Юрий Сальников - Шестиклассники

Лёня захлопнул дневник с таким видом, будто сам не понимал, как могла угодить на страницу эта утконосая цифра.

Аня, конечно, сразу заволновалась:

— Ты учил?

— Учил, — ответил Лёня. Но глядел не на Смир­нову, потому что лгать было стыдно: за эти дни ре­бята поверили, что Галкин начал хорошо учиться, — и вот пожалуйста!

— Как же у тебя получилось? — обступили на пе­ремене девочки из звена. — Забыл, что ли, про гео­графию?

Лёня молча пожал плечами: пусть думают, что забыл.

Но, столкнувшись в дверях класса с Гроховским, услышал его вопрос:

— Что? Не выдержал с отметками? Сорвалось?

Рядом со Стасом стоял Шереметьев и насмешливо улыбался. Они оба как будто ждали момента, когда Галкин снова станет плохо учиться. Лёня им ничего не ответил, но помрачнел ещё больше.

Угораздило же Андрюшку Лядова знакомить его с Барином, а самого Барина вернуться теперь из сол­нечного Ташкента!

Глава 24

ШЕРЕМЕТЬЕВ НА ЧЕРДАКЕ

Стасик Гроховский чувствовал себя последнее время вполне счастливым! Складывалось всё так, как он когда-то мечтал: он становился известным челове­ком. По крайней мере в школе. Правда, тут ни при чём было разгадывание тайн по примеру удивитель­ного сыщика Джемса Джонсона. Наоборот, с разга­дыванием ничего не получалось — никаких тайн не обнаруживалось. А Шереметьев даже не взял книж­ки про Джонсона, когда Стасик предложил их по­читать.

— Время на них убивать, — сказал Шереметь­ев.— Лучше лишний пример решить!

Математику он любил. Да и всем предметам уде­лял много внимания. Эта серьезность Шереметьева пришлась Стасику по душе. И он засунул книжки о Джонсоне подальше на этажерку, а сам принялся за свои рисунки.

Про рисунки опять же надоумил Шереметьев:

— Разные альбомы для Галкина делал, а о себе не позаботился. Готовь срочно на выставку.

Он вообще часто говорил:

— Ты же первым художником по школе сделаешь­ся! У тебя талант!

И это было тоже по душе Стасику.

Он и в самом деле быстро завоевал известность в школе именно как художник. Выставленные в клас­се рисунки понравились всем: на них приходили смот­реть даже старшеклассники. Кузеванов немедленно заказал Стасику плакат-объявление с условиями под­готовки к сбору «Путешествие в будущее». А главный редактор общешкольной стенной газеты пригласил Стасика участвовать в выпуске сатирического лист­ка — рисовать карикатуры.

С одобрением поглядывали теперь на Гроховского и учителя, ставя хорошие отметки. С двойками вооб­ще было покончено, обычной отметкой для него стала четвёрка.

Одним словом, всё шло чудесно, и Стасика со всех сторон хвалили: и ребята, и учителя, и на родитель­ском собрании Таисия Николаевна. Об этом сооб­щила мама, когда пришла с собрания.

Отравлял существование опять же только этот Галкин! Из-за него до сих пор были сплошные не­приятности.

Вот хотя бы с тем же родительским собранием.

Проводив маму в школу, Стасик ждал её назад с нетерпением, сияя счастливой улыбкой. Улыбка поневоле растягивала рот, едва он представлял себе, как в классе Таисия Николаевна перед родителями его расхваливает: дескать, есть у нас такой хороший ученик — Гроховский! Все, кто сидит на собрании безусловно, восторгаются Стасиком, а потом, придя домой, расскажут своим домашним, значит и дома у ребят поговорят о Стасике, какой он замечатель­ный да как рисует — и ребята после этого проникнутся к нему ещё большим уважением.

Так, воображая, Стасик выбегал на каждый шорох в сенях, на каждый стук, пока, наконец, уже в один­надцатом часу не услышал мамин голос:

— Это я!

Она вошла возбуждённая, радостная. Папа, ко­торый, по обыкновению, сидел в дальней комнате за письменным столом, тоже вышел встретить маму. Принимая у неё лёгкий плащ, он спросил:

— Ну как?

Вот тогда мама и ответила:

— Сына хвалили.

Ясно, что после этого Стасик совсем не мог удер­жаться от широчайшей улыбки. Он ожидал, что мама сейчас же начнёт подробно рассказывать, как именно его хвалили, но она повернулась к плите, заглянула в какую-то кастрюлю и, повязывая передник, прого­ворила:

— Заждались? Проголодались? Сейчас будем ужинать.

Вслед за папой Стасик направился из кухни разо­чарованный. Ему показалось, что родители долж­ны были как следует поговорить о его успехах в школе, а они обмолвились двумя словечками и за­молчали.

Только за столом, когда сели ужинать, мама опять начала говорить о собрании. Тут уж она подробно пе­редавала своё впечатление и о школе и о классной руководительнице — Таисия Николаевна ей понрави­лась — и спрашивала у Стасика, кто такие Гена Кузеванов и Аня Смирнова («Очень хорошо отзывалась о них учительница»), и выражала сожаление, что в классе есть двойки, например у Галкина, — про него учительница тоже говорила. Так мама расска­зывала обо всех ребятах, про кого запомнила. Стасик ждал, что она вот-вот упомянет снова о нём. А она закончила со смехом:

— Торжественно объявляю, что постановило со­брание избрать в родительский комитет трех чело­век: папу Юдина, дедушку Смирновой и маму… — Она замолчала, лукаво поглядывая.

— Тебя? — одновременно спросили Стасик и папа.

— А что удивляетесь? Буду классным активом. Вот ты не хотел, чтобы я поступила ка работу в клуб, — обратилась она к папе, — так я рада, что хоть общественная работа появилась, всё-таки не до­ма целыми днями сидеть.

— Что с тобой поделаешь, — миролюбиво усмех­нулся папа. — Активничай!

— Мама активистка, и сын активист! — провозгла­сил Стасик, напоминая о себе.

— Вот, вот, — подтвердил папа и действительно заговорил о Стасике: — Значит, хвалят сына?

Должно быть, ему тоже хотелось ещё раз услы­шать, как с похвалой отзываются о сыне. Стасик ре­шил, что теперь уж мама во всех деталях с гордостью распишет, как о нём говорилось на собрании, но она ответила коротко:

— Хвалили.

И замолчала, словно нарочно не желая распро­страняться на эту тему. Зато папа сказал:

— Молодец! Всегда старайся, чтоб о тебе гово­рили только хорошее.

Мама серьезно поправила:

— Старайся делать хорошее, тогда и говорить будут как надо.

Она выделила слово «делать».

— По-моему, это одно и то же, — пожал плечами папа.

— Не совсем, — возразила Прасковья Дмитриевна. Стасик не понял, о чём родители заспорили, и под­нялся:

— Пойду спать.

Мама поцеловала его в щеку, но когда он, пряча от неё глаза, уже хотел идти, удержала за руку и спросила:

— У тебя что с Галкиным произошло?

— С Галкиным? Ничего.

— Но вы больше не дружите?

— Я с Шереметьевым теперь.

— Кто такой Шереметьев? — поинтересовался Ва­силий Григорьевич.

— Отличник, активный ученик, звеньевой, — объяснила мама и снова повернула голову к Стаси­ку. — А Галкин плохо учится, плохо ведёт себя, убе­гает с уроков, так, что ли?

— Так.

— Ну и правильно, подальше от таких! — одобрил Василий Григорьевич.

Стасик помнит, как мама взглянула на него мель­ком и, выпуская Стасикову руку, сказала странным голосом — не то с насмешкой, не то всерьёз:

— Правильно. Пускай с ним другие возятся.

Стасик тоже тогда посмотрел на маму и увидел: с суровым выражением она наливала в полоскатель­ницу воду из чайника, готовилась мыть стаканы. По всему было заметно, что она предоставляла Стасику самому поразмыслить над её словами.

Всегда вот так — замолчит, и думай как хочешь!

Но тут и думать нечего: ясно, почему она прого­ворила «Пускай возятся другие». Таисия Николаевна на собрании не просто хвалила его, но рассказала и о том, как он перестал дружить с Галкиным, и мама осталась этим недовольна. А ведь сама радовалась, что сына в школе хвалят.

Что же ей ещё надо? Чтобы Стасик дружил с Гал­киным и получал двойки?

Вот папа твёрдо одобрил: «Подальше от таких!» Только мама, видно, и ему потом что-то доказывала вполголоса в другой комнате.

Стасику очень хотелось услышать, о чём между собой говорили родители. Его всегда интересует, ка­кие у них бывают разговоры без него? Но он ничего не мог разобрать, как ни вытягивал шею, подняв го­лову с подушки.

И окончательно расстроился: надеялся, что весь вечер будут его хвалить, ждал маму, ждал, а она об этом Галкине распространялась больше, чем о соб­ственном сыне. О рисунках на выставке и вовсе забыла. Ну, ничего. Просто Таисия Николаевна и мама ещё не знают, какой Галкин лентяй. Вот завтра же он себя покажет!

Однако, к великой досаде Стасика, Галкин почти целую неделю проучился хорошо. И только в пятницу схватил опять двойку по географии.

Когда это случилось, внутри у Стасика всё словно запело от радости. Захотелось торжествующе крик­нуть: «Ага! Кто прав? Я или вы?» Поэтому он и высмеял Галчонка, столкнувшись с ним в дверях класса: