Беатриче Мазини - Дети в лесу
— Я как раз к этому вел. Результаты анализов показали, что, вне всякого сомнения, речь идет об отце Нинне. — Он посмотрел на девочку, которая раскрыла от удивления рот и вдруг разрыдалась.
Никто не шелохнулся, чтобы ее утешить; будто все их правила испарились в одно мгновение.
— Но я… я… я хотела маму, — проговорила она сквозь всхлипы и продолжала плакать, стоя посреди комнаты. Сейчас она казалась почти хорошенькой, несмотря на нескончаемые потоки слез: так преобразил ее теплый душ и новая одежда, которая была, конечно, не совсем по размеру, но куда лучше ее обычного грязного мешка. Она была почти как настоящая девочка — даже с длинными каштановыми кудрями: малышка наотрез отказалась стричься и залезла под скамью, где и сидела, пока не миновала опасность.
— Но у тебя есть хотя бы папа, — успокоила ее Орла. — А у нас вообще никого.
— Да, а как же мы? — спросил вдруг Том. Том-Два-Раза, никогда не терявший самообладания.
— Вы?.. — повторил Джонас, не зная, что ответить.
К счастью, вмешалась Хана, которая, кажется, оправилась от растерянности:
— И когда же мы увидим этих… родителей? Оторвавшись от настойчивого взгляда Тома, Джонас обернулся к ней.
— Сейчас. Их уже ведут сюда.
— Так вы что, Первопроходцы? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Дуду. Пока что вопросы задавал только он, Хана наблюдала за вошедшими как бы со стороны, будто все это ее не касалось.
— Конечно, — ответила женщина, мать, с улыбкой, которая, как она надеялась, внушала доверие. Мужчина и женщина были так же смущены, как Хана и Дуду. Джонас время от времени вставлял несколько слов, пытаясь снять напряжение. Остальных детей увел Рубен: он пообещал им показать новую игру с Собаком. Но, уходя, Том обернулся и снова посмотрел на Джонаса. Этот ребенок с пронизывающим душу взглядом становился его кошмаром.
На слове «конечно» Хана и Дуду с ужасом переглянулись: вот теперь они впервые почувствовали полное единение, как брат с сестрой. Если все слухи о Первопроходцах — правда, то эти двое взрослых — самые опасные существа в мире!
— И… вы пожираете детей? — набравшись смелости, спросил Дуду.
— Ага, вот так! — с улыбкой ответила женщина и, притянув к себе ошеломленную Хану, прикоснулась губами к ее щеке. И еще причмокнула при этом. Хана с отвращением отпрянула и вытерла щеку ладонью.
— Никогда больше этого не делай, — прошипела она.
Женщина вздохнула.
— Да, кажется, нам придется потрудиться, — проговорила она, оборачиваясь к своему спутнику.
Тот пожал плечами.
— У нас на это есть все время мира.
Это были его первые слова. До сих пор он держался чуть в стороне и молчал, а если и улыбался, то из-за темной густой бороды улыбку все равно было не разглядеть. Высокий и широкоплечий, он с первого взгляда внушал уважение. «Но нет, — подумал про себя Джонас, — уважение Ханы придется еще заслужить. Придется стать психологом, учителем, советчиком». Он пытался объяснить это двум взволнованным взрослым еще до этой встречи: рассказывал им, что пришлось пережить детям в Лагере и потом в лесу, объяснял, что родителям будет с ними нелегко. Что память в случае Ханы придется перестраивать, а в случае Дуду — создавать с нуля.
— Сэм и Сара, — поправила его женщина. — Их зовут Сэм и Сара.
Джонас покачал головой и посоветовал им, хотя бы на первое время, оставить детям имена, к которым они привыкли.
— Будет трудно, — сказал мужчина.
— Будет невероятно трудно, — поправил его Джонас.
И потом эта сцена, скорее немыслимая, чем трогательная: женщине не терпелось заключить детей в объятия, Хана и Дуду отступали, пока не уперлись в стену, и взглядами молили Джонаса о помощи. Мужчина мудро держался на расстоянии, но женщина не в силах была совладать с собой — она плакала, смеялась, снова плакала, попыталась обнять Дуду, который пнул ее ногой, и погладить по голове Хану, которая увернулась, словно по волосам ее пробежал ядовитый паук. Джонас смотрел на все это молча — и не мог ничего сделать, потому что его роль здесь заканчивалась, он должен был отойти в сторону, исчезнуть. Снова стать лишь взглядом за монитором, анонимным наблюдателем, зрителем.
Чтобы расставание прошло без эксцессов, Мак-Камп, с высоты своего понимания детской психологии, устроил так, чтобы Первопроходцы с детьми оставили Базу, ни с кем не прощаясь. Они улетели на обшарпанном астерлете, который явно знавал лучшие времена.
