Ирина Шкаровская - Никогда не угаснет
— Давай пойдём в детдом, проведаем подшефников.
— Не пойду, — решительно сказала Инка. — Не хочется… Чего я там не видела?
Но Черепок так настойчиво уговаривал, что Инка, в конце концов, согласилась. И, конечно, зря. Когда они пришли с Вовкой в детдом, на них никто не обратил внимания. Малыши и старшие бежали к тиру, где уже стояла большая толпа.
— Что случилось? — спросила Инка у одного из малышей. — Куда вы все бежите?
— К тиру. Там Юлька с Гаем фокусы показывают, — на ходу крикнул он.
Черепок и Инка подошли к тиру и увидели: на скамейке, рядом с деревянной фигурой Макдональда, в которую обычно целились ворошиловские стрелки, сидел на задних лапах Гай с трубкой в зубах и в цилиндре. А Юлька, сияющая и гордая, расхаживала возле скамейки и давала всякие объяснения:
— Он будет сидеть час и два в такой позе. Сколько я захочу. Фокстерьеры — самые дисциплинированные собаки.
Гай действительно очень старался не подорвать Юлькин авторитет и сидел неподвижно чуть ли не целый час. Потом Юлька заставила его раскланяться.
Стёпка тоже стоял в толпе ребят. Он был так увлечён зрелищем, что даже не подошёл к Инке, только кивнул ей головой. И снова, в который раз, девочка обиделась. Незаметно выбралась она из толпы ребят и ушла домой.
Всю дорогу Инка думала о Стёпке, Юльке и о себе. Вот если бы она была остроумной и находчивой! Скажет Юлька что-нибудь обидное, вроде «у тебя ноги, как щепки», или «у тебя дырища в чулке» — сразу же ей ответить каким-нибудь метким словом, например: «это лучше, чем дырища в голове». Впрочем, Инка знала, что всё равно никогда не научится ни метко отвечать, ни стойку делать, ни, тем более, дрессировать собак. «Поэтому пусть себе Юлька дружит со Стёпкой, а я не буду им больше мешать», — так решила Инка.
Никогда не угаснет
На опушке леса горит костёр. Рассыпая золотые искры, рвётся к верхушкам сосен весёлое, озорное пламя, шелестят ветками старые дубы. А в золе костра печётся между угольками картошка. Инка нетерпеливо выгребает палкой одну картофелину и, обжигаясь, подносит её ко рту. В середине она сырая, а сверху горелая. На зубах хрустит зола.
Вкусно! В тысячу раз вкуснее, чем пирожные в кафе бывшего Франсуа!
— Попробуй, какая хорошая! — Инка протягивает картофелину Вере. Как переменилась Вера за прошедшие два месяца, её и узнать трудно! На ней юнгштурмовский костюм, красный галстук. Она уже пионерка. Обняв за плечи Липу, широко раскрыв глаза, оглядывается Вера вокруг. Впервые в жизни присутствует она на пионерском костре. Всё кажется ей таинственно-прекрасным: сумрачный густой лес, высокое звёздное небо, задумчивые лица товарищей… Даже весельчак Черепок сегодня не такой, как обычно. Он не кукарекает, не мяукает, не ходит на руках. Черепок стоит на бугорке, освещенный трепетным пламенем костра. Размахивая еловой веткой, он дирижирует, а дети поют свою любимую походную песню. Вернее, это не песня, а гимн. Гимн, посвященный… всего лишь навсего той же скромной картошке
Ах, картошка, тошка, тошка… тошкаПионеров идеал…
Запевает «святая четвёрка» хриплыми голосами. Ничего нет удивительного в том, что девочки охрипли. Ведь они шли сорок километров походным маршем, в полном боевом снаряжении и всю дорогу без передышки пели
Дым костра, углей сиянье,Серый пепел у костра…
Разбуженная пением, в дупле старой ольхи проснулась белочка. Проснулась, испуганно поглядела по сторонам и швырнула вниз большую шишку. Шишка ударила по голове Диму. Но он даже не улыбнулся. Сурово и задумчиво Дима смотрит на огонь. В строю мальчик шагал такой же суровый, а когда песни весёлые пели — ни разу не улыбнулся. Даже Юлькины фокусы не могут рассмешить председателя совета отряда. Юлька и Стёпка — два представителя детдома, разумеется, тоже здесь. Впрочем, с ними ещё и третий представитель — одноухий Гай. Правда, Черепок недавно убедительно доказал, что Гай вовсе не фокстерьер, а самая что ни на есть типичная дворняга. Но разоблачение это нисколько не унизило Гая в глазах детей. Ведь они полюбили его за ум и преданность, а не за аристократическую кровь. Когда на рассвете Юлька и Стёпка, с котомками за плечами, вышли из детдома, Гай всю дорогу бежал за ними и жалобно лаял. Не трудно было догадаться, что он просит друзей не оставлять его.
— Возьмём Гая с собой. Собака в походе всегда пригодится, — попросил Стёпка Рэма.
И вожатый согласился.
И вот сейчас Гай лежит на земле у Стёпкиных ног и, навострив единственное ухо, прислушивается ко всему, что происходит вокруг. Гай чувствует: с хозяином его, Стёпкой, творится что-то неладное. Он беспокойно вертится, подскакивает и всё оглядывается назад, туда, где сидит среди девчат Инка. Что случилось с ней — непонятно. Стала она какая-то гордая, неприветливая. Ни о чём Стёпку не расспрашивает и ни о чём ему не рассказывает. Как-то раз, это было недели две тому назад, Стёпка с Гаем пришли к Инке.
— Пойдём на Черепановку! — предложил Стёпка девочке. У Инки сначала покраснел нос, а потом жарко вспыхнуло всё лицо. Со злыми слезами в голосе она проговорила:
— С Юленькой своей иди на Черепановку!
Стёпка ничего не ответил. Вместе с Гаем поплелись они вдвоём в детдом, и им было очень грустно.
Как помириться с Инкой? Стёпка снова оглядывается и бросает виноватый, робкий взгляд на девочку. Но она и не смотрит в его сторону, а что-то весёлое шепчет на ухо Лёне Царенко. У Лёни по лицу градом катится пот, очки соскользнули на кончик носа. Лёня тяжело дышит — он до сих пор не может прийти в себя после марша. Ему хочется спать, есть и, в общем, он совершенно раскис. По-видимому, писать дискуссионные статьи легче, чем терпеливо переносить трудности походной жизни. И хотя Лёня не слушает. Инка всё продолжает что-то шептать ему на ухо.
А Стёпка рассердился:
«Принцесса какая… Не буду на неё смотреть. Нехай она меня просит».
И только он об этом подумал, как Инка поднялась с места, подошла и стала, прислонившись к сосне, напротив Стёпки. Но он весело разговаривал с Юлькой, поглаживая Гая, и никакого внимания на девочку не обращал. Инке стало тоскливо и очень захотелось подойти к Стёпке и сесть рядом с ним. Но в это время поднялся с места Рэм и, пригладив ладонью шевелюру, сказал:
— Итак, первый этап нашего трёхдневного похода закончен. Вы вели себя, как настоящие бойцы-красноармейцы!..
Рэм мельком взглянул на Лёню:
— Не кисли, не жаловались на жару и не хныкали! Всё-таки, я вам по совести скажу: сорок километров пройти, да с полной накладочкой, — это нелегко. Сейчас — все по палаткам, а командиры отделений — ко мне.
Пять командиров отделений — Дима, Вовка Черепок, Вася Янченко, Толя и Лёня окружили Рэма. А ещё через несколько минут Димка стоял возле палатки перед своим отделением разведчиков.
— Вот что, — кашлянув в кулак, сказал командир отделения. Нам доверили дежурство у костра. Он должен гореть всю ночь до самого утра. Ясно? Будем дежурить по двое. С двенадцати до трёх — Степан и Инна. С трёх до шести утра — Юра и Юля.
Что сказал Димка? Инна и Степан?
Может быть. Инка ослышалась?
Нет, не ослышалась. Именно так сказал командир отделения: с двенадцати до трёх — Инна и Степан.
— Чего вы стоите как вкопанные? — сердито повторил Дима. — Вам же сказано было идти к костру. Смотрите же, чтоб он не погас!
— Не погаснет! — весело отозвалась Инка, мельком взглянув на Юльку, и тотчас же отвернулась, чтобы никто не заметил её счастливого лица. — Подожди, Инка, помнится, ты говорила, что Стёпка тебя не интересует. Почему же ты так обрадовалась?
«Ничего я не обрадовалась… — пытается мысленно ответить на свой же вопрос Инка, — Просто, очень, очень хорошо сейчас».
И впрямь хорошо сейчас! Высоко в небе мерцают звёзды, голубой свет луны лежит на деревьях и кустарниках, на спутанной душистой траве. Дети разошлись по палаткам. Некоторое время оттуда доносились весёлые голоса, смех, шутки. А потом всё смолкло. Рота уснула. Только два бойца-разведчика — Инка и Стёпка — сидят у костра. Тихо. И совсем не страшно. Потрескивают сучья, охваченные огнём, качаются, слегка колеблемые ветром, верхушки сосен! Стёпка сбоку смотрит на Инку. Совсем близко её глаза — большие, сияющие, цвета морской волны. Мягко падает на лоб каштановая прядь волос. На подбородке у Инки ямочка, тёмные ресницы похожи на стрелы. «Смешная девчонка!» — думает Стёпка.
И Инка думает. Она думает о том, что Стёпке очень подошла бы красноармейская шинель и папаха с пятиконечной звездой, такая, как была у её папы. Далеко уносит девочку воображение: и на ней шинель, сапоги, папаха. А год сейчас не тысяча девятьсот двадцать восьмой, а тысяча девятьсот восемнадцатый. И не знойный август сейчас, а январская стужа. Завтра роте нужно идти в наступление на беляков, врагов революции. И, вполне возможно, завтра они со Стёпкой погибнут в бою за Советскую власть и никогда больше не увидятся. От жалости к себе и Стёпке девочка чуть не расплакалась. Ей даже показалось, что стало холодно, и она вздрогнула.
