где наши инструменты?
— Инструменты Гошка утащил, — сообщил Пончик. — Гошка и его ребята. А Кузя за ним побежал.
— А ты?
— Я остался. Я сторожить остался.
— Хорош сторож! — возмущенно воскликнул Олег.
— Что же мы будем делать без инструментов? — растерянно спросил Костя.
— Я говорил, говорил! — с жаром сказал Женька. — Не надо было этого Лешку близко подпускать! А то растаяли, как Снегурочки. На, Лешенька, построгай, поработай… Вот он и поработал!
— А Тпруневич с Мишкой еще досочку перед ним положили, — ядовито напомнил Вовка. — Пожалуйста, Лешенька, вот тебе…
— А ты? А ты?! — заорал Треневич. — Ты сам тоже!.. «Здорово!» Нашел кого хвалить!
— Будет вам, — сумрачно остановил мальчишек Костя. — Надо решать, что делать.
— Андрею надо сказать — вот что, — решительно объявил Степка. — И в милицию пойти. Это Гошке так даром не пройдет.
Не успел он выпалить все это, гневно сжимая кулаки, как в воротах показался командир отряда. Наступил час обеденного перерыва, и Андрей шел домой.
