Михаил Гринин - Пароход идёт в Ростов
— Неужели это все ваши? — неодобрительно качая головой, спросила строгая женщина у мамы, которая усаживала Ленчика.
— Та нехай, все вырастут! — добродушно сказала вторая женщина, в синей вязаной кофте и пёстром платке.
Она сидела у окна и завтракала. Её круглое лицо светилось улыбкой. Она придвинула к себе Ленчика и хотела что-то сказать, но оглушительный рёв гудка заставил всех нас замереть. Мама испугалась, что папа не успеет сойти на берег.
В общем, прощание скомкалось. Но сойти папа успел. Радио заиграло торжественный марш, где-то внизу парохода застучала машина. Наверно, мы уже отчаливали. Мне страшно хотелось посмотреть, как отходит пароход, но мама, конечно, не пустила. Я сердито отвернулся.
— Начинаются капризы, — укоризненно сказала мама. — А я ведь на тебя и на Натку надеялась. Ты пойдёшь, и они все разбегутся. Где я тогда буду вас искать?
Может, мне бы и удалось отстоять своё право на независимость, но тут подал голос Ленчик. Он долго глядел на колбасу, помидоры и пирожки, разложенные на столике, потом сказал:
— Мама, я кусать хочу!
— И я хочу! — воскликнул Санька, мгновенно отворачиваясь от шахмат и устремляясь к столику.
— И я! И я! — захныкал Женька.
Сначала я возмутился: ведь час назад мы позавтракали дома. Но вдруг почувствовал прилив аппетита и подумал, что хорошо бы поесть жареную утку с помидорчиками. Случись такое дело дома, мама обязательно рассердилась бы. Мыслимо ли сразу после завтрака сажать снова за стол! Но сейчас мама даже обрадовалась, что еда заслонила от нас прогулку по пароходу.
И с этой минуты до самого вечера мы ели почти беспрерывно. На нас напал какой-то чудовищный аппетит. Даже Санька, который дома вечно мямлил над тарелкой, то и дело присаживался к столику и ел, ел без всякого понукания. Мама радовалась нашему аппетиту, не подозревая, как плачевно это кончится. А я совсем забыл о каменных пряниках и тоже ничего плохого не предвидел…
Женщину в синей кофте звали Дарьей Филипповной. Она угостила Ленчика пирожками и всё говорила и расспрашивала нас. Она ехала в Нижне-Чирскую к дочери, понянчить внучку. Зачем ей понадобилось везти в деревню из города два мешка картошки, я не знаю, но мешки в каюту внести не разрешили, и она постоянно бегала проверять целость своего багажа.
Строгую женщину звали очень сложно: Степанида Поликарповна. Она молчала, пока Санька с Женькой не принялись лазить по полу. Степанида Поликарповна наблюдала за ними поверх очков, потом сочла своим долгом предупредить их об опасности.
— Мальчики, разве можно ползать на коленях по полу? Ведь это негигиенично! — Она приподнялась на локте и сдвинула очки. — Вы поднимаете пыль, в пыли бактерии, они проникнут в ваши организмы и вызовут инфекционные заболевания…
Женька на коленях обалдело мигал глазами. А Санька объяснил причину такого недостойного поведения:
— Да мы гайку ищем, тётя. Вы не видели, куда она закатилась? Женька её брякнул…
— Нет, я не видела вашей гайки, — сухо ответила Степанида Поликарповна. — Зачем вы возитесь с грязными предметами? И пыль поднимаете. Это некультурно, об этом даже в книгах пишут. Разве вы не читали?
— Не, не читали, — упавшим голосом ответил Санька и поспешил заверить её: — Вот я осенью пойду в первый класс и прочитаю…
Я оттащил Саньку в угол и запретил лазить по полу.
— Ладно, — буркнул Санька и враждебно посмотрел на учёную соседку. — Только где мы другую гайку возьмём?
— А я виноват, что вы её проворонили?
— И я не виноват. Женька её потерял, теперь грузила не будет на удочку… — Эта мысль выдавила из Санькиных чёрных глаз слёзы.
Я испугался, что сейчас начнётся рёв, и пообещал добыть ему другую гайку.
— Да, ты дашь! — недоверчиво сказал Санька. — Кто пистолет обещал сделать?
— Так я же сделал!
— А дырку провертел в дуле? Ножик тоже собирался отдать…
— Ты когда-нибудь забудешь этот дурацкий ножик? — рассердился я, но на всякий случай пошарил в карманах, обнаружил там цепочку от бачка в туалете и решил откупиться от братца. — На вот и веди себя как следует, а то словишь…
Санька придирчиво осмотрел цепочку.
— А что она такая маленькая? — недовольно произнёс он.
— Не нравится — давай сюда.
Однако он цепочку не отдал и снисходительно сказал:
— Только ты, когда приедем, гайку найди мне.
