Альберт Лиханов - Мужская школа
Смотрите, как они говорят! Кликуха! — послышался за моей спиной голос артистки.
Ну, два года сидел в пятом классе, — сказал я.
А вообще-то вы из какого класса? спросил Юфин.
— Из шестого, — ответил я.
Надо же, из шестого, и такое! сказал чей-то неизвестный мне, на сей раз мужской голос.
Вообще он нас сторонился, ходил один, — закончил я. — Зелёный какой-то был. Курил.
Взрослые люди вокруг меня переглядывались между собой, мотали головами, кто-то сказал: «Негусто!» Но ему возразили: «Но вы же видите, это совершенно разные дети! Те за книгами не стоят».
Разговор пошёл о неуловимости взрослых, которые и составляют банду «Чёрная кошка», и что толку, наверное, немного, если поймали всего лишь ребёнка, пусть он и наводчик.
Белобрысый высокий академик с погонами капе-ранга всё это время пока обсуждалась фантастика и моё знакомство с Корягой стоял молча, опустив книгу, которую обычно читал в очереди, и как-то растерянно смотрел поверх очков на меня.
До этого я немножко поговорил с ним о стихах Пе-тефи — ведь книги, которые я покупал, меня обязывали не просто прочитать их, но ещё и предисловие изучить, а может, даже заглянуть в энциклопедию, потому что стыдно было бы пролистать, если, к примеру, каперанг спросит: «Ну как, прочитал, тебе понравилось?» — а ты ни бе, ни ме, ни кукареку. Зачем же тогда, спросит он, ты купил книгу, которую не читаешь? Ведь такая книга похожа на узника, спрятанного за решётку книжного шкафа. Правда, книжного шкафа у меня не было, только старая этажерка, но всё же. И я сказал академику в военно-морской форме, что Петефи прочитал и что, на мой взгляд, очень многие его стихи подходят для нашей жизни.
Согласен, это было не очень уклюжее выражение. Но Андрей Николаевич Линник дружески похлопал Меня по плечу и здорово разулыбался.
— А какая это была личность — Петефи, сказал он задумчиво, как-то внимательно вглядываясь в меня. — Какой человек! Попробуй в какой-нибудь взрослой библиотеке раздобыть книгу о нем. Наверное, дореволюционного издания. Боюсь, позже этого уже не печатали. Но ты знаешь, я посмотрю у себя, может, что-нибудь найду, по крайней мере выпишу для тебя библиографию.
Это был какой-то конец света. Академик со мной, шестиклашкой, разговаривал на равных, а я ведь даже не знал, что означает слово библиография.
Я кивнул, мы попрощались приветливыми взглядами, точно люди, у которых немало общих, только нам двоим близких интересов, а Изя, отвлёкшийся было в какой-то другой разговор, тут же спохватился и заревновал.
О чём вы говорили? спросил он с пристрастием.
О Петефи, — прошептал я. Изя, а что такое библиография?
Странное дело, он тоже не знал, и мы договорились обменяться знаниями, когда их раздобудем. Ну вот. А потом зашёл разговор о «Чёрной кошке», и каперанг очень странно рассматривал меня, когда я пожинал пусть и сомнительную, но всё-таки славу ученика бандитского класса, не близко, но знавшего наводчика «Чёрной кошки».
Когда очередь чинно продвинулась в магазин, каперанг оказался немного впереди меня. Я подумал, что к следующему воскресенью, несмотря на тренировки, просто обязан попасть в библиотеку, чтобы узнать слово «библиография» и выяснить поподробнее про Шандора Петефи, как вдруг каперанг, возвышавшийся над низкорослой чередой остальной интеллигенции, повернулся ко мне и, обратившись по имени, попросил меня задержаться.
В то утро у меня хватило денег только на «Петра Первого» Алексея Толстого. Он был выпущен в той же серии, что и «Падение Парижа» издательства «Советский писатель»: строгий сероватый прямоугольник обложки, зелёный переплет, и, разглядывая книжки — Изя купил себе такую же мы вышли на улицу.
Академик ждал нас, положив пачку своих книг на высокий бордюр тротуара.
Мы подошли.
Ты знаешь, Коля, я долго думал, говорить тебе или нет, — сказал Андрей Николаевич Линник, полостной хирург, молодой, но знаменитый академик. Но решил, что скажу.
Про себя я подивился: что такое особенное он может мне сказать, если начинает так серьёзно. Про Шандора Петефи?
Всё это не так просто, эта «Чёрная кошка», сказал он дальше, и я хочу предупредить тебя и весь ваш класс.
Мы с Изей переглянулись.
