Владимир Добряков - Шумный двор
Гера похолодел. Пальцы его вздрагивали. Он осторожно нажал белый полированный клавиш и все смолкло.
Согнувшись, Гера застыл у безмолвного приемника. В таком положении он оставался до тех пор, пока не почувствовал, что сидит в неудобной позе — ныла затекшая нога. Он лег на тахту и закрыл глаза. А когда снова открыл, то увидел на потолке все ту же навозную муху. Гера с минуту смотрел на нее, но вдруг вскочил, схватил отцовский шлепанец и запустил им в гадкую жирную муху.
Письмо
Лена оказалась способной ученицей. На третий день тренировок освоила подачу, правильно отбивала мячи и, слушаясь наставлений тренера, даже пыталась играть резко, как выражался капитан команды, в «агрессивном стиле». Советы и наставления Гриша давал с удовольствием:
— Первое, следи за ногами, чтобы как на пружинах стояла. Второе, бей резче, дави противника…
Было у него и третье и четвертое… В общем, тренер что надо! Гриша был доволен Леной. Конечно, до настоящей игры ей далеко, но не все сразу. Главное, она не ленится. Хоть два часа готова прыгать возле стола и махать ракеткой.
В это утро Лена отрабатывала «удар на точность». Гриша подавал высокие мячи, а она длинным сильным ударом старалась отбить шарик в дальнюю узкую кромку, которую Гриша отчертил мелом на зеленом поле стола. В голубой пилотке и легком сиреневом платьице, Лена в момент удара чуть приседала и рывком нагибалась вперед, словно и сама собиралась лететь вместе с белым шариком. Когда шарик попадал точно за меловую черту, Гриша восклицал: «Порядочек! Классно!»
Лена взмахнула ракеткой, но мячик, посланный на Гришину половину, пролетел высоко над столом. Хорошо ударить ей помешал Сашин голос:
— Лена! Иди сюда!
Лицо у Саши было взволнованное. Она даже испугалась, сразу положила ракетку на стол.
— Что такое?
— Идем. Я должен тебе что-то показать.
В укромном уголке двора, возле акаций, они сели на скамейку.
— Лена, — сказал он. — Может быть, это не мое дело… Ты не сердись. Но я считал… В общем, я узнал адрес твоего отца.
Изумление ее было так велико, что она не могла произнести ни слова.
— Это оказалось не так уж трудно, — продолжал Саша. — Я написал Мише, и вот — получил от него письмо.
— Можно посмотреть? — почему-то шепотом спросила Лена.
— Конечно… Только ты, пожалуйста, не сердись. Честное слово, я попросил Мишку узнать лишь адрес, а он вообразил себя Шерлоком Холмсом.
Саша подал конверт, на котором номер его квартиры был написан так, что и это письмо вполне могло бы оказаться в почтовом ящике Лены.
— Давай прочту, — сказал Саша. — Почерк у него — хоть секретные донесения пиши…
— Нет, я сама. — Лена торопливо вынула письмо. Вот что она прочла, с трудом разбирая замысловатые Мишкины каракули:
— «Здравствуй, Сашок! Задание твое выполнил на 200 процентов! Да и какое это задание — узнать адрес! Пустяк. Взял телефонную книжку, и готово: Дмитренко А. И. Улица Репина, дом 98. Я даже разочаровался. А потом думаю: а что это — А. И.? Может, и не Андрей Иванович вовсе, а какой-нибудь Алексей Игнатьевич. Решил проверить. Набрал номер и спрашиваю: «Алексей Игнатьевич дома?» А какая-то женщина отвечает: «Здесь такой не проживает». — «Как, говорю, не проживает? Дмитренко Алексей Игнатьевич. Он банщиком работает». Она, конечно, засмеялась: «Дмитренко действительно проживает, только зовут его не Алексей Игнатьевич, а Андрей Иванович. И работает не банщиком, а инженером». — «Извините, говорю, значит, ошибка».
Положил трубку, а потом думаю: а вдруг совпадение? В городе, может, сто Дмитренко живет, и пять из них Андреи Ивановичи. Решил проверить. Хотел снова набрать номер, а потом опять думаю: нет, не годится. Какой же разведчик поступит так неосторожно! Тогда отправился по адресу. Захожу во двор. Кидаю пристальный взгляд налево, направо, замечаю восемь характерных деталей. А самое главное — малышей в песочном ящике. Подхожу к пацанам и говорю наугад: «Эй, хлопцы, кто из вас Дмитренко?» Поднимается один, лет шести, вытирает о штанину руку и подает мне: «Я — Дмитренко. Зовут Валера». — «Здорово, говорю, Валера!» — «Здорово!» — отвечает. «Как, говорю, жизнь молодая?» — «Жизнь, отвечает, хорошая. В детском саду карантин». Забавный малец. Серьезный. Разговорились. Дал ему Алькиным пистолетом пострелять, ну, он мне все и выложил. Отец работает инженером. Ему 44 года. Сходится. Ни братьев, ни сестер нет. Только мать и отец. Квартира у них № 4.
