Лора Инглз Уайлдер - Долгая зима
— К юго-востоку, как я слышал, — уточнил папа. — Я и сам подумывал о том, чтобы туда съездить, но...
— Вам нельзя ехать, — вмешался Рой. — Кто будет заботиться о вашей семье, если вас застигнет буря или... или вы задержитесь, или с вами еще что-нибудь случится?
— Но это не значит, что я не должен заплатить вам за эту пшеницу, — напомнил папа.
— Стоит ли соседям считаться из-за какого-то ведра пшеницы? — отмахнулся Альманзо. — Пожалуйста, берите её, мистер Инглз. А теперь садитесь и отведайте наших оладий, пока они еще не совсем остыли.
Однако папа настаивал. Наконец Альманзо сказал, что четверти доллара будет достаточно. Папа отдал ему деньги, после чего сел за стол и положил себе на тарелку несколько горячих, пропитанных сиропом оладий. Рой подцепил со сковородки поджаристый ломоть ветчины, положил его на папину тарелку, а Альманзо налил ему чашку кофе.
— Вы, ребята, и впрямь как сыр в масле катаетесь, — заметил папа.
Оладьи Альманзо были совсем не такие, как обыкновенные гречневые оладьи. Приготовленные по материнскому рецепту, он были легки, как пух, и насквозь пропитаны растопленным коричневым сахаром. А ветчину, приправленную сахаром, оказывается, коптили в дыму гикори на ферме Уайлдеров, в Миннесоте.
— Я уж и не припомню, когда мне доводилось так вкусно поесть, — закончил он. — Спасибо.
Они поговорили о погоде, об охоте и политике, о железной дороге и о сельском хозяйстве, а когда папа собрался домой, братья пригласили его заходить почаще. В шашки они не играли и потому не проводили время в лавках. Да и в доме у них было теплее.
— Теперь вы знаете дорогу, мистер Инглз. Приходите ещё, — гостеприимно заметил Рой. — Мы всегда будем рады вас видеть. Мы с Манзо уже надоели друг другу. Заходите в любое время, ремешок от задвижки у нас всегда висит снаружи!
— С удовольствием! — Папа хотел ещё что-то добавить, но остановился и прислушался.
Альманзо вышел вместе с ним на пронизывающий ветер. Над головой мерцали звезды, но с северо-запада на них быстро наступала густая темная туча.
— Опять начинается! — воскликнул папа. — Теперь долго никто по гостям ходить не станет. Двинусь-ка я поскорее к дому.
Когда он открывал дверь дома, в стену хлестнул порыв бури, поэтому никто не услышал, как он вошёл. Все спокойно сидели в темноте возле печки, только Лору начала бить дрожь. Услышав, как снова заревел ветер, она с тревогой подумала о папе.
— Я принес немного пшеницы, Каролина, — сказал папа, внезапно появляясь и ставя возле неё ведро.
Мама опустила руку и пощупала зерна.
— Ах, Чарльз, Чарльз! Я знала, что ты о нас позаботишься, но откуда ты её взял? Я думала, что в городе пшеницы больше не осталось.
— Я не знал наверняка, есть ли она, иначе бы тебе сказал. Я не хотел, чтобы ты на что-то надеялась, а потом разочаровалась в своих ожиданиях, — объяснил папа. — Я обещал никому не говорить, откуда взялась эта пшеница. Но ты не беспокойся, Каролина. Там есть ещё.
— Пойдемте, Кэрри и Грейс, я уложу вас в постель, — приободрившись, велела мама.
Вернувшись в кухню, она зажгла пуговичную лампу и наполнила зерном кофейную мельницу. Скрежет мельницы проводил Лору и Мэри по лестнице на холодный чердак. Он слышался до тех пор, пока его не заглушил вой снежной бури.
Это ещё не настоящий голод
— Просто удивительно, что картофелин как раз хватило на всех, — порадовался папа.
Все медленно доедали последние картофелины вместе с кожурой. Пурга с ревом билась о стены дома. В окно едва пробивался бледный сумеречный свет, а печка с трудом разгоняла стужу.
— Я не хочу есть, папа. Правда, не хочу. — Лора отодвинула тарелку. — Доешь мою картофелину.
— Ты должна сама ее съесть, Лора, — мягко, но настойчиво сказал папа.
Лора давилась картошкой, которая остыла на холодной тарелке. Она отломила кусочек хлеба от своего ломтика, а остаток отложила в сторону. Только сладкий чай был по-настоящему вкусным. Лора вся закоченела и сидела, словно в полусне.
Папа снова надел шубу и шапку и пошел в пристройку скручивать жгуты.
— Девочки! Я постелю постели, а вы помойте посуду, оботрите печку, подметите и садитесь за уроки, — встрепенулась мама. — Когда вы всё выучите, я послушаю, как вы читаете, а на ужин я приготовила вам сюрприз!