Никогда не поддавайтесь на соблазны и уговоры таких взрослых, как эти, из «Чёрной кошки». Понимаешь? Одним словом, всем этим занимается милиция, прокуратура, у них своя работа, но ты правильно назвал фамилию мальчишки, который был наводчиком. Так вот, он умер.
Как? Я не понял, почему умер Коряга, ведь его же арестовали, это сказала наша Зоя Петровна, чего ей врать, ведь милиция же сообщила школе об этом событии. И всё же сердце моё куда-то ухнуло.
— Он не просто умер, его убили, причём уже там, в изоляторе, понимаешь? Это нешуточное дело. Я знаю, потому что был вызван на вскрытие. И вы тоже должны знать.
Каперанг смотрел на меня сверху вниз, и меня этот взгляд будто прижимал к земле. «Ну и что? — думал я про себя. — Что теперь будет? Что должен сделать я?» Но выдавил из себя я совсем другое:
— Кто мне поверит?
— Сошлись на меня. — Он помолчал. — Я, конечно, не должен этого говорить тебе. Я даже дал формальную подписку о неразглашении, понимаешь? Но я плевал на эти расписки. Расскажите всем, понимаете? И ты, Изя, тоже. Пусть мальчишки знают. Пусть знают, и всё.
Он сдвинул наконец-то свою щёгольскую фуражку на лоб. Но хмурым и строгим от этого не сделался. Слишком светлым, наверное, и слишком наивным было выражение его лица, чтобы одним разом вдруг перемениться.
Я обдумал, — сказал слишком молодой академик. Вам опасаться нечего. Но весь город долясен узнать, что Корягина убили. А кто пусть скажут другие.
8
Чего он хотел, этот знаменитый каперанг, часто думал я, повзрослев. Ведь не был же он так наивен, думая, будто бандиты испугаются правды ясное дело, они же и убили Корягу, чтобы не проболтался, ведь пацан. Не верю я, что Линник хотел нажать на милицию или прокуратуру, у каких там следователей сидел под замком прихваченный Коряга: такому человеку, как каперанг, наплевать на всякие разборки.
Думаю, что были у него две цели. Вторая разбудить в людях не только страх перед бандитами, но и ненависть к ним. А первая, самая главная, обращенная к родным: берегите же своих детей! Будьте внимательнее, где они и с кем! Не бросайте их одних — разве же им хватит собственного толку!
Дома я рассказал про разговор с военврачом, и молва понеслась по нашим улочкам. К утру, понятно, она до школы ещё не добралась, да я ещё и припозднился, так что ни с кем из ребят поговорить не сумел, как в классе уже стучали каблуки классной, а у двери, держась за ручку, стоял наголо стриженный Эсэн.
Зоя Петровна оглядела класс, в присутствии директора тишина настала мгновенно, да уж больно и непривычной казалась его фигура возле двери, и проговорила:
— Корягин умер, завтра похороны.
Класс онемел. Скрипнула чья-то парта, видать, кто-то слегка шевельнулся, но скрип этот прозвучал, словно вороний вскрик.
Толчками, будто кровь в висках, ползли секунды, и я понял, что должен теперь же сказать свои слова.
Он не умер, сказал я, не вставая. Его убили.
Что это ещё за новости? — проскрипела классная, но, кроме неё, кажется, никто больше не сомневался в правдивости моих слов: класс был по-прежнему нем.
Чётко выговаривая слова, я объяснил, кто именно и при каких обстоятельствах просил меня сказать об этом.
Класс снова молчал. Но теперь молчала и учительница. Директор всё так же стоял у двери.
Наконец он отворил дверь и вышел. Самылова выскочила за ним.
Я думал, тишина лопнет и пацаны заорут, но ничего подобного не произошло. Будто шла контрольная и каждый решал задачку. Вроде и не самая трудная оказалась она, да вот убила же зелёного Корягу. За что?
Первым зашевелился Герка Рыбкин.
— Ну, ты даеёшь! — прошептал он.
А чего я даю? Может, я не так сказал? Да нет, слово в слово, как просил не кто-нибудь, хирургический академик.
Я стал медленно оборачиваться к классу. Кто сидел отвернувшись к окну, кто смотрел в парту. Наконец, я встретился с глазами Рыжего Пса и явственно разглядел в них страх.
Он опять смотрел сквозь меня, этот Женюра Щепкин, только теперь это не был психологический приём, рассчитанный на уничтожение. Мой ангел-гонитель снова видел что-то за мной, только теперь он, как напуганный щенок, страшился этого…
На похороны Зоя Петровна определила делегацию во главе с собой, строго-настрого наказав остальным туда не соваться — было, видать, у школы, как официального заведения, неудобство организованно провожать в последний путь своего беспутного ученика. Но мы прознали, что прощание с Корягой будет во второй половине дня, а значит, после уроков, и гроб привезут к дому, где жил покойный.