Ну, будь здоров, Сашуха! Если нужно еще что, напиши. Мигом разведаю».
Опустив голову, Лена с минуту сидела молча.
— Ты расстроена? — не выдержав, спросил Саша.
— Не знаю… — Она вздохнула. Потерла руками лоб. — Я не знаю. — И она опять задумалась.
— Так ты напишешь ему? — нарушил молчание Саша. — Адрес теперь есть. Почему не написать?
— Попробую, — неуверенно сказала Лена.
Вечером, когда бабушки не было дома, она села к столу и на чистом листке написала сверху: «Здравствуй, папа». Папа… Какое странное слово. Папа. И почему — папа? Лучше «отец». Это скромней, строже. Она разорвала листок и написала на другом: «Здравствуй, отец».
Написала, задумалась, уставила глаза в одну точку… И потекли минуты. Что писать? О чем спрашивать? О том, что виноват или прав и как получилось, что решил оставить маму одну и уехал? А может быть, сразу об этом спрашивать нельзя?.. Наверное, нельзя… И захочет ли он вообще отвечать? У него новая семья, Валерик…
Так что же написать? Она посмотрела на чистый листок с единственной строчкой «Здравствуй, отец». А почему «здравствуй», а не «здравствуйте»? Конечно, это бестактно. Будто предъявляю на него какие-то права. Просто глупо!
И этот листок она порвала. Пододвинула третий, но так и не решилась ничего написать.
«Нет, — подумала Лена. — Не могу сейчас. Потом. Надо все хорошо обдумать».
Примирение
С утра парило, как в бане. Красный столбик спирта в термометре подскочил кверху. А стрелка барометра клонилась к буре. В начале двенадцатого Костя через магнитофон объявил по всему двору:
— Внимание! Передаем срочную сводку погоды. Сейчас, по данным метеостанции, температура — 32 градуса в тени. Атмосферное давление — 735 миллиметров. В ближайшие часы возможны осадки и гроза.
Прогноз оправдался. В полдень с запада навалилась черная туча, и будто глухой заслонкой притворила солнце и голубое небо. Сделалось мрачно, жутко. Потом налетел ветер, зашумели тополя, заурчал вдали гром. А еще через несколько минут уже грохотало кругом. Сверкали молнии. Припустил крупный, тяжелый дождь.
А в пионерском клубе — сухо, уютно, чисто. Весело ребятам. Один читает книжку или листает «Крокодил», другой меряет силу. Этот какую-то игру, себе облюбовал. Володька наигрывает на балалайке. Возле Пенки, как всегда, — любопытные. Не перестают удивляться: девчонка лишь в пятый класс перешла, а в шахматы всех ребят подряд чистит!
На улице раскатисто громыхнуло. Даже стекла в рамах зазвенели. Грохот усилился еще оттого, что распахнулась дверь и в комнату вбежал Сенька Буратино.
— Сеньор! — глядя на него, сказал Володька. — Вы не можете потише стучать своими деревяшками?
Ребята захохотали.
Но Сенька и не подумал улыбнуться. Недобрым взглядом с порога оглядел всех. Губы под острым носом скривились.
— Веселитесь?
— А чего скучать! — сказал Лешка. — Можем и тебя развлечь. Философ, сыграй ему гопака. Пусть спляшет.
— Сами пляшите! Умники!
— Ты что, перцу наелся?
— Пошли вы…
— Ну-ну, полегче! — предупредил Лешка. — Чего шумишь-то?
— А то, что умники вы большие! Сейчас у Геры был…
— И что он? — усмехнулся Лешка. — Слезы льет?
— Слезы!.. Переживает человек. Понимаете?.. Довели!
— Так ему и надо!
— Обожди, Леша, — сказал Василек. — Так, говоришь, правда переживает?
— Еще бы! Бойкот объявили! Корреспонденту наябедничали! Сколько можно мучить? «Я, говорит, фильм о дворе хотел снимать, а они бегут от меня, как от чумного».
— Может быть, и в самом деле прекратим бойкот? — сказал Саша.
Обсудив, что и как, ребята согласились: верно, подержали за ухо и будет. Что он, бесчувственный? Деревяшка? Только Лешка, поджав губы, не проронил ни слова.
Василек вызвался тут же сходить к Гере. А чего ждать? Решили, значит решили!
По дороге к Гере Василек все придумывал, с чего бы лучше начать разговор. Но так и не придумал. Поэтому, как вошел в Герину комнату, так сразу и сказал:
— Говорят, кинокамера хорошая у тебя. Хоть бы картину маленькую снял. Вон любительские фильмы даже по телевизору показывают.
Гера, и без того удивленный приходом Василька, совсем растерялся.
— Так вы сами не хотите… А я-то могу. Пожалуйста…
Василек не умел хитрить. Он не стал тянуть волынку.