Девочки отрешенно молчали, и только Лора пробормотала:
— Да, мама. Это будет чудесно.
Она вымыла посуду, подмела кухню, надела своё старое залатанное пальто и пошла в пристройку помогать папе. Всё казалось каким-то ненастоящим — всё, кроме бесконечной бури.
Вечером Лора начала читать наизусть стихи:
Старый Тьюбал Кейн был исполнен сил,Он крепчайшим был из людей.Он трубку набил, он кубок испил,И позвал он трёх скрипачей.
— Ох, мама, я не знаю, что со мной случилось: я ничего не помню! — чуть не плача, произнесла она.
— Это из-за пурги. По-моему, мы все как будто спим, — ободрила её мама и, помолчав, добавила: — А вы перестаньте к ней прислушиваться.
Время, казалось, тянулось бесконечно. Мэри спросила:
— А как нам перестать?
Мама медленно закрыла книгу, потом встала и сказала:
— Ладно, пойду принесу вам сюрприз.
Сюрприз лежал в передней комнате. Это был кусок солёной трески, насквозь промороженный и твёрдый как камень.
— На обед у нас будет рыбная подливка! — провозгласила торжественно мама.
— Да, доложу я вам. Шотландцы — они всех за пояс заткнут! — воскликнул папа.
Мама положила треску в тёплую духовку, чтобы она оттаяла, и взяла у папы из рук кофейную мельницу.
— Мы с девочками домелем пшеницу на сегодня. Мне очень жаль, Чарльз, но нам сегодня потребуется побольше жгутов, а ты ещё должен успеть согреться перед тем, как идти кормить животных.
Лора пошла помогать папе. Когда они внесли на кухню охапку жгутов, Кэрри устало крутила кофейную мельницу, а мама чистила треску.
— От одного только запаха рыбы человеку становится веселее, — сказал папа. — Ты у меня просто чудо, Каролина!
— Я думаю, для разнообразия это будет то, что надо, — сказала мама. — Но самое главное, у нас есть хлеб, Чарльз. Вот почему мы должны радоваться. — И, заметив, что папа смотрит, сколько зерна осталось в ведре, она добавила: — До конца этой бури хватит, если только она не продлится дольше обычного.
Лора взяла у Кэрри мельницу. Её очень тревожило, что Кэрри так похудела, побледнела и устала, что ей трудно молоть зерно. Но даже тревога казалась Лоре какой-то далёкой из-за непрестанного воя пурги.
Свободный и независимый
Пока продолжалась буря, Альманзо целыми днями думал. Он перестал шутить, а лошадей чистил и обтирал совершенно машинально. Он даже предоставил Рою печь оладьи, а сам сидел и задумчиво строгал палку.
— Знаешь, о чём я думаю? — спросил он наконец.
— Наверно, о чём-то очень важном, судя по тому, сколько времени у тебя на это ушло, — отозвался Рой.
— Я думаю, что в этом городе есть люди, которые умирают с голоду, — заявил Альманзо.
— Да, пожалуй. Некоторые голодают, — согласился Рой, переворачивая оладьи.
— Я сказал: умирают с голоду! Взять хотя бы Инглзов, ведь их шестеро. Ты заметил, как он исхудал и какие у него глаза? Говорил, что у них кончилась пшеница. Ты подсчитывал, на сколько дней шестерым может хватить той малости, что он у нас купил?
— У него должны быть другие припасы.
— Они поселились здесь позапрошлым летом и не уехали дальше на Запад с продолжением железной дороги. Он взял здесь участок. А ты сам знаешь, что можно вырастить на дёрне за первое лето. И заработать тут негде.
— К чему ты клонишь? Собираешься продать свою семенную пшеницу?
— Ни за какие деньги! Если только найдётся способ её сохранить, — заявил Альманзо.
— Так что же ты хочешь сказать? — спросил Рой.
Альманзо пропустил его вопрос мимо ушей.
— Я думаю, Инглз не один попал в такую переделку, — продолжал он.
Потом медленно и аккуратно подсчитал съестные припасы, оставшиеся в городе к тому времени, когда остановились поезда, и назвал семьи, у которых, по его подсчётам, кончалось продовольствие. Потом вычислил, сколько времени потребуется для расчистки дороги после того, как прекратится пурга.
— Допустим, это будет в марте, — заключил он. — Надеюсь, я тебе ясно доказал, что людям придётся либо съесть всю мою пшеницу, либо умереть с голоду до того, как привезут продовольствие.
— Пожалуй, — согласился Рой.
— А вдруг вьюга продержится до апреля? Не забывай, что старик-индеец предсказал семь месяцев непогоды. Если до начала апреля поезда не пойдут и если сюда вовремя не доставят семенную пшеницу, мне придётся сохранить своё зерно, чтобы не лишиться будущего урожая.
