Всеволод Сысоев - Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)
Засидевшихся собак пустили бегать, но волк остался на привязи. Вскоре на берегу запылал костер. Над ним повесили большой закопченный чайник. Над рекой изредка мелодично посвистывали торопливые крылья запоздалых пролетных уток. Расстелив у козлиные шкурки, охотники разместились на ночлег, но, прежде чем уснуть, еще раз перебрали в памяти все, что везли с собой: не забыли ли чего? Скоро на Теплой ожидался ход шуги, и тогда даже при наличии моторной лодки не выберешься с зимовья до близлежащей деревушки.
Утром охотники сдвинули потухшие головешки и разожгли костер; завтракали рыбными пирогами с чаем, основательно, и только после этого двинулись в путь. Русло реки круто извивалось по заболоченной равнине, поросшей ивой и высоким вейником. Повороты порой были такими крутыми, что казалось, река бежит вспять. Проплыв около часа, моторка вошла в самый крупный приток Теплой речки.
Растянувшись на брезенте халки, убаюканный монотонным жужжанием мотора, дремал Кондрат. Ему исполнилось пятнадцать лет, когда отец впервые взял его на промысел. Окончив восемь классов, Кондрат не захотел учиться дальше, собираясь стать охотником-промысловиком.
Первые два сезона он с увлечением постигал тяжелую профессию зверолова, радуя Ивана Тимофеевича ловкостью, меткостью стрельбы и способностью выследить любого зверя. И вот когда он, казалось, стал настоящим охотником, долгое пребывание в лесу начало тяготить его. Вернувшись с очередного промысла, он устроился учеником слесаря на заводе. Наступила осень, отец засобирался на промысел, и непреодолимая сила снова позвала Кондрата в тайгу. «Схожу в последний разок, да и распрощаюсь с охотой», — решил он. И неведомо было ему, что страсть к охоте не угаснет в нем и тогда, когда станет он кадровым судостроителем.
Усилившееся течение сбавило скорость лодки. Не выпуская из рук руля, Степан зорко всматривался вперед. В бригаде он был за моториста и рулевого. Иван Тимофеевич, сидя на носу лодки, внимательно осматривал поверхность реки, чтобы вовремя предупредить Степана о плывущей коряжине или о торчащем из воды суке затонувшего дерева. Плавание по горной реке небезопасно. Подмывая берега, река валит прибрежные осины и лиственницы, и они долго лежат в русле, порой выставляя наружу обломки острых сучьев или образуя подводные заломы.
Подступающая к воде растительность утомляла своей однообразностью: ивняки, осинники и снова бесконечные ивняки, а там, где не было деревьев, росли осока и вейник.
Солнце клонилось к вершинам деревьев. За кормой осталось полсотни километров, когда из-за поворота показался обрывистый глиняный берег — Красный Яр. Отсюда начинались леса. По сложившейся традиции здесь всегда останавливались на табор охотники. Пока бригада готовилась к ночлегу и варила ужин, Иван Тимофеевич с нетерпением углубился в лес. Зорко осматривал он вершины мохнатых кедров с темными пучками тяжелых шишек, разгребал ногой листву под дубами, разыскивая коричневые блестящие желуди. Сердце старого охотника радовалось: урожай лесных кормов выдался нынче отменный.
Медленно угасала вечерняя заря. Багровый закат предвещал ветреную погоду. С веселым треском горели в костре ветки сухой белой сирени, далеко разбрасывая по сторонам горящие угольки, гаснущие в сырой лесной подстилке. Рассевшись около огня, охотники весело шутили. Близость леса будила в их душах древнюю и неистребимую охотничью страсть. Хрустнула ветка — это к костру возвращался Богатырев.
— Ну как, Тимофеич, подглядел чего? — спросил Маркин.
— Ореха нынче много, ежели успеем, подсоберем до снега.
— Следов никаких нет?
— Сохатый прошел. Вроде след свежий.
Запахло картошкой, отвариваемой вместе с соленой кетой. С большим аппетитом ели охотники это любимое и никогда не надоедавшее кушанье приамурцев. Затем долго пили чай, настоянный на чаге. Этот березовый гриб придавал бодрящему напитку вкус свежести и аромат леса. В прозрачном позеленевшем небе зажглись редкие крупные звезды. Где-то невдалеке вскрикнула сова. Невнятные шорохи неслись из леса, булькала в реке рыба. «Как-то сложится нынче промысел?» — думал каждый. При изобилии желудей и орехов жирен копытный зверь и медведь. Появляется много полевок — основного корма мелких хищников, — и сытый колонок и соболь плохо идут тогда в кулемки и капканы.
