Лидия Чарская - Люда Влассовская
За решеткой сада прогремели колеса отъезжающей коляски. Это Ахмет решился наконец оставить меня и поехал с моим поручением к дому князя Кашидзе.
С этими звуками колес как бы исчезла последняя моя связь с остальным миром. Теперь вокруг меня были только чинары, розы да дивная кавказская ночь, благоухающая цветами и сияющая нежной улыбкой молодого месяца. Еще звук… еще стук колес о камни мостовой, и все стало тихо-тихо кругом, как в могиле…
Я слышу теперь только чуть внятный шепот чинар да тихое трепетание на ветке розового куста какой-то сонной маленькой пташки. С легким замиранием сердца вступаю я в чинаровую аллею… Вот он — серый дом с колоннами, поддерживающими крытую террасу, окружающую его! Сколько раз пировали здесь товарищи и друзья князя Георгия!
Я не без трепета поднялась по шатким ступеням и толкнула дверь. Она не поддалась, так как была, должно быть, закрыта на ключ. Тогда, хорошо помня из дневника Нины расположение дома, я обошла его кругом и стала подниматься по узенькой витой наружной лестнице на плоскую кровлю. Шаткие ступеньки заскрипели подо мной… Вот и она — эта плоская кровля вроде балкона, на которой не раз плясала перед гостями родимую свою лезгинку, освещенная заревом заката, красавица Мария Джаваха. Здесь же умирала она, полная тоски по родине, с печальными песнями, вынесенными ею из аула.
Отсюда, с этой плоской кровли, я могла видеть и далекое кладбище, расположенное по ту сторону Куры, на котором покоились останки молодой княгини, и развалины старой крепости, говорившей о таинственных преданиях далекого прошлого Грузии, и весь Гори, залитый лунным сиянием, тихий и пленительный в своем сонном покое.
Я долго любовалась дивной картиной восточной ночи. Потом, внезапно вспомнив, что Ахмет уже давно приехал к Кашидзе и что там могут беспокоиться в ожидании меня, я стала медленно спускаться с кровли.
И снова таинственный, купающийся в серебряном сиянии сад принял меня в свои благоухающие объятия. Вот громадный кипарис, точно воин, стоящий на страже, гордо высится у окна второго этажа, где, по моему предположению, должна была быть спальня покойной княжны… Тут подолгу слушала она горийских соловьев, желанных гостей чинаровой чащи… Тут, по этим аллейкам, на которые легли колеблющиеся ночные тени, быстро бегали ее стройные ножки…
Теперь мне уже казалось, что я не одна, что стоит мне только взглянуть в глубь чинаровой аллеи — и я увижу тоненькую гибкую фигурку, стянутую голубым бешметом, с мингрельской шапочкой на матово-белом лбу…
Казалось, дух княжны Нины витал надо мною…
Я вздрогнула невольно: мне стало страшно. Я невольно пожалела теперь, что отпустила Ахмета и осталась одна в этом царстве покоя и смерти.
Меня неудержимо потянуло назад, к живым людям, из этого мертвого сада… Острое до боли, щемящее чувство страха пронизало мне душу… Дыхание сперлось в груди… Я бессознательно прибавила шагу и почти побежала по направлению выхода…
Минуя дом с его верандой и плотно закрытой дверью, ведущей во внутреннее помещение, я приостановилась немного и, осенив его издали крестным знамением, тихо проговорила, обращаясь к памяти усопшего друга:
— Вечный покой тебе, моя бедная маленькая Нина!
Помимо чувства к покойной, мне хотелось еще звуком собственного голоса разогнать немного страх, навеянный молчанием этой ночи. Потом я сорвала с ближайшего куста пурпуровую розу, казавшуюся черной в этом фантастическом освещении, и спрятала ее на груди. Затем еще раз, как бы прощаясь, оглянулась на дом и…
Дикий крик вырвался из моей груди, страшным, потрясающим звуком прервав безмолвие ночи. Все волосы, казалось, отделились от кожи и поднялись на моей голове… Холод сковал члены… Сердце перестало биться…
Дверь на веранду из дома была открыта, и в темной раме дверного пространства стояла высокая человеческая фигура.
ГЛАВА II
Встреча
Не минуту, не две, не три, а целую вечность, казалось мне, длилось мучительное состояние страха, охватившее меня…
Я не думала о бегстве, потому что ноги мои подкашивались и отказывались мне служить. Я только умоляюще протягивала руки к небу, с трудом припоминая молитву отуманенной страхом головой.
Но вот высокий призрак отделился от двери, быстро миновал террасу, сошел со ступеней и стоял передо мной, весь ярко освещенный лучами месяца.
Я увидела прекрасное, гордое лицо, еще далеко не старое, но бледное как мрамор и высокий лоб под короной белых как лунь, седых кудрей. Черные, юношески живые, громадные глаза ярко горели, представляя собой странную противоположность этим старческим седым волосам.
