Гортензия Ульрих - Письмо не по адресу. Любовная горячка
— Это снова он, — вздыхает Гертруда Боммельманн.
— Ну и авто! — вторит Клара. — Просто мечта!
Настаёт мой черёд удивляться.
Вдруг на пути у меня вырастает мама.
— Куда собрался, Берри?
— Мне надо отлучиться. Это очень важно. Честное слово, мам!
— Лучше останься.
— Почему?
— Потому что Кассандры нет на месте.
— Как, она ведь только что была здесь!
— Отпросилась. Буквально пару минут назад. Сказала, что голова болит! — Судя по маминым высоко поднятым бровям, она не поверила Кассандре.
— Прости, мам. Но мне действительно надо уйти. Ты сама справишься. В это время посетителей почти не бывает. Потом объясню. Ты поймёшь.
— Даже знать не хочу! — кричит мама мне в спину.
Вот и прекрасно.
На первый взгляд в «Редхоте» всё спокойно: за рулём сидит Кулхардт, позади, на детском сиденье, примостился Липински.
— Что это у Липински?
— Что это у Липински. Налобная повязка. Он надевает её, когда возникает необходимость.
— Йофф.
— О чём вы?
— О чём я. Защищает. В случае смертельной опасности.
Да, надо понимать, если бы в тот самый раз он не позабыл её надеть, сейчас бы не был бассетом. Впрочем, озвучивать эту мысль я не буду.
— А что на ней за надпись?
— Что за надпись. «Свободу собакам». По-китайски.
— Я бы предпочёл надпись: «Свободу МАКС». — С этими словами я плюхаюсь на сиденье рядом с Кулхардтом.
— Именно в этом и заключается цель нашей поездки, Берри Блу. А теперь держись крепче.
Мне, едущему с ним не в первый раз, лишних напоминаний не нужно.
Итак, мы рынком стартуем в сторону гавани. Время от времени я оглядываюсь, чтобы посмотреть на Липински. Китайская повязка и развевающиеся на ветру уши придают его облику решительности, однако застывший в глазах ужас выдаёт подлинное состояние нашего четвероногого детектива.
— Кстати, а где вы были всё это время? — спрашиваю я, когда мы останавливаемся на перекрёстке.
— Где я был. Надо было поразмыслить. О женской мести.
— О Камилле.
— В том числе.
— В том числе?
— В том числе.
— Колетт! — восклицаю я.
— Йофф! Йофф! — доносится с заднего сиденья.
— Женщины — опасные создания, Берри Блу. Временами мне приходится размышлять на эту тему. Когда возникает такая необходимость, я ухожу в тень и инкогнито занимаюсь доставкой блюд на «Редхоте». Помогаю Луиджи. Своему старому другу.
— Инкогнито? На «Редхоте»? — Не верю своим ушам. Тут меня осеняет, и я разворачиваюсь к Липински: — Так вот куда ты меня вёл! А я, тупица, тебя не понял!
Липински смотрит на меня, приподнимает бровь (не шучу!) и молвит:
— Йофф.
Кулхардт вновь поддаёт газа, и мне приходится напрячь все силы, чтобы не вылететь из «Редхота».
А вот и дорога, ведущая в гавань. Кулхардт со всей силы давит по тормозам и заглушает мотор.
— Почему мы остановились? — спрашиваю я.
— Почему мы остановились. Потому что приехали.
— Но ведь мы не доехали до самой гавани.
— Остаток пути пройдём пешком. Маскировка. Зайдём с той стороны, с которой Камилла нас не ждёт.
— А точнее?
— А точнее. Пойдём необычным путём.
— Но мы хотя бы возьмём с собой экипировку?
— Мы возьмём экипировку. Уже взяли.
— И где она? — озираюсь я.
— Повязка Липински.
Веришь, МАКС, временами я и сам начинаю сомневаться в нормальности Кулхардта.
Вскоре до меня доходит, что Кулхардт понимает под «маскировкой». Он целеустремлённо бежит, держа «Авиньонских свиней» под мышкой, полы его пальто подметают дорогу. Мы с Липински еле поспеваем следом.
— Вы не думаете, что Камилла увидит нас? — задыхаясь на бегу, спрашиваю я.
— Камилла увидит нас. Нет. Потому что мы пойдём необычным путём.
Необычный путь прерывается на берегу какого-то канала.
— А дальше?
— А дальше.
Кулхардт слегка разбегается и перепрыгивает. Пальто раскрывается, точно парашют, и его владелец элегантно приземляется на противоположном берету. Знаешь, МАКС, Бэтмен ему и в подмётки не годится!
— Теперь вы! — обращается он к нам с Липински.
— Нам что, тоже прыгать?
— Йофф.
Липински разбегается чуть подальше и прыгает через канал. Уши его расходятся и стороны на лету, мгновение — и вот он уже стоит рядом со своим партнёром.
