Станислав Романовский - Пушка из красной меди
Он гудел все время — и когда учитель разливал парное молоко по фарфоровым чашкам, и когда они пили и разговаривали про разбойника Федота. Наконец, учитель прикрикнул на шмеля:
— Не мешай людям ужинать!
И Варе показалось, что шмель вроде бы приутих. Учитель залез на лесенку-стремянку, достал с верхней полки старинную книгу, открыл середку, заложенную шелковой закладкой, и попросил девочку:
— Почитай-ка, Варя.
От острого пыльного запаха страниц у нее защипало в носу. Девочка изо всех сил потерла переносицу, чтобы не чихнуть, и прочитала вслух:
— «У Сорокоумова, озера о сорока ключах, полного рыбы разной, жил разбойник Федот со товарищи. Отряд из немцев-стражников они прогнали, и в озере при выпадении речки Кривель перевернулась ладья с пушками из красной меди. Разбойники ушли ко святому ключу, и след их простыл».
Учитель надел очки, открыл самодельную карту озера и показал карандашом на рисованное изображение пушки в правом нижнем углу.
— Здесь, при выпадении речки Кривель… Сейчас это уже не речка, а низина с осокой и редкими озерцами… В этом самом месте, учтите, не при впадении, а при выпадении, — он повысил голос, и Варе стало немножко страшно, — лежат старинные пушки. И никому нет до них дела. Был бы я лет на двадцать моложе…
Варя чихнула, и учитель улыбнулся.
— Значит, правду говорю.
В окне при солнце проступила звезда. Варя посидела еще, послушала рассказы старого учителя и встала.
— Спасибо вам, Клавдий Дмитриевич, за угощение, — сказала она.
— Не за что, — ответил учитель. — Ты завтра приходи. Завтра будем столы и парты красить.
Глава четвертая
Озеро о сорока ключах
Варя пошла домой. По дороге она представила свой хутор в две избы, жилую и нежилую, где нет ни души, и лугами свернула к озеру Сорокоумову.
«Все равно одной ночевать… Папа с мамой будут послезавтра».
Девочка поверила каждому слову в тетради и в старинной книге и предчувствовала, что сегодня ночью с ней случится что-то необыкновенное.
На гривах, где посуше и трава пониже, Варя выбирала из наноса, оставленного половодьем, свитки бересты и складывала их в корзину.
Вот совсем стемнеет — сядет она в лодку, на железном листе зажжет бересту, заглянет в воду и на самом дне увидит старинные, зеленые от времени пушки. Дно там твердое, хоть шестом по нему стучи, заилить их не могло.
Учитель правду говорит: никому нет до них дела. Если и ходят люди на озеро, так затем, чтобы рыбку поймать или искупаться.
Ветра не было, но трава нет-нет, да и шумела сама по себе, и витал в лугах высокий мальчишеский голос:
— Ва-аа-ааа…
«Не меня ли зовут? — думала Варя. — А кто меня сейчас может звать? Одной в лугах всегда страшно и чудится всякое. Вернуться бы домой, да поздно: далеко зашла».
Сорокоумова все не было, и девочка сняла обувь, чтобы было легче идти.
Низко над лугами в стороне озера горела большая звезда. От нее в траве дрожало отражение — дотлевал синий продолговатый уголек. Девочка вспомнила, что в такой час звезда приведет точно к озеру, пошла на нее напрямик, без тропинки, в кровь порезала ногу осокой и беззвучно заплакала.
Прихрамывая, Варя добралась до озера. В темноте оно не походило на себя. Дубки, круглясь, доставали до неба: тот берег отодвинулся, а от большой звезды, как от луны, на воде лежала тонкая дорожка.
И лодка была не похожа на себя: чернее и больше, чем обычно, она не спала и покачивалась у камышей.
Тихонько плача от боли и страха, Варя залезла в лодку, вытянула из ящика на корме железный противень, угнездила на нем бересту, подожгла и еле успела отшатнуться от веселого упругого шара-огня. Он заплясал на корме, и некоторое время, кроме него, ничего не было видно.
Девочка вставила в уключины тяжелые разбухшие вёсла и обмерла от насмерть перепуганного или запыхавшегося голоса:
— Ты… куда?
При свете бересты она увидела на берегу Колю-Николая.
Он был такой, как всегда, только меньше и мокрый с головы до пят.
— Ты куда, Варя? — повторил он.
— Вы… разве не уехали?
— Мы уехали, да нас вернули: карантин! Ни проезда, ни прохода: «Ждите, говорят, месяц, а то и два, а то и больше». Мы вернулись, а отец говорит: «Чего время-то терять, рыбачить надо». Мы с отцом пошли рыбачить. Я в лугах тебя увидел и говорю: «Папа, вон Варя идет. Можно я ее догоню?» — «Догоняй». Разве тебя догонишь? Я из-за тебя в болото залетел. И кричал: «Ва-ря-аа!» Разве ты не слыхала?
