Фрида Вигдорова - Дорога в жизнь
– Никого. Я так.
А вот и дождь. Он зарядил раньше, чем я думал, – мелкий, скучный дождик. Но Андрей не позволил себе ни поежиться, ни прибавить шагу. Он только молча на ходу стянул с себя рубашку и завернул в нее трубку ватманской бумаги. Ладно, будем делать вид, что ничего не произошло. Чувствуя, как за шиворот пробираются первые холодные струи, я спокойно продолжаю разговор:
– Так? Ну вот. А может быть, он ушел сгоряча и сейчас жалеет об этом. И самолюбие мешает ему вернуться.
– Вы так думаете?
– Да. Я так думаю.
– А я думаю – он ушел потому, что свобода для человека самое главное.
– Да, это ты мне уже изложил – правда, шифром. Свобода воровать, играть в карты, приносить несчастье людям и самому себе? Это, по-твоему, свобода?
– Свобода – это значит человек сам себе хозяин! – бледнея, горячо, как продуманное и заветное, сказал Андрей.
– Ты, я вижу, Джека Лондона начитался. Так вот что я тебе скажу: эту свободу я испытал. Я прошел путь еще похуже и позапутанней, чем многие из вас. Я знал эту твою свободу – и ни за что, слышишь, ни за что не возвратился бы к ней. Это свобода животного, свобода зверя, а не разумного существа. Я имею право так говорить. Понял?
Он не ответил. Мы молча дошли до нашей Березовой поляны.
26. СЕМЬЯ ЕКАТЕРИНЫ ИВАНОВНЫ
Приглядываюсь к Екатерине Ивановне. Все больше она мне по душе.
Чехов говорил: «Уметь любить – значит все уметь». Екатерина Ивановна все умеет, и ей ни с одним из ребят не трудно, потому что она любит.
Любовь и дружба – это не бессчетные объятия, поцелуи и нежные слова. Дружба – в доверии, в уважении к человеку. Вот Антон Семенович нам доверял по-настоящему. И не в том дело, что он доверил вчерашнему головорезу сначала пятьсот рублей, а потом две тысячи. Нет, главное – тебе доверяли болеть и отвечать за общие цели, общие наши дела.
Екатерина Ивановна не знала Антона Семеновича, никогда не видела его, но поступала она так же, и это было очень важно для меня. Ведь до сих пор я знал только один педагогический коллектив – тот, что был в колонии Горького, а потом в коммуне Дзержинского. Теперь я встретился с новыми людьми, новыми учителями и видел – они различны, несхожи их характеры, но в отношении их к детям есть одно главное, общее – уважение, доверие и твердая вера: в каждом есть свое зерно. Не видишь сразу – ищи.
– Помните, Семен Афанасьевич, – сказала мне Екатерина Ивановна, – у Горького Васька Пепел говорит: «Все, всегда говорили мне: вор Васька, воров сын Васька… я, может быть, со зла вор-то… оттого я вор, что другим именем никто, никогда не догадался назвать меня»… Это очень верно! Нельзя человеку привыкать к тому, что он плох. Стоит ему в этом утвердиться – все пропало.
Я мало знал о жизни Екатерины Ивановны и стеснялся расспрашивать. Но вот однажды к нам во двор зашел человек лет под сорок, с рюкзаком за плечами. Я как раз был во дворе с группой старших ребят. Мы невольно прекратили разговор и вопросительно смотрели на незнакомца. Лицо обветренное, брови выгорели, рюкзак – тоже. Одежда и сапоги запылены, и кажется – он пришел издалека, пыль на нем не только та, что пристала по пути от станции к нашему дому, – пыль многих дорог.
– Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой, – сказал, подойдя, этот человек. – Нельзя ли повидать ее?
– Отчего же нельзя! Можно.
Тотчас кто-то слетал за Екатериной Ивановной. Мы смотрели, как она идет по двору, торопливо, все ускоряя шаг, еще издали жадно и радостно вглядываясь в лицо брата. Он пошел ей навстречу. Она была ему по плечо, и он низко наклонился, обнимая ее.
Должно быть, они давно в разлуке – это было видно по тому, как они шли навстречу друг другу, не замечая ничего и никого вокруг.
Владимир Иванович Артемьев пробыл у сестры только сутки. Он был в Ленинграде проездом и возвращался в Казахстан, где уже долгие годы работал геологом. Екатерина Ивановна ни на минуту не изменила своим обязанностям, и как мы ни просили ее уйти к себе пораньше, она не согласилась. Но мы впервые увидели, что она может быть поглощена чем-то, кроме ребят и детского дома.
Месяца через два снова появился у нас незнакомый человек, на этот раз с чемоданом в руках, в легком плаще.
– Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой. Нельзя ли ее повидать? – спросил он.
Все было, как в первый раз: Екатерина Ивановна бежала ему навстречу с лицом, омытым радостью, и он шел к ней, улыбаясь так, что и без всяких слов было ясно, как давно они не видались и как рады друг другу. Этот брат оказался врачом, работал в Крыму, где-то неподалеку от Никитского сада.
Когда некоторое время спустя снова явился человек, спросивший, нельзя ли повидать Екатерину Ивановну, Жуков тут же на пороге спросил, не дав ему договорить:
– Вы ей, наверно, брат?
– Да, – ответил тот. – А что, похожи разве?
Через день, когда я провожал его на станцию, Борис Иванович рассказал мне, что Екатерина Ивановна – старшая в семье – заменила рано умершую мать шестерым братьям.
– Остались мы мал мала меньше: старшему пятнадцать, младшему три. А Кате было всего девятнадцать. Она вам никогда не говорила? Ну да, не любит она рассказывать о себе… И вот всю жизнь нам отдала. Кормила, одевала, учила. Когда старший брат стал на ноги, начал ей помогать. Так у нас и пошло: старший вырастет, выучится, потом вытягивает остальных. Но Катя… ведь сама была, в сущности, девчонкой, а так дома и пропадала – мыла, чистила, стирала на всех. И училась. А к учительской работе у нее страсть. Один раз было так. Предложили ей работу в лесничестве. Это, помню, хорошо оплачивалось. В семье мы тогда едва сводили концы с концами. Отец работал, как каторжный, да ведь столько ртов… И Катя скрепя сердце согласилась. Проходит лето, настает сентябрь, прибегает Катя домой в слезах: «Не могу видеть, как дети в школу идут… с книжками, с тетрадками…» И вот плачет-заливается. Отец ей тогда и сказал: «Не насилуй своей души, возвращайся в школу. Как-нибудь сведем концы с концами». Да. Катя – она… Он поискал слова:
– Катя – она человек…
После того как побывали у нас эти три гостя, Екатерина Ивановна, случалось, говорила ребятам, когда надо было сослаться на мнение бывалого человека:
– У моего брата-врача был такой случай… Мой брат-геолог рассказывал… Брат-инженер…
Был у нее еще брат – капитан дальнего плавания, брат в армии, брат – директор завода. Все они жили и работали в разных концах страны, отовсюду к Екатерине Ивановне приходили письма. И, принося ей очередной конверт, ребята уверенно говорили:
– Вам письмо от брата, Екатерина Ивановна.
А потом спрашивали:
– От которого?
А однажды со станции подошла к нашей поляне группа молодежи – человек десять, все по-летнему в светлой легкой одежде, крепкие, загорелые. Мы как раз стояли неподалеку от проходной и с любопытством смотрели на них.
– Скажите, – обратилась к нам коротко стриженная девушка с мальчишеским хохолком на макушке, – здесь работает Екатерина Ивановна Артемьева?
– Господи Исусе! – воскликнул Петька, в полной уверенности, что и эти тоже – братья и сестры нашей Екатерины Ивановны.
Петька никогда не отличался набожностью и вообще-то готов был ко всему на свете. Но такая многолюдная семья… это несколько нарушило его душевное равновесие.
Впрочем, тут же выяснилось, что это бывшие ученики Екатерины Ивановны, ее последний школьный выпуск. Теперь некоторые из них учились на рабфаках, другие были уже студенты-третьекурсники, третьи работали на заводе. Екатерина Ивановна совсем потонула в этой пестрой, веселой толпе. Она всех отлично помнила, называла по имени, каждого расспрашивала про родителей, братьев и сестер.
– Вы школу совсем-совсем оставили? – с сожалением воскликнула все та же стриженая девушка, похожая на мальчишку.
Она с первой минуты встречи уцепилась за локоть Екатерины Ивановны и уже не выпускала его.
– Ну, почему же? Здесь у меня всё сразу – и семья и школа.
27. «К ДВУМ ЕДИН…»
В школах кончались переводные испытания. «Ленинские искры» пестрели сообщениями об ударниках учебы, о классах со стопроцентной успеваемостью и о классах, которые пришли к испытаниям неподготовленными. А мы не могли подводить итоги. Нам не на что было оглянуться – нам надо было думать о будущем, о предстоящей осени и исподволь готовиться к ней.
Именно так и поступала Екатерина Ивановна. Она уже знала, как умеет читать, писать и считать каждый в отрядах Стеклова и Володина, где были собраны самые младшие ребята, знала, каково образование Петьки, который у нас с самого начала не по возрасту попал в отряд Жукова. Она не устраивала особых поверок, отдельных экзаменов. Однажды я слышал – под вечер она читала ребятам «Бежин луг», потом обратилась к Лёне Петрову:
– Почитай теперь ты, а я пока немного отдохну – устала…
Леня совсем растерялся:
– Да что вы, Екатерина Ивановна! Да я не умею… я плохо очень…