Едва забрезжил рассвет, чуткое ухо Ивана Тимофеевича уловило тяжелый топот. Схватив карабин, он выскочил на берег реки. Из леса доносился треск валежника и тяжелое дыхание зверя, бегущего мимо табора. Почуяв человека, зверь свернул в сторону, подбежал к реке и с размаху бросился в воду. Только теперь рассмотрел его голову охотник. Это был лось. «Но от кого он так стремительно убегал? Видать, волки!» — мелькнула мысль, и Богатырев побежал по берегу. У места, где лось пересек реку, он остановился и прислушался. Вскоре на песчаной отмели показался волк. Он бежал, принюхиваясь, разыскивая потерянный след сохатого. Богатырев спокойно прицелился, и грохот выстрела мгновенно разбудил охотников. Степан первый подбежал к Ивану Тимофеевичу.
— В кого стрелял? — шепотом спросил он.
— По волку пальнул. Видишь, на косе вроде кочка желтеет. Это он лежит.
За добычей послали молодых — Матвея и Кондрата. Они приволокли за лапы матерого волка к самому костру.
— Пока будем готовить завтрак, снимите шкуру, — распорядился Иван Тимофеевич.
Есть сырое волчье мясо собаки отказались, но Беркут проглотил добрый кусок мякоти. Волчью тушу не выбросили: вареную волчатину любая привередливая собака ест.
Оживленные первой удачей, охотники наскоро позавтракали и тронулись в дальнейший путь. После урочища Красный Яр прибрежная растительность стала меняться. На высоких берегах появились ясени. Они простирали свои толстые оголенные ветви, не сгибающиеся даже под ветром, над порослью черемухи и лещины. Местами к реке подступали целые заросли сибирской яблони. Голые деревья были усыпаны мелкими темно-красными плодами, привлекавшими пролетных дроздов и свиристелей. Еще недавно буйная и пышная древесная растительность теперь сквозила, сбросив листву, и только ильмы еще щеголяли в своих зеленых нарядах. Течение реки усилилось. Появились перекаты. Степану то и дело приходилось поднимать мотор, чтобы не задеть винтом за каменистое дно. Иногда путникам дорогу преграждало упавшее дерево, и тогда пускались в ход топоры и пила. Дальше к лиственным лесам стали примешиваться сизые ели и пихты, мохнатые кедры. Леса становились гуще. Под высокими деревьями росли вперемежку свидина и шиповник, таволга и боярышник, переплетенные лимонником и виноградом. Заросли были почти непроходимыми. Проплывавшие любовались красными гроздьями лимонника и барбариса, калины и смородины.
В этот день охотники преодолели не более тридцати километров. Наконец показалось устье реки Алой — место их назначения. Здесь у входа в залив стаяло зимовье Богатыревых: рубленная из сухих бревен избушка с маленьким подслеповатым окном, крытая лиственничной щепой. Дверь, открытая настежь для лучшего проветривания избушки, была подперта колом.
— Ну, вот и прибыли, — с облегчением вздохнул Иван Тимофеевич, поднимаясь на берег и хозяйским глазом окидывая свое жилье. — Кажись, все в порядке. Привязывайте собак и давайте будем разгружаться и устраиваться.
Подправив лабаз, охотники сложили на него продукты и часть снаряжения. Степан сходил в лес и принес поперечную пилу и железную печь с вложенными в нее трубами. Каждый раз после завершения сезона охотники подвешивали печь под густым кедром: здесь было сухо, обвевало ветерком, и она не ржавела. Затем нарезали вейника и устлали им нары. От затопленной печи в избушке стало тепло и уютно.
После ужина охотники обсудили, чем заниматься дальше. Первым делом — добыть кабана на еду и разведать охотничьи угодья. Потом наловить рыбы: в реку на зимовку спускались с горных ключей ленок и хариус; пойдет шуга — не поймаешь. Быстрое течение не позволяет ставить сеть, вся надежда на удочки.
Наутро бригада разделилась: Иван Тимофеевич с Маркиным и Степаном пошли на разведку в разные стороны. Каждый из них вел на поводке собаку, а Степан — волка. Матвей с Кондратом остались ловить рыбу и пилить дрова. Распилив несколько недавно усохших елок, парни стали осторожно раскалывать их на поленья. Из проточенных ходов в древесине выпадали желто-белые личинки жуков-дровосеков. Их собирали как великолепную наживку. Вырезав длинные ореховые прутья, рыбаки оснастили их леской с крючками, прихватили брезентовый мешок и направились к ближнему омуту, где отстаивалась рыба. С первого же заброса Матвей подсек килограммового ленка. Рыба жадно хватала приманку, и тонкое удилище то и дело сгибалось в дугу.
Пока рыбаки выхватывали из воды коричневых пятнистых ленков, радужных хариусов, охотники, углубившись в лес, пристально рассматривали следы, определяя их свежесть. Отсутствие снега требовало от следопытов большого мастерства и опыта, чтобы распознать на земле, устланной листвой, кто оставил на ней легкие вмятины. Но охотники все же находили кабаньи и изюбриные следы, угадывали, где прошел медведь. Выслеживание кабанов облегчалось их порытками. Изюбры в поисках желудей тоже ворошили носами листву, но землю они никогда не «вспахивали».