— Как не слыхала! — с радостью ответила Варя. — Да не поняла… Коля, знаешь, что я тут делаю?
И девочка рассказала ему про разбойника Федота, про старинную книгу, затопленные пушки и карту озера.
— Поехали! — заторопился Коля-Николай. — Я примерно знаю, где они…
— Коля, пожалуйста, сорви листок подорожника: я ногу порезала.
— Тут подорожников нет, — сказал Коля-Николай. — Я тебе дубовый листок сорву. Он тоже кровь останавливает.
Мальчуган залез в лодку и подал девочке два резных дубовых листка. Она заклеила порез, незаметно вытерла слезы и сказала:
— Все ты знаешь, главный редактор! — Она вспомнила про обманную жемчужину, но не решилась выговаривать за обман и прибавила: — Клавдий Дмитриевич тебя хвалил.
— Чего это он?
— Говорил: выдумщик ты. Изобретатель.
Коля-Николай подумал и неуверенно ответил:
— Не заслуживаю я…
В это время погас огонь.
— У нас с отцом в лодке смолье спрятано, — в совершенной темноте сказал Коля-Николай, раздул жар на корме, сел за весла и погреб туда, где Кривель впадает в озеро.
Смолье трещало, разбрызгивая искры, и угловатые тени метались по берегу, и Варя на быстром ходу заглядывала в глубину, но ничего не видела, кроме гладкой воды, что расступалась с шелестом, и отраженного пламени.
Ближе к цели Коля-Николай погреб тише. Девочка перегнулась через борт. У щек, у самых губ она почувствовала близость воды, увидела глубину и обеими руками схватилась за лодку.
Лодка с огнем, с двумя людьми как бы висела в воздухе, на большой высоте, и упасть ей мешала тоненькая, тоньше лампового стекла, пленка воды!
Сначала дна не было видно. Что там внизу, сколько лететь, — никто не знает. Порвется нежная пленка, что тогда?
А вот и дно забрезжило.
Толстые корни кувшинок (Варя чуть не приняла их за медные пушки!) отдыхали на пушистой подстилке и слабо дышали в длинные стебли. Цветы их были закрыты с вечера, кроме одного. Он не успел или не захотел зажмуриться, притонул, и открытый глаз его далеко золотился в зеленой глыбе озера…
У самого дна носом к носу почивали линь и линиха. Во сне они шевелили плавниками, чтобы не потерять равновесия и не упасть с невидимой своей кровати. На недолгое время оба засветились в луче жарника, отчего показались Варе отлитыми из особого, благородной красоты, сплава, секрет которого ныне утерян навсегда.
Там, где водоросли сплелись в неглубокую пещеру, солдатским сном забылась стая окуней в маскхалатах. С виду одни мужики, эти окуни, и дело-то у них такое не женское: разбой. Чуть колыхнулись они, когда над ними, над их снами проплыла лодка с огнем, с круглым лицом Вари и с веслами Коли-Николая.
Истемна-синие водоросли угадывались в самой глубине, и морской, ненашенский цвет их на миг вызвал в воображении девочки далекие моря, острова и пальмы.
А вот и щука с руку. Она немного отодвинулась, дала дорогу лодке и осталась около травы. Таловым прутиком Коля-Николай почесал ей спину — ничто не отразилось в щучьих выпученных глазах.
Недалеко от ее физиономии вспыхивали и гасли мальки, рыбьи детеныши. Ночью их жизнь была совсем не сонной, не как у взрослых. Сновали они туда-сюда, клубом клубились, чему-то радовались…
Вот чему! Бугрилась на дне светлая влага, колебались от нее придонные травинки, дымом брался песок, опадал и опять поднимался.
Чистая рыба язь собралась в кружок, головами к бугорку, к живой воде, и непонятно, спала ли она или удивлялась: почему посреди стоячего озера бьется вода?
Варя услышала, как рядом сопит Коля-Николай.
— Это они к роднику подышать пришли, — шепотом сообщил он. — Озеро на сорока ключах стоит!
— Один есть, а остальные где?
Мальчуган не успел ответить. Из темноты закричал простуженный голос. Слов нельзя было разобрать, но Коля-Николай сказал:
— Батя лодку просит…
Детям очень хотелось досмотреть дно, однако темнота опять закричала громче.
— Едем, едем, — отозвался Коля-Николай и невпопад заработал веслами. — Не кричи… Не глухие!
Глава пятая
Спасение человека
На берегу у костерка их ждал Колин отец с тележкой, где в плетенке под сеном была уложена сеть. Он подтащил лодку к берегу и спросил:
— Накатались?
Коля-Николай ответил:
