Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова
— Я же говорил тебе: завтра мы с дядей Володей на завод идем. А начало работы в восемь.
— Батюшки, — опять ахнула Елена Трофимовна, — да что же тебе делать на том заводе!
— Работать, — солидно, как и Владимир Иванович, сказал Димка. — Я даже в лагерь из-за этого не еду, а ты говоришь!
Новость эта совсем расстроила бабушку.
— Хоть на дорожку тебе чего-нибудь соберу, — жалобно вздохнула Елена Трофимовна.
Пока она суетилась на кухне, Димка прошел к маминому письменному столу и приподнял машинку. И не тяжелая совсем! Он покрепче запер защелку футляра и вынес машинку в переднюю.
— Ба, не надо мне ничего. Там все есть.
— Да вот ягодок на базаре купила.
— И ягоды у нас есть. Я машинку взял. Маме работать надо.
— Да неужели донесешь? — встревожилась Елена Трофимовна.
— А чего тут! — хмыкнул Димка. И такое было у него уверенное, серьезное лицо, что бабушка успокоилась. Если огненных машин на заводе не забоялся, то, видно, и вправду взрослый уже парень. А кулек с ягодами все-таки сунула Димке в руку.
РАБОТА
До чего же ко времени доставил он машинку! Надежда Сергеевна, увидев сына, входившего в калитку с тяжелой ношей, кинулась навстречу, зацеловала и тут же, почти как бабушка, испуганно спросила:
— Неужели сам донес?
А Димка, хоть и устал, хмыкнул с пренебрежением. А почему и не хмыкнуть! Доказал же — вот она, машинка. На двух трамваях ехал, с пересадкой.
Димка и сейчас не отдал маме тяжелого груза. Сам внес в дом, поставил у порога на пол. Низенький столик с тонкими коричневыми ножками, примостившийся у окна, Димка сначала не заметил. Днем его не было, как не было и стула перед ним. Впрочем, какой же это стул? Обыкновенный стул и сравнить невозможно с этим почти царским троном! Служил троном широкий пень с великолепными лапами, получившимися из коротко отпиленных могучих корней. И спинка была на троне, тоже деревянная, выгнутая.
Пень, конечно, Димка заметил. Округлил изумленные глаза, подбежал и уселся на него. До чего же удобно! Весь вечер сидел бы — не слезал! Ну и дядя Володя, фантазер!
— Обожди, еще торшер принесу. Березовый. Будет у нашей мамы лесное рабочее место.
И торшер был удивительный — из кривой, словно извивающейся березки. А вместо веток и листьев — зеленый, цветастый абажур.
Мама всему радовалась — и новому рабочему месту, и сыну, такому самостоятельному и сильному, что машинку смог принести, и особенно тому, что сию же минуту может сесть за машинку и напечатать законченную статью.
Потом, за ужином, все удивлялись — почему-то забыли про телевизор. Совсем не включали. А когда включать? И зачем? И без телевизора было интересно!
— Антенна на крыше у вас особенная, — вспомнил Димка.
— Знакомый любитель помог собрать, — сказал Сомов. — Осенью несколько раз картинки других телецентров появлялись. Таллин, Рига, даже Лондон однажды. Зависит от особенного состояния верхних слоев атмосферы.
Конечно же, Димка загорелся увидеть Лондон или хотя бы Ригу. Но состояние атмосферы, видимо, было нормальное, и, кроме знакомого лица диктора, объявлявшего о вечерних передачах, на экране ничего интересного не показывалось. По второй программе объясняли, как надо правильно переходить улицу.
— Дима, выключи, пожалуйста, — попросила Надежда Сергеевна, и когда Димка без всякой жалости «вырубил» телек, она задумчиво проговорила, обратившись к Сомову: — В конце недели я должна сдать очерк об одном любопытном человеке. Не глуп, работает в конструкторском отделе, на хорошем счету, но решительно недоволен жизнью. Считает, что занимается не тем, чем должен бы. А чем должен — и сам не знает. А человеку за тридцать. И вот мается, бедняга, хандрит, в бутылке утешения ищет… Володя, а вот как ты? Тебя сомнения не одолевают? Своей работой доволен, счастлив?
Сомов не сразу ответил. Подержал за хвостик ягоду клубники, положил снова в тарелку. Димка притих — что скажет?
— Наденька, это я не как журналисту тебе говорю, а как человеку, другу. Вот отними у меня работу, которую руками этими делаю… — Сомов приподнял свои большие, крепкие руки. — Конечно, и голова при этой работе совсем не лишняя. Но вот отними эту работу — и не знаю: смогу жить или нет. Я понятно ответил?
— Вполне, — кивнула Надежда Сергеевна.
— И никакие сомнения, честно скажу, меня не одолевают. Может, это плохо, а?
— А если не пошла работа? Не получается?
— Ну, я не про это, — сказал Сомов. — Тут и ночью тогда не уснешь, всю голову изломаешь… Я говорю про сомнения, как у этого, из конструкторского отдела.