Что остаётся делать мне? Не могу же я допустить, чтобы какой-то бассет в китайской повязке обставил меня. Разбегаюсь ещё дальше и прыгаю! Где-то в воздухе меня осеняет, что я могу упасть в воду. Начинаю дрыгать ногами и приземляюсь. Правда, не так грациозно и элегантно. Точнее, делаю три кувырка, прежде чем окончательно остановиться.
Кулхардт помогает мне подняться.
— Для первого раза неплохо. Но надо тренироваться.
— Будь у меня ваше пальто или уши Липински, перепрыгнул бы в два счёта, — защищаюсь я.
— Хочешь, чтобы у тебя были уши Липински, Берри Блу?
— Вообще-то, нет.
— Тогда тренируйся!
Вскоре Кулхардт останавливается перед каким-то заброшенным зданием.
— Мы на месте.
— На месте? Где?
— Где. Выгляни за угол. Только будь осторожен!
Выглядываю. Вон они! Камилла и её горилла!
Камилла нервно нарезает круги вокруг небольшого спортивного автомобиля, в то время как горилла скучает, прислонясь к автофургону. Да, возле музея я видел именно его.
— В фургоне должна быть МАКС! — шепчу я Кулхардту.
Тот протягивает мне свинокартину:
— Твой выход, Берри Блу.
— Мой? Разве картину на МАКС должен обменивать я?
— Ты. Она — твоя подруга.
Что на это можно было ответить?
Делаю глубокий вдох, зажимаю картину под мышкой и твёрдым (хочется верить) шагом выдвигаюсь в сторону фургона.
— Будь готов ко всему, Берри Блу, — рокочет Кулхардт.
Вот уж подбодрил так подбодрил!
Камилла и её горилла замечают меня сразу же. Она не двигается с места, он же делает шаг в мою сторону. Оба не спускают с меня глаз. Мне становится по-настоящему жутко. Собравшись с силами, хочу было подойти к Камилле, но горилла преграждает мне путь.
— Давай сюда свиней!
— Свиней? — изумляюсь я. — У меня их нет! Я думал…
— Картину со свиньями! — рявкает он.
— Ах, это! — Я уже собираюсь отдать ему картину, но вовремя вспоминаю, зачем примёл сюда. — Сначала МАКС, потом картина!
Горилла вытаскивает из кармана ключ и высоко поднимает его.
— В фургоне!
Пытаюсь выхватить ключ, но он не отдаёт.
— Свиньи!
Одной рукой протягиваю картину, другую тяну к ключу. Горилла хватает картину, я — ключ. Несусь к фургону, вставляю ключ в замок, проворачиваю его и рывком распахиваю двери.
— Пусто! — воплю я. — Тут нет никого! Где МАКС?
Горилла прогулочным шагом возвращается к своей начальнице, держа под мышкой картину. Всё ясно — обвели беднягу Берри вокруг пальца! Не знаю, что на меня вдруг находит. Да, этот тип как минимум в два раза тяжелее и в десять раз сильнее меня. Всё равно. Точно ослеплённый, я подлетаю к нему и начинаю колотить его со всей мочи. Горилла, явно на это не рассчитывавший, теряет равновесие и падает, Пикассо вместе с ним. Я крепко ухватил его за ногу и стараюсь оттащить в сторону от картины. Горилла пытается стряхнуть меня.
— Идиот! — вопит Камилла. — Разберись с мальчишкой!
Борьба обещает быть неравной, и шансы мои явно невелики. Придётся звать на помощь.
— Кулхардт! Липински! — надрываюсь я.
Вот они, красавцы: Кулхардт стоит, прислонившись к стене, Липински в своей идиотской китайской повязке присел рядом. Даже пальцем не шевелят, чтобы помочь! Представляешь, что я почувствовал в этот миг, МАКС? Меня, значит, чуть было не рвёт на куски какой-то горилла, а они смотрят и молчат!
«Всё, приехали, — думаю. — МАКС пропала, картина пропала, а меня в лучшем случае ждёт больничная койка. Силы мои тают».
— Оставь его, Берри! Я сама!
Ушам своим не верю — голос КАССАНДРЫ!
Мимо проносится что-то чёрное. Гориллина конечность выскальзывает у меня из рук. Он тут же вскакивает, но ненадолго: крик — голова гориллы на юге — ноги гориллы на севере — треск — облако пыли. Когда оно рассеивается, мне открывается картина, уже однажды виденная в кафе. Горилла распростёрт на земле и выглядит так, словно по нему прошлась парочка слонов. Над ним стоит Кассандра, правда, на сей раз она не в униформе официантки, а в обтягивающем чёрном костюме, для тренировок. И на голове у неё красуется повязка с китайскими иероглифами! Прямо как у Липински! Может, и мне стоит прикупить такую. Впрочем, не уверен, что на повязках Кассандры и Липински написан один и тот же текст.
Камилла отделяется от своего спортивного автомобиля и бежит за картиной, которая по-прежнему валяется на земле. Но Кассандра оказывается проворнее.
