Самуил Миримский - Скворец №17 (рассказы)
Орко и Элька не расставались. По ночам он долго не засыпал, прислушиваясь к замирающим звукам вокруг, в то время как Элька мирно сопела в его ногах, а по утрам она первая просыпалась, слизывала росу с его шеи и боков и тем будила его. Орко стал забывать людей, старого хозяина, стал забывать двор, корову, собаку, кур, запахи дома — они возникали во сне, но уже не волновали его. Только изредка вспоминался Хазбулат. То почует на боку теплую ладонь его, вздрогнет и откроет глаза, но это Элька трется головой о его бок. То в грозном шуме реки чудились крики ребят и топот копыт, но и они быстро исчезали. Шерсть на боках и брюхе Орко стала прорастать длинными сивыми волосками, ноги стали наливаться крепкими, как канаты, мышцами, появились быстрота и сила, которых не было раньше.
Однажды ему с Элькой пришлось удирать от волка. Он остановился, чтобы подождать Эльку, один он давно убежал бы от погони, но Элька стала выдыхаться и, выбившись из сил, свалилась у валуна, и Орко не оставил се. Он спрятался за валуны и, сатанея от ярости, раздувая ноздри, следил за волчьими глазами, а когда, пометавшись, волк сполз вниз и бросился на лежащую Эльку, вонзив свои клыки в её бок, Орко поднялся на дыбы и острыми копытами обрушился на врага и ещё гнался за ним и кричал, скаля зубы, и волк с перешибленной лапой еле уполз в узкую расщелину между скалами.
Орко сопровождал раненую Эльку, толкал её мордой и гнал к долине, поближе к аилу, куда волки не забредали. Они остановились возле деревьев над ручьем — здесь стояла когда-то юрта, жилье чабанов, и пахло человеком, у кострища валялись пустые бутылки и банки, берег истыкан был овечьими копытами и усеян пометом. Здесь они жили, паслись до тех пор, пока у Эльки не затянулся бок — рваная рана покрылась плотным вишневым рубцом, из которого торчали волоски шерсти. После схватки Орко уже не вздрагивал, заслышав волчий вой, — мощь и ярость его диких предков просыпались в нем.
Продираясь в чаще арчевника, они вышли однажды на проезжую дорогу, и по ней с грохотом прокатила машина. Орко бросился прочь, увлекая за собой Эльку, потому что вспомнились вдруг их ночная поездка и чумазый шофер. Ему показалось, что это мчит та же машина, от неё несся тот же дух бензиновой вони и гари. Машина умчалась, оставив длинный хвост медленно оседавшей пыли. Впрочем, все равно кто там был, теперь все люди казались Орко чумазыми и страшными, как старый хозяин и этот шофер, которые слились в памяти Орко в один образ.
Однажды, оставив Эльку в долине, Орко взобрался на вершину скалы. Сверху он увидел разбросанные домики аила, и что-то знакомое пахнуло на него. Кучки овец по склону, всадник на коне, а дальше ряды пирамидальных тополей, низкие домики с просторными дворами и крохотные точки людей. Это был его аил. Люди — те, у которых Орко родился, вырос, вдруг ворвались в его сердце. Казалось, они умерли, воспоминания, но нет, они медленно оживали до мельчайших подробностей, до ощущения острых лодыжек на боках от мальчишечьих ног. Нет, все это жило в нем, только ждало поры, чтобы проснуться. Но ещё больше взволновало его то, что он увидел: по улицам аила шли с базара ослы, его сородичи, запряженные в тележки и навьюченные тюками. А на одном из них он увидел мальчишку, и Орко показалось, что это Хазбулат…
Долог и медлен был путь его любопытства и воспоминаний. Орко не раз забирался на вершину скалы и смотрел и днем и по вечерам на дальние огни аила. Однажды он видел, как в машине провезли его сородичей и у базара их сгружали, осторожно сводя по доскам. У машины толпились люди, разбирая ишаков и разводя их по дворам. Кончилось наваждение. Откуда в самом деле чума или язва, кто их там разберет? В чьей глупой голове зародилась эта дикая мысль? Сам ветеринарный врач выступал по районному радио и высмеивал легковерных людей за самочинство и бессмысленный страх. Люди опомнились и теперь рыскали по горам и пастбищам, возвращая своих мохнатых ослов. Орко казалось, что в толпе бродит, ищет своего ослика и Хазбулат. Может, не было там Хазбулата, но Орко так показалось.
Две ночи они паслись с Элькой возле усадьбы, днем отдаляясь от нее, ночью же подходя все ближе и ближе. Оставив Эльку на поляне, Орко подходил даже к самой ограде и, замирая, слушал, как мечется у конуры пес. Орко его не боялся, он с радостью вслушивался в его знакомый рыкающий лай — один он лаял так, что, казалось, сразу гремят два пса, а третий ещё молча мечется на цепи. А пес не унимался в тот раз. Он лаял долго, и в ответ ему откликались другие псы поселка, а когда они выдохлись, откуда-то с дальнего конца аила послышался крик ишака, и тогда Орко забыл обо всем на свете и заплакал, задыхаясь, и стоял долгий неумолчный стон, словно в муках умирали и давились ослы, и были в том крике давняя кровная обида и печаль их далеких предков, униженных и порабощенных, или тоска по свободе, которую они когда-то потеряли, — неизвестно, что было в этом крике, стоявшем над аилом.
