Андрей Некрасов - Завидная биография
У Левы была изумительная память. Он блестяще разгадывал ребусы, кроссворды и всевозможные загадки. Вероятно, и картографией он увлекался потому, что всякая карта, даже самая ясная, это в конце концов длинный ребус, в котором пытливый ум всегда может найти множество интересных загадок и решений.
Но больше всего Лева увлекался спортом и из всех видов спорта предпочитал бокс.
Это тоже было остроумное решение ребуса, который загадала ему судьба. Маргарита недаром прозвала Леву Мурзилкой. Ростом он не вышел и в четырнадцать лет выглядел десятилетним мальчиком. Не раз поразмыслив над своей бедой, Лева пришел к выводу, что таких, как он, легких боксеров немного на свете, и в своем весе рассчитывал достигнуть мировых побед. Впрочем, к чести его нужно сказать, что надеялся он не только на свой вес: он упорно тренировался и легко побивал противников вдвое тяжелее себя. Нехорошие люди побаивались Леву, а хорошие — от души любили его. Во всех отрядах он был желанным гостем, и «мудрецы» не ошиблись, когда поручили ему собрать подробные сведения о походе девочек.
ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Сразу после обеда решено было устроить военный совет. Захлопнув люк, «мудрецы» уселись за стол, расстелили секретную карту, и Гриша, который вел заседание, пригласил Леву высказаться.
— Ну вот, — сказал Лева, — я, конечно, не могу ручаться за точность данных разведки. Девочки спят сном праведных, и мне пришлось пользоваться агентурными сведениями и непроверенными слухами… В общем картина такая: сначала у них все шло, как часы. Потом там есть, помните, спуск и брод в овраге. Так вот, то ли им приснилось, то ли в самом деле, только оказалось, что там не овраг, а озеро. Переправы нет. Ну, Нина и повела их в обход. Забрались в дремучий лес, потеряли ориентиры — умеючи, долго ли! — ну и пошли плутать… — И Лева пальцем изобразил на карте примерный путь девочек, закончив его неожиданной спиралью. «Мудрецы» помолчали, внимательно изучая положение. Наконец Тося совершенно серьезно спросил:
— А ты не узнал, Лева, рыба там есть?
Это был неуместный вопрос. Гриша строго посмотрел на Тосю, еще строже постучал карандашом по столу и сам взял слово.
— Рыба к делу не относится, — сказал он, — тут одно из двух: или в карте допущена ошибка… или девочки врут. Сомневаться в карте Генерального штаба у нас нет ни права, ни оснований. Значит, остается одно: они где-то сбились с пути, сами напутали, а на нас решили свалить ответственность. Ясно?
— Точно, — сказал Миша, который всегда соглашался с Гришей. — Валят с больной головы на здоровую.
— Похоже на то, — согласился Игорь Кузнецов и, достав из кармана трусов вороненый разводной ключик, положил его на дальний угол карты, с которым то и дело заигрывал сквознячок, свободно гулявший по «храму науки». С этим ключиком Игорь никогда не расставался и замечательно ловко умел находить для него самые неожиданные способы применения.
Игорь больше ничего не сказал, и, выждав еще секунду, заговорил Владик Киряев, худое, длинное лицо которого все гуще и гуще покрывалось крупными веснушками.
— Ребята, — сказал он, стараясь сохранить спокойствие, — я согласен с Гришей: сомневаться в карте Генерального штаба у нас нет оснований… Ну, а ка-а-кие основания у нас есть сомневаться в словах юных ленинцев? Одно дело па-па-шутить, па-па-дурачиться, но сказать перед строем, на линейке неправду? Нет, ребята. И ты мне, Гриша, не говори, ты не прав! И потом н-не могли девочки заблудиться с нашим планшетом… Уж мы им так все разжевали, т-теленок, и тот разберется. Тут, ребята, что-то не то. И по-моему тут вот что: карта у нас сорок первого года, а сейчас…
— Правильно, Владик! — перебил его Лева, которому Гришины выводы совсем не понравились, потому что ставили под сомнение с таким искусством добытые данные разведки.
— Па-па-дажди, Лева, — в свою очередь перебил Владик, — я н-не кончил… Утром Гриша правильно говорил: главное — разведка. Вот и нам нужно по-настоящему, на месте разведать это дело, а тогда и решать… И я предлагаю, ребята…
Но что предложил Владик, на этот раз никто не узнал. Прозвучал горн, и наступило самое скучное, но зато очень полезное время лагерного дня. Это время нужно бы назвать «живительным часом» или «часом здоровья», а его почему-то все называют «мертвым часом»…
Зайка просвистал тихонько: «Спать, спать, по палаткам!», и мальчики мигом улеглись на койки.
Когда «мудрецы» поселились в башне, у них с Геннадием Михайловичем был серьезный разговор о сознательной дисциплине и о поведении.
Ребята дали честное пионерское слово, что там, у себя в комнате, скрытые от внимательных глаз вожатых, они сами будут следить за собой.
Сдержать это слово в общем было нетрудно, и пионерская честь первого звена долго оставалась незапятнанной. Но вот однажды после обеда сам Владик начал рассказывать звену о том, что вычитал он в одной из своих книжек.
Это был рассказ про то, как первый русский гидрограф, Федор Иванович Соймонов, двести с лишним лет назад на своем непрочном корабле смело вошел в черную пасть таинственного залива Кара-Богаз-Гол…
Владик увлекся и прозевал горн. Рассказывал он всегда интересно, и «мудрецы» до тех пор слушали о приключениях отважных русских моряков, пока новый сигнал горна не возвестил о конце «мертвого часа».
Можно было, конечно, попытаться скрыть эту неприятную историю, никто бы не проговорился… но едва мальчики спустились из башни, Майя посмотрела на них, почему-то отозвала Владика в сторону и тихонько сказала ему только четыре слова:
— Первый и последний раз!
Но и этих четырех слов было вполне достаточно, чтобы испортить Владику настроение на весь день и весь вечер, и к утру он придумал вот что: чем бы ни занималось звено, о чем бы ни говорили, в тот самый момент, когда раздается горн на отдых, все дела и все разговоры сразу прекращаются и вопрос о каждом, кто нарушит этот суровый закон, обязательно выносится на совет отряда.
В первые дни ребятам было немножко смешно каждый день по два часа играть в молчанку, но потом они привыкли, и честь звена была восстановлена.
Не запятнали ее и на этот раз. Молчание воцарилось мгновенно, но каждый из мальчиков, лежа в постели, долго еще не мог заснуть и думал о том, что предлагает Владик, и все в конце концов пришли к одной мысли: нужно самим пройти по маршруту второго отряда и своими глазами увидеть то, что видели девочки и чего они не увидели.
Вот только разрешат ли?
И когда, наконец, после «мертвого часа» прозвучал отбой, мальчики вскочили разом и все разом горячо заговорили о походе.
В тот же вечер Владик и Гриша отправились к Майе. Она внимательно выслушала их доводы, задала несколько вопросов и, наконец, обещала подумать и сегодня же поговорить с начальником лагеря.
Неизвестность мучила «мудрецов», и, чтобы скоротать время до отбоя, Владик начал новый рассказ о Каспии.
Должно быть, знал он какой-то секрет: ребята слушали как зачарованные и, следя за нитью рассказа, уносились в глубь веков, к берегам далекою моря…
И вот низкие звезды поднялись над волнами. Воины, закованные в латы, и рабы, закованные в цепи, спустились с диких гор. Узкие корабли отвалили от берега и, взмахнув крыльями весел, скрылись за горизонтом.
Трудную задачу задал Александр Македонский своим морякам: вдоль и поперек пересечь Пруд Солнца, обойти все его берега и привезти правду о море, лежащем среди гор и пустынь.
Гордо плыли корабли Александра, пока не настиг их жестокий каспийский шторм… День и ночь бушевали крутые волны. Потеряв берега, моряки тщетно взывали о помощи. Воины скинули латы, но спастись удалось немногим. И те, что спаслись, натерпевшись от злого моря, вместо правды привезли страшные сказки. И пошли эти сказки гулять по широкой земле… Недобрая слава, как туман, стояла над Каспием, и даже ученые люди писали о том, что у порога неведомых стран лежит страшный Пруд Солнца и живут на его берегах Гоги и Магоги — народ нечистый — и Гиппоподы, которые спят, закрываясь своими ушами…
Нет, в самом деле, не зря звали этих мальчиков «мудрецами»: для своего возраста знали они порядочно!
ПЕРЕД ПОХОДОМ
В тот же вечер после отбоя Майя пришла к Геннадию Михайловичу. Разговор у них был серьезный и длинный, и закончился он так:
— Ну что ж, — сказал Геннадий Михайлович, — я согласен. Пишите, Майя, приказ.
— Есть, товарищ начальник, — ответила она, пытаясь сохранить серьезный вид, но ничего у нее не вышло, и широкая улыбка украсила ее загорелое лицо. Довольная за мальчиков, тихонько напевая что-то, она быстрым шагом пошла к большому дому. Тут она вспомнила утро, и свою тревогу, и песню, с которой вернулись девочки… И она подумала о том, что это, наверно, очень хороший день, раз он начался и кончился — песней!
