Владимир Шустов - Карфагена не будет
— Теперь шагу ступить нельзя будет, — сказал он в заключение. — Конец нашим походам! Демка забегал ко мне, — добавил он, помолчав. — «Про то, что вы на лагерь нападали, я, говорит, ни слова. А коли вы еще что плохое сотворите, на себя пеняйте! Чтобы ни слуху ни духу не было слышно. В сады чтоб не лазили, ребят не драли…»
Особо предупредил про школьный сад. «Я, говорит, знаю, что вы осенью мечтаете яблочками да грушами поживиться: сам хотел вместе с вами когда-то на это пойти. Теперь заруби себе на носу и Леньке передай, чтобы забыл про это. Даже если не вы, а кто другой в наш сад залезет, вам отвечать придется. Так что советую охранять!» Вот он какой!
Ленька с осунувшимся от бессонницы лицом хмурил темные брови. Временами на его губах появлялась не презрительная, как прежде, а виноватая усмешка. Выслушав Толю, он чуть оживился:
— Значит, Никита не знает, кто на лагерь нападал?
— Нет.
— Так вот… — Ленька осекся. Было видно, что он борется с собой, прежде чем высказать другу все. Три дня он думал над этим и решил, решил твердо и бесповоротно сказать об этом вслух… — Я, Толька, — продолжал он, — тоже думаю, что все эти штучки, которые раньше были, бросать надо: плетью обуха не перешибешь!
— К Никите подадимся?
— Видно будет! Давай повременим самую малость. — Ленька потер ладонями виски. — Пойдем рыбачить на Зеленый плес? Пойдем? Шагай тогда домой, забирай удочки, котелок… Картошка и лук припасены. Черви накопаны…
— С ночевкой?
— Заночуем.
— Знаешь, Ленька, завтра Глухих практику с кружком проводит. У Зеленого плеса. Комбайном управлять будут. Там на одном участке хлеб созрел.
— Но-о!
— Слово!
— Да… — не договорив, Ленька нахмурился и сказал: — Дуй за удочками, клев прозеваем.
Толя спустился во двор, перелез через плетень и, мелькнув сиреневой майкой, скрылся за поворотом дороги. Ленька не успел собраться, а короткие свистки на улице уже извещали его, что друг в полной боевой готовности.
— Скоро управился, — похвалил Ленька.
— Удочки забрать — дело не трудное.
— Шагаем!
За деревней, у березовой рощи, приятели чуть не столкнулись с пионерами. Юркнув в рожь, пропустили их мимо. Отряд с песней шагал по пыльной дороге, сверкая десятками босых ног. В голове колонны рядом с Никитой и Гошей Свиридовым — Демка. Глаза его — радостны и счастливы. Он пел самозабвенно, широко раскрывая рот:
Дорогая земля без конца и без края…
Серебряный голосок Аленки выделялся из общего хора, выводил замысловатые, переливчатые и удивительно приятные трели, невольно вызывал восхищение.
— На полевой стан пошли, — сказал Толя. — На практику.
— Веселые…
— С чего плакать-то.
Переждав опасность, приятели двинулись к реке. Они поставили переметы, несколько жерлиц и, снарядив удочки, уселись в камышах. Из-за кустарника, что гривкой топорщился на крутояре, до реки долетал рокот моторов и голоса прибывших на практику пионеров.
— С утра хлеб убирать начнут, — проговорил Толя, прислушиваясь к разноголосому шуму.
— На поплавок смотри. Видишь, ныряет…
Прохладно на реке ночью. Прохладно и комаров уйма, но зато красиво. Сонно плещется о берег черная вода, перечеркнутая светящейся лунной дорожкой. Темные камыши под крутояром забрели по колени в воду и замерли, задремали над ней. На той стороне безмолвный ночной лес. И веет от него какой-то необъяснимой сказочной таинственностью. Вот-вот, кажется, раздвинутся вековые сосны и ели, пропуская громоздкую ступу с длинноволосой и страшной бабой-ягой, или там, в глубине, в самой чащобе, вспыхнет волшебным оперением своим красавица жар-птица.
— Замерз, — сказал Толя, передернув плечами, и поплотнее закутался в широкий отцовский ватник. — Костер-то вовсе не греет. Сядешь лицом — спереди жара, сзади холод. Спиной повернешься — наоборот получается.
— Ухой согреемся, — ответил Ленька, помешивая деревянной ложкой бурлящую в котелке воду. — Должно быть, готова.
Нарезав хлеб, они прилегли у котелка. Толя зачерпнул в ложку наваристой ухи, подул на нее и, откусив хлеба, принялся с фырканьем схлебывать запашистый солоноватый бульон.
Уха, как и говорил Ленька, согрела их, вернула бодрое настроение. Толя спустился к реке, вымыл котелок, набрал чистой воды и повесил на костер.
— Чай будет.
Ленька, подперев кулаком подбородок, лежал на груде веток и наблюдал за тем, как огонь, причудливо играя, пожирал сушняк.
— Ты, Ленька, порядочного подъязочка вытащил. Я думал, сломается удилище.
— Бамбуковая?
— И они ломаются…
— Толька, — перебил его Ленька. — Пойдет Никита на мировую?
— Должен…
— Тогда мириться будем! Хватит! Я сам Никите расскажу про то, как подговорил Володьку на них напасть! Расскажу, все расскажу! Решили?
— Давно пора.
— Доставай из сумки сахар, чай пить будем! — Ленька весело вскочил на ноги и метнулся в кусты.
— Куда?
— Заварку искать!
Скоро он принес пучок листьев черной смородины и бросил в котелок.
— Завтра, Толька, пойдем смотреть, как они практикуются. Там и помиримся! Жалко, что мы с тобой не можем практиковаться: не знаем машину.
— Время есть, можно выучиться.
— Оба в кружок запишемся.
Толя достал из Ленькиной сумки мешочек с сахаром, положил его на траву поближе к котелку, хитро ухмыльнулся и спросил:
— А это зачем в сумке носишь?
На ладони у Толи был знаменитый свинцовый козон, который Никита подарил Косте, а тот потерял во время пожара.
— Нужно, Толька! Для дел нужно… — Ленька взял биту и сунул в карман.
После чая ребята задремали. Ленька проснулся от холода. На востоке занималась заря. Подбросив на костер несколько хворостин, Ленька поднялся. «Сделаю сейчас, как задумал, — решил он, — подберусь к машине, положу свинчатку на видное место. Утром найдут ребята, обрадуются». Через кусты прямиком вышел на поле, подполз к комбайну с красным флажком и положил козон на ленту транспортера. Вернулся к реке, разбудил Толю:
— Умываться давай!
Уничтожив остатки провизии, они спрятали рыболовные снасти под берегом в камышах и зашагали к механизаторам.
Пионеры были уже на ногах. Они неотступно следовали за Ильей Васильевичем и поэтому не заметили двух приятелей, стоящих в сторонке. Глухих подвел кружковцев к «Коммунару» с флажком и махнул рукой Ивану Полевому:
— Заводи трактор!
Илья Васильевич стал экзаменовать Костю, который, как староста кружка юных комбайнеров, должен был первым начать практику. Ленька и Толя с восхищением слушали бойкие ответы молодого комбайнера. Слова, произносимые Костей, были непонятны им. «Барабан», «дека», «штифт», «транспортер», «хедер» — что к чему?
— Назубок машину знает, — проговорил Толя. — Такому смело комбайн доверить можно.
— Учился, потому и знает! Мы с тобой подналяжем, в месяц изучим не хуже его.
Глухих вместе с Костей поднялся к штурвалу. Ребята следили за ними. «Костя должен заметить козон, — думал Ленька. — Видит! Нет, отвернулся!» А Костя стоял на площадке и восторженно смотрел на раскинувшиеся перед ним хлеба. Золотые тяжелые волны приветливо колыхались на легком утреннем ветерке и звали, звали его — Костю Клюева! — в свои просторы: «Пожалуйте к нам, капитан степного корабля!»
— Трогаем! — крикнул Иван Полевой.
— Не волнуйся, Константин: теперь ты, брат, комбайнер! — напутствовал старосту Илья Васильевич, спрыгивая на жнивье. — Вперед!
Трактор взревел мотором. Комбайн дрогнул и медленно двинулся на густую рожь. По полотняному транспортеру хедера в приемную камеру молотилки потекли срезанные стебли. Костя упивался счастьем. «Сбывается вещий сон, — говорил он себе. — Пройдет год, два, три… и по Латрушам прогуляется Герой Социалистического Труда Константин Георгиевич Клюев». Вдруг внутри комбайна что-то сильно стукнуло. Стукнуло еще и еще раз. Костя насторожился. Удары не прекращались, а следовали один за другим. Условным сигналом остановив трактор, староста быстро спустился на землю.
— В чем дело? Почему остановился? — спросил, подбегая, Илья Васильевич.
— Стучит, — виновато сообщил Костя, опуская глаза.
— Где?
— В барабане….
Илья Васильевич немного успокоился и, обращаясь к ребятам, задал вопрос: — Что может случиться с барабаном во время работы? Кто ответит?
— Я! — Гоша Свиридов уверенно проговорил: — Если в барабан молотилки комбайна попадет какой-нибудь твердый предмет, произойдет авария.
— Совершенно точно. Как ее устранить?
— Осмотреть барабан, проверить целость штифтов…
— Правильный ответ. Давайте-ка раздобудем этот самый твердый предмет.
Глухих стал копаться в машине. Толя и Ленька, заинтересовавшись заминкой, подошли поближе и, вытягиваясь, смотрели через головы пионеров на то, как Илья Васильевич что-то достает из квадратного отверстия. Наконец он распрямился и показал ребятам свинцовый козон.