Пес не унимался и тогда, когда во двор вышли старый хозяин Кунай и молодой Хазбулат. Орко дрожал, но не уходил. В это время Элька подбежала к Орко. Она стала замечать, с тех пор как они появились на этой поляне, что Орко чем-то озабочен и не так внимателен к ней, как раньше. Орко был её жизнью, но у самого Орко появился какой-то новый мир, что-то интересовало его за оградой, а что, ей было непонятно. Она недоумевала, сердилась, она подозревала, что Орко тянется к другой. На дворе творилось что-то невероятное. Теперь, когда из дому вышли хозяева, пес лаял ещё сильнее, показывая свое усердие и надрываясь без всякой нужды. В сарае переполошились куры. Мычала корова, и блеяли овцы. Старый хозяин нес лампу в руке, а за ним шел Хазбулат.
— Мне показалось, что это Орко…
— Орко! Орко! — кричал Хазбулат в темноту.
Элька подступила к Орко и прихватила его губами за шею, она предупредила об опасности и звала его обратно за речку, но Орко не замечал ее. От ушей, от всего тела, от шкуры к сердцу перекатывались волны радости и сомнений.
— Орко, Орко! — кричал Хазбулат.
— А ну замолчи! — сказал Кунай. — Ты его испугаешь.
Элька кусала его сзади, но спереди звал его знакомый голос
Хазбулата, и Орко стоял, застыв как валун, не в силах сдвинуться с места. Потом свет резанул ему в глаза, он замотал головой и отступил назад, толкнув Эльку, которая тоже попала в свет и затихла, вся дрожа.
— Да это же Орко! — крикнул Хазбулат.
— Посмотри получше, может, это вовсе не он. А что там ещё за ишак стоит?
— Орко, Орко! Вот и кожаный ошейник на нем! Он вернулся, сам вернулся!..
Что творилось с мальчиком! Он прыгал вокруг осла, хотел тут же взобраться на него, и Орко дрожал, чувствуя на своей морде знакомое дыхание, а на гриве цепкие руки. Но тут он увидел старого хозяина — тот шел на него медленными осторожными шагами, держа лампу в одной руке. Он поставил лампу на землю и пошел, расставив руки и глядя исподлобья сверкающими, как угли, глазами. Элька отступила в темноту. Орко потупился, и ласки мальчика не успокаивали его, потому что в закоулках памяти проступали страшные глаза и острые, скошенные книзу усы старого хозяина. Сейчас Кунай широко, ласково улыбался, только походка была вкрадчивая, но все равно — перед улыбкой его, виноватой и заискивающей, он чувствовал, как слабеет, гаснет его страх. «Все будет хорошо, кто старое помянет, тому глаз вон, не пугайся, мы же друзья», — говорили глаза Куная, а сам он подкрадывался, держа руки растопыренными, чтобы схватить. Ах, как он был жалок, старый хозяин, который так бессердечно волочил его тогда, так грубо сорвал с него уздечку, так злобно задрал ему копыто, чтобы сорвать подкову, так оскорбительны были все его действия тогда. Но, видно, что-то изменилось, если он так улыбался ему, так просительно смотрел на него. Нет, Орко не стал бы покорно ждать, пока взнуздают, он был ожесточен, дик сейчас и хитер, но к Хазбулату он был полон доверия и поэтому не уходил…
— Я возьму Орко, а ты бери того ишака, — сказал Кунай, — Придержи его и не отпускай…
Старый хозяин чувствовал, что Орко боится его, но доверие к мальчику оказалось сильнеё — Орко стоял на месте, Кунай схватил его за уши и похлопал по шее, и что-то давнее, когда он был совсем ещё маленьким, проснулось в Орко, и он успокоился. А Хазбулату не пришлось ловить Эльку — она покорно потянулась за Орко, и так они — сперва Орко, потом Элька — прошли через калитку во двор. Хозяин запер калитку на засов и лампой осветил Эльку.
— Э, пожалуй, зря мы затащили этого осла, только овес тратить на него. — Он стал открывать калитку, чтобы вытолкать Эльку, но тут воспротивился Хазбулат:
— Они же вместе пришли, пускай вместе останутся…
— Зачем нам два осла? Не нужен нам чужой, нам Орко хватит.
— Эке[1], зачем ты так? — в голосе Хазбулата послышались слезы. — Ведь они друзья…
— Э, друзья, — усмехнулся Кунай. Мольбы мальчика только придали ему решимости. — Буду я на них двоих тратиться!