— Спасибо, — улыбнулась Надежда Сергеевна. — Это мне как раз и нужно для очерка. Подтверждение такого цельного, уверенного в себе человека, который видит в своей работе и смысл, и радость.
— Все правильно, — как всегда, спокойно сказал Сомов. — Работа — моя жизнь. Но и требует многого. Пришлось — уже потом, когда работал, — и вечерний техникум закончить, да и сейчас без книжки не обойдешься. Все вперед движется, чуть зазевался, — и отстал. А как отставать? Никак невозможно. Тут еще в писатели меня зачислили.
— Тебя? В писатели? — удивилась Надежда Сергеевна. — Что-то новое в твоей биографии.
— Вызвали весной в дирекцию, а там — работник издательства. Леонид Васильевич, наш директор, и говорит: книгу издательство готовит о рабочем классе. Нужна статья о наставниках. Вот посоветовали товарищу редактору тебя привлечь. Рассказать тебе есть о чем, опыт наставничества солидный. Дерзай, говорит, глядишь, в писатели выбьется.
— И согласился? — живо спросила Надежда Сергеевна.
— Уговорили.
— Разговор весной был? Значит, уже написал?
— Полторы недели по вечерам сидел, два выходных убил.
— Закончил?
— Целую тетрадку исписал. Да толку-то! Перечитал — уши покраснели. Хотел сразу порвать, но испугался — что редактору скажу? И директор может поинтересоваться. А он и вправду спросил недавно. Махнул я рукой, отнес свою писанину. Пусть читает. Не годится — сам порвет.
— И когда же отнес?
— Да с месяц скоро. С тех пор не встречал его. И он меня не вызывал.
Надежда Сергеевна все с большим любопытством смотрела на Сомова.
— Милый мой писатель. — Она ласково улыбнулась.
— Хоть ты не смейся! Какой я писатель! Я — рабочий, слесарь. Вот это люблю. Это мое дело. Кровное.
Разговор их Димка слушал, затаив дыхание. И понял главное: Сомову нелегкая работа слесаря очень по душе. Димку это радовало. Ведь и ему самому работа дяди Володи нравилась, внушала уважение.
— Дядя Володя, а помните, в столовой вы сказали, что напильник в семь лет в руки взяли. Вам тогда не поверили.
— Ты-то поверил?
— Ага… Хотя мне сейчас вот сколько, а я… не умел.
— Да и я не умел, а вот пришлось. — И, скупо улыбаясь далеким воспоминаниям, Сомов объяснил: — Мясорубку пришлось чинить. Мать на работу спешила и оставила привинченной. А мне, — видишь, какой хозяйственный, — порядок захотелось навести. Стал барашек на ручке откручивать, а он — никак. Надо бы щипцами — был у отца инструмент, тоже слесарем работал, — а я молоток взял. Стучу по барашку, да, видно, в другую сторону — против резьбы. Не знал же — семь лет. Ударил покрепче, он и отскочил. Винт обломился. Мать у нас строгая была, чуть что — ремень в руки. И отец не похвалит. Что делать? — Дядя Володя хитровато прищурился на Димку. — Как бы стал обломок винта доставать?
— Щипцами.
— А там и ухватить почти нечего.
— Тогда… не знаю, — признался Димка.
— Вот и я. Сижу, чуть не плачу. Это сейчас пошел в магазин, достал кошелек— любую выбирай, хоть ручную, хоть электрическую. А тогда мясорубок не было. Война только кончилась. Голод на металл. Сталь ведь на танки шла, на орудия, снаряды. В общем, мясорубки ни за какие деньги не купишь. И какие тогда деньги? Отец с одной ногой вернулся. Уже не тот работник — в артели клепал. Еще двое ребят. Те постарше, в школу ходили. Стою над сломанной мясорубкой, чуть не плачу. Но креплюсь, упрямый был. И вспомнил, как отец ржавые бинты в керосине отмачивал. Керосин — тоже дефицит, да много ли на мою работу надо: макнул в лампу с керосином лучинку и стал обломок винта смазывать. Не знаю, помогло или нет, но удалось все же ухватить пинцетом, а потом и стронул с места. Отвернул. А дальше?..
— Знаю! — сказал Димка, радуясь, что догадался. — Другой винт надо.
— Все правильно. Подобрал подходящий болт, шайбу. Да только ручка-то все равно не держится. Болт длинный. Вот и взял тогда первый раз в жизни напильник. Для дела взял, не просто для баловства. Долго тогда трудился.
— И отпилили? — спросил Димка.
— Все как положено сделал. Отец за смекалку похвалил. Долго еще той мясорубкой пользовались.
Доставая в тарелке ягоду, Димка, вроде бы случайно, прижался к плечу Владимира Ивановича. Прижался, да так и замер. И было ему хорошо, надежно. Не отстраняясь, дядя Володя придвинул тарелку с ягодами поближе к нему.
