Валентина Осеева - Динка прощается с детством
На этих горьких словах чтение письма прекращалось.
– Я поеду за ней! – хмуро говорил Леня.
– Нет, – твердо отвечала Марина. – Она вернется сама или никогда не вернется.
Человек, которого выбрала для себя Алина, никому не нравился, в семье Арсеньевых он всегда казался чужим, случайно зашедшим в их дом.
– Это какой-то «чиновник особых поручений», – насмешливо отзывалась о нем Динка. – И чего он всегда такой накрахмаленный?
Всех студентов и гимназистов, которые собирались на Алинины «четверги», называли просто по имени, но жених Алины, аккуратный молодой человек с прилизанными височками, сразу отрекомендовался Виктором Васильевичем. Может быть, оттого, что он был самым старшим и во время своего жениховства заканчивал четвертый курс университета.
Алина была очень общительной и серьезной девочкой. В последнем классе гимназии она много читала и, организовав вокруг себя кружок девушек и юношей, устраивала по совету матери каждую неделю громкое чтение и обсуждение прочитанного. Такие дни назывались «четвергами». Жених Алины тоже присутствовал здесь и охотно принимал участие в обсуждении.
Динка удачно копировала его, делая какие-то жесты и медленно процеживая каждое слово. Домашние хохотали, а Алина обижалась:
«Что это такое, мама! Я не могу пригласить ни одного свежего человека…»
«А ты приглашай несвежего», – буркнула Динка.
Однажды, чтобы угодить Алине, она добровольно решилась прослушать целую лекцию Виктора Васильевича «О хорошем и дурном тоне». Увлеченный своим красноречием и благоговейным вниманием Алины, Виктор Васильевич, усевшись против Динки, медленно и долго втолковывал ей, как нужно вести себя в обществе и по каким признакам избирать для себя это общество. Говорил он со вкусом, тщательно подбирая слова и примеры, а Динка сидела перед ним, опустив глаза, и, положив ногу на ногу, тихонько шевелила носком ботинка. Когда Леня заглянул в комнату, Динка уже нетерпеливо качала ногой… Леня вызвал Алину.
«Прекрати это, – сказал он. – Кошка уже вертит хвостом…»
Но Алина была уверена, что Динке необходимо выслушать серьезного взрослого человека. И Динка выслушала, но, когда Виктор Васильевич сказал, что он еще повторит свою лекцию, она вскочила и, заткнув обеими руками уши, закричала:
«Еще? Еще раз вынести такую скучищу? Да что я, мертвая или живая? Читайте свои лекции над покойниками!..»
Все в доме были в отчаянии, когда Алина дала согласие на брак с этим чужим и неприятным человеком.
Марина со слезами уговаривала дочь подождать, приглядеться…
«Ты же совсем не знаешь его, Алина…»
«Это вы не знаете, – отвечала Алина, – а я знаю… У него очень хорошая семья: мать и брат. Кстати, брат его тоже политический, и сейчас он в ссылке…»
«Так ты же выходишь замуж не за брата», – вмешался Леня.
Но Алина никого не хотела слушать, и теперь ее письма были полны сдержанной грусти. В одном из писем она писала, что хочет работать, но мать мужа и сам Виктор очень «оскорбляются» этим желанием, так как считают себя людьми обеспеченными; не понимают, чего ей не хватает…
«Алина борется…» – кратко сказала об этом письме Марина. И все поняли, что в жизни Алины наступил какой-то перелом. С тех пор писем больше не было, и на близких это молчание лежало тяжелым камнем. К этой тревоге прибавилось еще и беспокойство за мать. Поэтому, едва кончилась веселая комедия с Федоркиным сватовством, как Мышка сказала:
– Поговорим сегодня о наших… Надеюсь, Динка, у тебя больше нет никаких историй?
Время близилось к вечеру. Динка, усталая и погасшая после недавнего вдохновения, валялась на траве рядом со своим другом Нероном и, положив голову на его пушистую шерсть, дремала. Собака тоже спала, изредка поднимая морду и косясь глазом на спящую хозяйку. Солнце светлыми пятнами падало на траву, на заросшие дорожки, на террасу, где Мышка стирала в тазике свой белый передник и косынку, на босые поджатые ноги Динки. От сарая слышался стук молотка и доносился запах дегтя, которым Леня смазывал бричку.
– Дина! У меня единственный вечер, когда я свободна, мы должны подумать, что делать, если от мамы не будет письма… – снова начала Мышка. – Поэтому отложи пока все свои истории.
– Да у меня только одна история, я потом сама расскажу ее Лене.
– Ну нет! – возмутилась Мышка. – Не морочь нам головы, Дина. Достаточно того, что весь день мы провозились сегодня с Федоркой.
– Ну хорошо, хорошо… Я могу отложить, я же и сама устала. Ты думаешь, все так просто? Раз, раз – и готово? Одна история, другая история… Попробуй сама с ними справиться, тогда узнаешь, – сонно забормотала Динка, но Мышка, опустив над тазом руки, покрытые до локтя мыльной пеной, расхохоталась.
– Ой, не могу! Когда ты вырастешь наконец? – сказала она, глядя на Динку с ласковой снисходительностью старшей сестры.
– Когда вырасту, тогда и вырасту… – ворчливо откликнулась Динка, поднимаясь и заплетая растрепавшиеся косы. – Только ничего от этого не изменится, можешь не надеяться. У человека бывает один характер, а не двадцать, и сердце только одно. Значит, что у меня есть, то уже и останется!
– С чем тебя и поздравляю! – снова засмеялась Мышка. – Только на сегодня ты уже отрешись от всяких своих дел хотя бы на один вечер!
– Об чем разговор? – спросил Леня, появляясь перед террасой и вытирая тряпкой запачканные дегтем руки. – Макака! Налей в умывальник водички или возьми у Мышки в тазике мыльную, слей мне на руки!
Динка сбегала за водой, выхватила из рук Мышки тазик и полила Лене на руки.
– Ну вот и хорошо! Только дегтем от меня несет, как от праздничных сапог! Зато уж смазал колеса на совесть, теперь скрипеть не будут! До вечера еще наколю дров. А как насчет какой-нибудь еды? Может, попробовать подкопать картошку?
Сестры озабоченно переглянулись.
– Молодой еще нет. Она вся такусенькая! – Динка показала на кончик пальца.
– А старой тоже нет. Есть немного пшена и кусочек сала… – задумчиво сказала Мышка.
– Ну и хорошо! Я сейчас сварю кулеш! – с готовностью отозвалась Динка. – Сейчас! Нерон, пошли за луком! Айда! Живо!..
Когда она убежала, Леня посмотрел ей вслед и, облокотившись на перила, тихо спросил:
– Не знаешь ли, отчего расстроился Андрей? Ничего не сказал и уехал. Динка не рассказала тебе?
– Нет! Но как будто ты не знаешь Динку? – пожимая плечами, ответила Мышка. – Мало ли что она ему наговорила…
– Андрея не так легко расстроить… Я хотел бы знать, что это за история, – серьезно сказал Леня.
– Не беспокойся, она и тебе наговорит, только уж сегодняшний вечер оставим для мамы… Я просто не нахожу себе места от беспокойства…
– Да, маме очень трудно… Надо решить, не поехать ли мне к ней на помощь… Но раньше я должен отчитаться в своей поездке. Ну, сегодня поговорим обо всем! – решительно закончил Леня.
* * *Через полчаса Динка уже сидела около костра, над которым в солдатском котелке весело булькал ее кулеш.
Три козявки – три хозяйкиШли на рынок покупать,Вот на рынке три корзинки,А хозяек не видать… —
напевала Динка, нарезая тоненькими кусочками сало.
– Неистощимая у тебя энергия! – засмеялся Леня, подкладывая в костер наколотые чурки. – Только что лежала, свернувшись клубочком, как серенький ежик, а тут, гляди, какую бурную деятельность развернула!
– А ведь это всегда: если человек устал от какого-нибудь одного дела, ему нужно просто перейти на другое, – серьезно ответила Динка.
– Ну а зачем тебе понадобился этот костер и котелок? Можно было поставить кастрюлю на плиту!
– Как это на плиту? Кулеш варят в котелке, и он должен пропахнуть дымом, – убежденно сказала Динка, облизывая ложку.
Ей уже давно хотелось испробовать котелок, который она купила с рук на одном из дачных базаров. Вместе с солдатским котелком купила она и старую зажигалку – для курящих. В тот день на хутор приехал Андрей.
– А кто же тут курящий? – усмехнулся он, глядя на Леню.
– Пока никто. Но ведь это только потому, что вы оба еще ненастоящие мужчины. А когда вы станете мужчинами… – щелкая зажигалкой, сказала Динка.
– Вот как? – расхохотался Андрей и тут же серьезно сказал: – Ну, если, по-твоему, доблесть начинается с папиросы, то в следующий раз я привезу с собой целую пачку «Казбека»!
– А я подарю тебе зажигалку! – обрадовалась Динка.
– Ну-ну, – хмуро сказал Леня, – не дури, Андрей! Ты мне еще и ее научишь курить!
– «Ты мне»!.. – повторил Андрей, и темные глаза его сузились. – А нельзя ли без этой приставки?
– Нельзя, – решительно сказал Леня, и брови его сошлись в прямую черту. – Эта приставка была, есть и будет!
– Ты… так увер-рен в этом? – глядя ему прямо в глаза, спросил Хохолок.
– Да, – отрывисто заявил Леня. – И тебя прошу помнить об этом, на всякий случай!