Через минуту они с Женькой уже сидели в уголке и гвоздём раскрывали звенья цепочки. Пропала вещь, но я лишь махнул рукой. А Дарья Филипповна удивлялась, узнав, что братцы не близнецы, а погодки.
— Гляди-ка, — качала она головой, — а вроде бы одинаковые. Меньшой вроде и побольше и потолще. Озорники, должно быть, оба…
Потом соседка снова обратила внимание на малыша. Лёнька наш — человек немногословный. Он молча ел, а насытившись, и слова не сказал, свернулся калачиком на лавке и уснул. Во сне разбрыкался, сладко причмокивал губами. И при взгляде на его живописную позу соседка умильно сказала:
— Ох, и забавненький у вас малышонок!
Разговор о малыше занял не более пяти минут, но, когда мама случайно глянула в угол, где только что играли братцы, лицо её побледнело.
— Миша, где мальчики?
Я тоже глянул в угол: никого. Нагнулся, проверил под полками — никого. Мама и Дарья Филипповна встревоженно встали. А Степанида Поликарповна, напротив, демонстративно улеглась поудобнее.
— Миша, Наташа, сейчас же разыщите их, — сказала мама, — они же могут свалиться в воду!..
Я давно приметил, что у нашей мамы очень развито воображение. Стоит кому-нибудь из нас шагнуть в сторону, как мамино воображение начинает рисовать всевозможные ужасы. Ну разве обязательно Саньке с Женькой сваливаться в воду, даже если они и бегают где-то по пароходу? Конечно, привести их надо, иначе они напрокудят, и тогда кто-нибудь их приведёт с жалобой. Поэтому я молча направился к двери. Но Натка запротестовала.
— Ну их! — фыркнула она. — И дома от них покоя нет, и тут гоняйся за ними!
— Наташа! — сказала мама внушительно. — Кому я говорю?
— Пусть Миша один пойдёт, а я лучше приберусь…
— Наташа, ты так начинаешь поездку?
— Ладно, мама, я один приведу, — сказал я, рассчитывая прогуляться по пароходу, когда приведу малышей.
3. Братцы
Едва я ступил в коридор, как мимо меня промчались Санька и Женька, а из двери крайней каюты выскочил толстый мужчина в майке и раздражённо закричал:
— Вот я вас!..
«Уже напрокудили!» — с тревогой подумал я и на всякий случай спросил у мужчины, что они натворили.
— Ходят тут, заглядывают в каюты… — буркнул толстяк. — Поймаю — уши надеру, тогда узнают! — И он нырнул в каюту, хлопнув дверью.
Теперь у меня были все основания надрать братцам уши, и я отправился на розыски. Судя по направлению их бега, они должны были быть на корме. Но я ошибся. Обойдя кормовую часть парохода, я не на шутку рассердился. По узенькой дорожке между мешками и бочками я выбрался на нос и увидел примостившегося на борту матросика с ведром в одной руке и шваброй — в другой. Задрав голову, он болтал с девушками, стоявшими на верхней палубе.
— Вы меня не соблазняйте, — подмигивал он девчатам, — я человек женатый, семейный, — и тут же сам захохотал.
За якорной лебёдкой что-то грохнуло. Матросик опустил голову и гаркнул:
— А ну брысь!
Из-за лебёдки брызнули во все стороны какие-то ребятишки, и среди них — Санька с Женькой. Все убежали, а мои братцы остались, смело ожидая продолжения. Я решил понаблюдать.
— Ну, бегите, хлопцы, — уже миролюбиво сказал матросик, — на носу стоять нельзя.
— А чего ж ты стоишь? — полюбопытствовал Санька.
— Как чего я стою? — возмутился матросик. — Посторонним, учти, нельзя, а я-то не посторонний!
— А какой же ты?
— Я в команде… Ну, хватит травить, отчаливайте! Я добрый-добрый, а в случае чего — знаешь!..
Братцы не двигались. Санька с интересом разглядывал члена команды.
— А ты давно на корабле? — спросил он почтительно.
— Не на корабле, а на судне, — сказал матросик важно. — На судне не так чтобы очень давно, но и не так чтобы очень недавно. — Он заметно подобрел и говорил с малышами солидно и немного свысока.
— А китов ты ловил? — ещё почтительнее спросил Санька.
— И акул? — вставил Женька.
— Вот дураки! — удивился матросик. — Какие же в Волге киты?! Здесь речное судоходство.
— А в море ты не плавал?
Наверное, матросик в море не плавал, потому что этот вопрос вдруг ужасно рассердил его.
— Марш отсюда! Сейчас шваброй съезжу!
— Сань, чего он так разозлющился? — удивился Женька, тараща глаза.
В ту же секунду верёвочная швабра просвистела в воздухе. Санька увернулся, а увальню Женьке всё-таки попало краешком по мягкому месту. Братцы отбежали, и Санька обиженно сказал:
