Геннадий Блинов - Пятые приходят на помощь
— Ма-ма! — закричал он.
Бог-отец сбросил с головы корону и подбежал к удирающему Звягинцеву.
— Не паникуй, Павлуша! Бог терпел и нам велел!
Из сеней выскочила руководитель гримеров и костюмеров Галка Павлова и протянула Звягинцеву кружку воды.
— Павлик, не бойся. Это же мы. Выпей вот…
Узнав Галку, будущий Иисус Христос облегченно вздохнул и взял кружку.
— Я и не боюсь, — несмело сказал он, покосившись в сторону змия-искусителя.
— Зачем ты мне врал, Ромка, насчет глупой девчонки, которая попала к баптистам, а? Зря я тебе поверил. И сам же приперся сюда. Ну, бить будете? За то, что в нашем классе меньше двоек? Надели маски, чтобы я вас не узнал? Глупо, — совсем осмелел Звягинцев. — Надо было сюда позвать Ежа. Он бы заснял ваш маскарад…
Апостолы потихоньку надвигались на Звягинцева.
— Осанна! Осанна! — шептали они, показывая на председателя пальцами.
— А вы не ругайтесь, — храбрился Павлик. — Обзываться ума большого не надо.
Галка Павлова велела апостолам отойти в сторонку и стала терпеливо объяснять Звягинцеву, что Ромка совсем его не обманывал, а позвал по просьбе киногруппы, чтобы предложить сыграть в фильме одну из главных ролей — роль Иисуса Христа.
Павлик растерянно моргал. Он, конечно, за доверие благодарит. Из-за этой глупой девчонки согласен и в фильме сниматься, потому что он человек сознательный. Только вот как на это другие ребята посмотрят. Начнут его, председателя совета отряда, упрекать, скажут — помогаешь, мол, «бешникам» первое место занять. Вот если бы его участие в съемках сохранить в тайне… А он бы постепенно среди ребят провел разъяснительную работу.
— Сохраним в тайне, — рявкнули пять апостолов из пятого «А» и семь сподвижников Христа из пятого «Б». Змий-искуситель пробежал по ограде на четвереньках и покрутил хвостами.
— Я могу сагитировать Ежа, — сказал Звягинцев. — Он, правда, проявлять пленку не умеет. Но помощником кинооператора сгодится…
— Помощником? — с угрозой спросил человек с кулем на голове. Голос его показался Звягинцеву знакомым. Павлик с подозрением посмотрел на человека, но тот прорычал:
— Осанна!
И поднял над головой кинокамеру.
— Не дразнись, — сказал Звягинцев. — Я дело говорю.
Профессор подошел к Павлику и, изменив голос, сказал:
— Итак, ты с этой минуты Иисус Христос. Будешь его играть.
Павлик виновато улыбнулся и посмотрел на артистов.
— Я боюсь. Наверно, не сумею. Ведь Иисус — он необыкновенный…
Самсонов посмотрел на нового киноактера и насмешливо бросил:
— Болван! — И передразнил: — «Необыкновенный»… Это смотря с какого конца смотреть на Иисуса.
— Ха-ха, — расхохотался сценарист. — «Необыкновенный». Еще ребенком Христос проклял своего товарища, и мальчик на глазах высох. А учителям от него как доставалось? Не хотел бы я быть учителем этого «божьего сына». Как-то учитель не выдержал и трахнул Иисуса по башке. Наверное, тот урока не выучил, точно не знаю, святой Фома не пишет. Ну, Иисус, понятно, в долгу не остался. Он тут же проклял учителя, и тот испустил дух.
Звягинцев почесал затылок и сказал задумчиво:
— Ну его к шутам, такого Иисуса. Не буду я играть убийцу.
— Как не будешь? — подступили к Звягинцеву апостолы. — Тебе доверяют роль бога-сына… Сорвать съемки хочешь?
Павлик попятился и обратился за защитой к Галке Павловой.
— Скажи им, ради общества согласен на жертву.
— Осанна! — прошептал бог-отец.
Профессор Кислых Щей приказал:
— Снимай ботинки!
Павлик помялся и нерешительно спросил:
— Насовсем, что ли?
— На время съемки, разумеется. Можно, конечно, в деревянных сандалиях, но где их возьмешь. Лучше босиком, — ответил сценарист. И, раздумывая вслух, продолжил: — Что-то не помню — цыпки были или нет у Иисуса. А у тебя цыпки хороши! Уметь надо, чтобы такие цыпочки вырастить. Тут и гримеры их не сумеют замаскировать. По-моему, их и не надо прятать. Надо подсказать кинооператору, чтобы он их крупным планом снял.
— Не обязательно, — робко возразил Павлик.
Галка Павлова притащила цветастый халат и велела Звягинцеву побыстрее его надевать. Бог-отец сунул своему сыну кусок гнилой веревки, велел подпоясаться.
— Все это хорошо, — сказал Профессор. — Но самое главное все-таки лицо, голова…
Звягинцев насторожился. Профессор Кислых Щей продолжал рассуждать, обращаясь к апостолам:
— Уж кто-кто, а вы помните внешность своего учителя. Во-первых, разве это Иисусов нос? Это кнопка, а не нос. У Иисуса Христа во какой руль был. Ну, это дело поправимое. Нос увеличим. Слышь, Павлова, — крикнул он. — Насчет Иисусова носа побеспокойся. Можно ему картофельный прибавить, можно из ваты. На твое усмотрение…
— Сделаю из картона, — откликнулась Галка.
— Валяй, — согласился сценарист и режиссер, продолжая осмотр Иисуса.
— У Христа была бороденка. Правда, жиденькая, как у козла, но без нее Иисус не Иисус… Опять же лысина — прямо ото лба.
Профессор потрогал Звягинцева за голову, похлопал по плечу.
— Так что выстричь придется. Я видел где-то овечьи ножницы. Это недолго — выстричь лысину…
Звягинцев совсем пал духом и готов был дать стрекача, но понимал, что убежать невозможно.
— Не дамся выстригать, — промямлил он, прикрывая голову ладонями. Профессор Кислых Щей согласился:
— Понимаю, жалко. Но, как известно, искусство требует жертв…
На выручку пришла Галка. Она сказала, что у гримеров есть медицинская клеенка. Из нее можно было бы попробовать сделать Звягинцеву лысину. Цвет клеенки похож на цвет кожи, и, если клеенку наложить на волосы…
— Мысль понимаю и одобряю, — прервал режиссер. — Но как прикрепить клеенку к волосам?
Кто-то из апостолов предложил приклеить клеенку вареной картошкой, кто-то стал хвалить тесто, кто-то заикнулся о резиновом клее…
Звягинцев втянул голову в плечи. Ему казалось, что по ней уже водят раскаленным железом и волосы потрескивают.
— Товарищи гримеры, — обратился Профессор Кислых Щей к Галкиной группе. — Что выбираете вы — тесто или резиновый клей?
Павлова прикусила губу. Звягинцев, затаив дыхание, впился в Галку глазами.
— Думаю, разумней использовать медицинский клей, — сказала Павлова. — Наверное, от него вреда не будет, потому он и называется медицинским. После репетиции Звягинцев вымоет голову с мылом, и будет все в порядке.
Павлик облегченно вздохнул.
— Надо бы парик сделать, — сказал он режиссеру.
Тот кивнул:
— Верно. Но дело не терпит. Дома этим займешься. А сейчас пока временно. Ну, и бороду, разумеется…
Бог-отец сходил в кладовку и протянул Павловой клок козьей шерсти. Та смазала ее медицинским клеем и стала прикреплять клочья шерсти к подбородку и щекам Иисуса Христа.
Звягинцев уже смирился с судьбой и послушно склонял голову в нужную сторону. Когда Павлова приклеивала клеенку, он даже встал на колени, чтобы гримеру было удобнее работать. Большой картонный нос мешал смотреть вперед, а резинка, с помощью которой он крепился, стягивала голову.
Звягинцев, выпрямив грудь, прошелся по двору, морщась от боли, босые ноги непривычно кололо разными камушками и комочками засохшей грязи.
— Истинный Иисус! — сказала вышедшая на крыльцо бабка Фонарикова. — Вишь, разбойник, с бородкой и при лысине… Дура я, старая! Почитай, всю жизнь молилась вот такому обормоту, просила у него милости и благодати.
Профессор похлопал в ладоши — он видел, что режиссер в клубе, прежде чем начать репетицию, хлопал в ладоши, тем самым требуя внимания, — и залез на перевернутую кадку.
— Начинаем, товарищи апостолы и товарищи боги, — сказал он. Потом недовольно крикнул: — Павлова, где горшки с цветами? Ты что, райские кущи из крапивы хочешь изображать?
— Несем, — торопливо ответила Галка.
В ограду вынесли большой фикус, две герани и тощий кактус.
— А это барахло зачем? — недовольно буркнул режиссер. — Неужели получше ничего не нашли? А где яблоня с красными яблоками?
Галка вынесла ветку березки, увешанную картофелинами, и виновато сказала:
— Яблок в магазине нет…
— Правильно. Но ведь картошку можно было покрасить, — сказал Профессор Кислых Щей. — Просто какая-то безответственность. То Иисуса Христа потеряли, то яблоки картофельные.
Посреди ограды поставили клетку, в которой бабка держала кур зимой, и бог-отец уселся на ней, скрестив ноги калачиком. Вместо скипетра он сжимал кочергу. Бог-сын, то есть Павлик Звягинцев, тоже полез на клетку, но Профессор его оттащил за рукав:
— Куда прешься?
— Но ведь я должен сидеть по правую руку бога-отца!
— Больно много знаешь, — укоризненно покачал головой режиссер. — Хочешь в рай пролезть без распятия, да? Ну и проныра. И прошу не опережать событий. Надо бы понимать, что во времена Адама и Евы тебя на свете не было. Правда, товарищ бог?