Потом наступила очередь Нинне; в отличие от Ханы и Дуду, она с радостью бросилась на шею отцу и тут же заявила ему:
— Орла пойдет с нами.
Мысль об этом дополнительном усыновлении очень понравилась Мак-Кампу, который тут же подчеркнул, как важно дать возможность жить в семье маленькому Вылупку, не имеющему никаких других перспектив в жизни; не говоря уже о том, как привязаны друг к другу две девочки. Совершенно ненужные аргументы, поскольку и так было ясно как день, что отец готов на все ради этой частички прошлого, найденной вопреки всякой логике; прошлого, которое уже становилось для него бурным настоящим.
Остальные — остались. Джонасу было позволено провести с ними вечер, благо их пока еще не распределили по Сгусткам и они, в качестве исключения, находились на положении «Лиц, Переданных Поисковым Партиям» — такой статус теперь значился в файлах Дуду, Ханы, Орлы и Нинне; файлы уже были переданы на хранение в Архив Центральной Компьютерной Системы, папка «Выполненное».
В Кабинете Воссоединения, где временно содержались оставшиеся, стояла корзина со старыми игрушками, но дети к ней даже не подходили: один только Гранах, сидя на полу, крутил и крутил указательным пальцем переднее колесо деревянной трехколесной тележки. Одетый в глухой красный комбинезон, из которого торчали только голова, кисти рук и ступни, он походил на смешного гнома, который потерялся и не знает, что ему делать.
— А мы? — спросил Глор.
— A Лу? — спросил Том.
— Ей лучше, — ответил Джонас. — Она в медпункте. Температура упала, сейчас она спит. По-настоящему, с закрытыми глазами.
— А мы? — опять спросил Глор.
— Если хочешь, я возьму тебя, — неожиданно выпалил Рубен. Джонас изумленно обернулся. Во взгляде Глора мелькнуло недоверие, и он машинально прикрыл собой Собака.
— Это только потому, что ты хочешь его. Но Собак только мой, ясно?
— Тебе не позволят его держать, ты еще ребенок. А я — взрослый, мне можно. Так что если ты останешься со мной, то будешь и с ним.
Джонас растерянно смотрел на Рубена. Ему хотелось сказать, что такое «выкручивание рук» — плохое начало для совместной жизни. И вообще, что это стукнуло ему в голову? Рубен — собирается взять ребенка? В ответ на его изумленный взгляд приятель лишь развел руками:
— Этот пацан напоминает мне меня… в детстве. И он мог бы стать хорошим мясником.
— Нет, Собака трогать нельзя, — тут же вмешался Глор, неправильно его поняв. — Он хороший. Он нас защищал.
— Я знаю. Мне тоже нравится твой Собак. Да нет же, не как еда! Просто нравится, и все тут. Ну как тебе объяснить…
На губах у Джонаса появилась легкая улыбка, пока мальчик и мужчина присматривались друг к другу, оценивали. «Что ж, — сказал себе Джонас, — пусть присматриваются. И, как ни странно, ровно в этот момент ему вдруг подумалось, что все будет в порядке. Может быть».
Гранах продолжал крутить свое деревянное колесо, изредка почесывая сквозь комбинезон волдыри на спине. В медпункте для него не нашлось никаких снадобий, но он лишь пожал плечами — ну и ладно, уже привык.
А Том? Джонас повернулся и посмотрел на него: самый старший, командир, вожак — после всего произошедшего невозможно было снова назвать его ребенком, — из-за которого все и началось, который решал все вопросы, находил выход из любого положения, читал и рассказывал сказки. Том тоже смотрел на Джонаса. И впервые Джонас не увидел в его взгляде недоверия, разочарования или вызова. В больших светло-зеленых глазах мальчика стоял один лишь вопрос.
Не знаю, что будет теперь с нами, Том-Два-Раза. Могу, как ты, повторить это два раза: не знаю. Ты слишком много видел и слишком много понял, чтобы снова стать обыкновенным ребенком. Я тоже. В этом мы с тобой похожи. Они решат, что с нами делать. Решат всё за нас. Если только…
Эпилог
Могу ли я доверять ему?
Разве у тебя есть выбор?
Он солгал мне.
Но и помог тоже.
Он взрослый.
Тем более.
Куда мы пойдем?
Когда-то ты не задавался этим вопросом — шел, и всё.
А если я пойду один?
Ты не можешь. Кто-то должен заботиться о тебе. Значит, я пошел.
Значит, иди.
— Ну что? — Мак-Камп щелкнул плеткой по сапогу. Придется еще поработать над тем, чтобы щелчок получался такой, какой надо: звонкий, но не слишком; а то ведь можно и ногу себе исполосовать. Этот щелчок был, честно говоря, дрянь. Как, впрочем, и вся ситуация. Охранник пожал плечами, избегая его взгляда.