Что-то знакомое мелькнуло мне в этих ярко горящих глазах, в этом бледном лице с прекрасными чертами.
Между тем призрак протянул мне руки, и я услышала голос, настоящий человеческий голос, мигом прогнавший и рассеявший весь мой страх:
— Я напугал вас, бедное дитя! Простите меня, Бога ради!
И так как я все еще молчала, собираясь с силами, он продолжал возможно спокойнее и ласковее:
— Как вы попали сюда? Кто вы? Вот уже семь лет, как в этом саду не слышалось человеческого голоса… Но вы все еще дрожите, бедняжка! Я появился так неожиданно, что испугал вас! Должно быть, вы приняли меня за призрак или привидение… Но взгляните на меня: во мне нет ничего страшного! Я владелец этого дома, этой старой усадьбы… Мое имя князь Георгий Джаваха.
Князь Георгий! Князь Джаваха! Отец моей дорогой Нины!.. Князь Георгий, которого я видела только раз мельком на похоронах его дочери, но которого любила как родного по рассказам Нины!.. Князь Георгий!.. Вот кто был предо мной!
Теперь я уже дрожала не от страха. Отрадное волнение охватило меня… Я уже не чувствовала себя одинокой, потому что была уже не одна… Самый близкий человек, родной отец моей Нины, не мог бы оттолкнуть от себя ее осиротевшую подругу!
Между тем князь Джаваха, наклонившись ко мне своей не по летам стройной фигурой, говорил своим сильным грудным голосом с гортанным оттенком, отдаленно напоминающим нежный голосок его дочери:
— Бедное дитя! Объясните же, как вы сюда попали. Вероятно, вы знали, что дом мой пользуется дурной славой у горийского простолюдья, и хотели проверить слухи? А я еще явился так внезапно, как настоящий призрак! Но дело в том, что я ежегодно в эту ночь, накануне дня Святой Нины, покровительницы Грузии, приезжаю сюда из Мцхета, где стоит мой полк, и ночую здесь, в этом доме… Мою дочь звали Ниной, она скончалась далеко в Петербурге семь лет тому назад, еще в свою бытность в институте, где она воспитывалась… И, не имея возможности навещать ее дорогую могилу, я в день ангела покойной Нины приезжаю сюда… Мне кажется, что здесь я нахожусь ближе к ней. Весь этот старый дом, и сад, и усадьба полны воспоминаниями о моей дорогой девочке… О, вы не знали ее, милое дитя, что это была за дивная, исключительная натура! — произнес он с глубоким чувством, поднимая к небу свое разом изменившееся лицо.
— Вы ошибаетесь, князь Георгий! — произнесла я тихо. — Я ее знала!
— Вы знали ее? Вы знали мою Нину?! — вскричал он и вдруг осторожно повернул мою голову лицом к месяцу, ярко светившему в него, словно отыскивая во мне сходство с кем-то.
— Да, я знала ее! — подтвердила я и, вынув из-под корсажа платья медальон, оставленный мне моим покойным другом, подала его князю со словами: — Теперь вы можете мне поверить!
Он быстро схватил, почти вырвал его у меня из рук и, раскрыв медальон дрожащими руками, тихо вскричал:
— Это она!.. Она, моя незаменимая, моя несравненная малютка Нина!
Потом, возвращая мне вещь с портретом той, которую мы оба горячо любили, князь Джаваха сказал с чувством:
— Вы можете мне не говорить вашего имени. Вы — та, о которой так много писала мне моя малютка. Вы Людмила Влассовская. Я вас давно знаю по ее письмам… Но каким образом вы очутились здесь, за тысячи верст от Петербурга, и в эту ночь в нашей заброшенной усадьбе?
Я в коротких словах рассказала ему о приглашении меня его родственником в качестве гувернантки.
Он слушал меня с большим вниманием, разглаживая свои усы.
Когда я кончила, его горящие во мраке ночи глаза ласково остановились на мне и, положив мне на плечо свою сильную руку, он сказал:
— Я рад, Люда, — ведь вы позволите мне, старику, называть вас так в память моей дочери? — рад, что вы попадете в дом моего дяди Кашидзе. Это благородный человек, правда, несколько суровый и взыскательный, но справедливый. Его внучка Тамара, ваша будущая воспитанница, несколько беспокойное маленькое существо, но она, в сущности, добрый ребенок, и, надеюсь, вы не будете иметь слишком много хлопот с ней. Если же, — продолжал князь Георгий, — вам будет хоть сколько-нибудь тяжело в доме моего родственника, возвращайтесь сюда, в это старое гнездо, и кликните клич старику Джавахе. Он прилетит сюда за десятки верст и позаботится о вашей дальнейшей судьбе, Люда… Мы тогда оживим старую усадьбу, чтобы поселить в ней гостью далекого севера! Помните, дитя мое, что отныне у вас есть друг. Отец Нины Джавахи не может считать вас чужой. Однако, — спохватился он, — отсюда неблизко до дома Кашидзе, а уже давно полночь… Я провожу вас туда.
