Тамара Михеева - Когда мы остаемся одни
– И тебе. Ну, что поговорила.
Они так и сидели на вершине холма и смотрели на спящую Караби. Хотя, наверное, правильно было бы сказать «спящее», плато всё-таки, но Янке Караби почему-то всегда представлялась женского рода. Яйлой её тоже называют.
Янка задрала голову вверх. В небе висели огромные хрустальные звёзды. Янке вдруг показалось, что они с Варей сидят на таком маленьком пятачке травы и камней, а вокруг – сплошной космос. КОСМОС. Чёрный, бесконечный. И они летят в нём вместе со всей планетой, вместе со всеми людьми, с их страданиями, радостями, войнами, и кто-то в эту минуту рожает нового человека, то есть даже не так – вот именно сейчас, в эту минуту, пока Янка думает свою мысль, родилась, наверное, целая тысяча детей, которые будут расти, взрослеть, мучиться и радоваться, а крохотный пятачок травы и камней так и будет лететь в космосе. И это никак не остановить. Янка погладила рукой траву. Она ощутила себя нитью, связывающей траву и звёзды. От этого было и страшно, и весело, и как-то торжественно.
– Как ты думаешь, – спросила Янка, – он когда-нибудь к нам вернётся?
Варя пожала плечами. Но всё-таки она была ужасно честная, эта Варя, и она сказала:
– Прости, но мне кажется, что там любовь. Ну, в смысле на самом деле, навсегда.
Может, даже родят кого-нибудь… Так что когда мне предложили эту школу спортивную… ну, учиться, я сразу согласилась, даже их спрашивать не стала. Вернёмся вот из похода и поеду.
– Хорошая школа?
– Да какая мне разница? Лишь бы от них подальше… Но знаешь, так странно: я бы раньше до потолка прыгала, если бы мне там предложили учиться, а теперь вот еду, а никакой радости.
Янка подумала, что хорошо её папочка устроился: тут нарожал, разлюбил, другую полюбил, ещё нарожает… «Любовь… навсегда…» С её мамой он, наверное, тоже так думал. Уж детей тогда не делал бы, что ли! Чтоб не мучались! Янка усмехнулась: ага, она прямо вся такая замученная! Глупости всякие лезут в голову! Как там бабушка в первом письме писала: «Сердцу ведь не прикажешь, с места не сдвинешь». Янка тогда на эту фразу сильно разозлилась, а сейчас вдруг поняла, что сама она – не лучше. Вот она два года назад жить без Рябинина не могла, а сейчас смотрит на него, как на красивую картинку, и всё. А полгода назад с ума сходила по Глебу, а теперь и не вспоминает даже. Может, влюбчивость передаётся по наследству? Неужели и с Талем будет также? Но она не хотела в это верить. «Просто они все были не мои, так… проходящие. А Таль – настоящий. И он – мой».
Последнюю ночь решили совсем не спать. То Аннушка, то Листовский пели песни под гитару, кто-то им подтягивал, кто-то просто слушал. Янка смотрела на каждого и будто прощалась. Правда ведь неизвестно, когда теперь увидятся. Восемь лет они учились вместе, дружили, а сейчас, всего за год, такими далёкими стали! И даже Майка. А ведь казалось, что ничто их не разлучит, что такая дружба на всю жизнь, и всю жизнь будут понимать друг друга с полумысли! Но вот пять дней идут бок о бок и даже не о чем поговорить… Ну, обсудили Майкино большое событие, её поступление в колледж, ну рассказала Янка про Глеба, про зимний поход, про Таля и даже чуть-чуть про Дашин день рождения, но без подробностей, потому что боялась, что Майка нарушит что-то своими вопросами и комментариями. Про Таля Майка сказала:
– Да ну… Какой-то он не прикольный. Глеб хоть стильный такой был, харизматичный, а этот… какой-то неотёсанный.
– Ну, у нас с тобой всегда были разные вкусы на парней, – усмехнулась Янка. «Неотёсанный» Таль все эти дни как-то незаметно был рядом. Вроде, и не говорили ни о чём, Янка его даже не очень замечала, но стоило ей упасть на спуске, как кто-то помогал подняться, и этот «кто-то» был Таль. А когда Рябинин подходил, вроде, просто так, но Янка нутром чувствовала, что не просто, и Таль тут же оказывался рядом, спокойно вставал по другую сторону. И Янка уже не сомневалась, с кем её сердце.
Глава 7
Хорошо бы нам жить с тобой…
Поход закончили в Рыбачьем. День провели на море и вот уже погрузились в автобус на Симферополь. Янка хотела ехать провожать одноклассников до поезда, но был вечер, как обратно-то добираться? Она с каким-то непонятным облегчением обнялась с каждым и подумала, что да, лучше ей с Талем и Тарасом домой, чем с ними в Симферополь. Майка даже всплакнула.
– Ну, ты пиши… и приезжай. Пусть отец оплатит, чего он?
– Да ладно, Май, сейчас-то уже – когда, скоро школа начнётся.
– Ну, на Новый год!
– На Новый год постараюсь. Ты тоже пиши. А то забудешь меня в своём колледже…
– Тебя забудешь…
Автобус мигнул габаритными огнями и, чуть покачиваясь, повёз одноклассников в Симферополь. Янке было грустно.
Дом показался маленьким и тесным. Она уже знала этот секретик: когда возвращаешься из поездок, особенно летом, первый день кажется, что комната стала ниже и уже. Потом это проходит. Янка села на диван. Её комнату в скворечнике сдали, опять придётся мучаться на раскладушке! Пришла мама. Встала у стола.
– Яна… нам надо серьёзно поговорить.
Ого! Как-то Янка побаивалась таких слов и интонаций.
– Как твои ребята?
И Янка сразу поняла, что мама не знает, как начать «серьёзный разговор», что специально тянет.
– Хорошо ребята. Свои же, – усмехнулась Янка.
– Вот и хорошо! Рада, что ты… ну, что вы не растеряли связей, общаетесь…
Янка давно заметила, что если мама не знает, как сказать что-то важное, она начинает разговаривать штампованными, пафосными фразами, как плохие учителя в школе.
Янке тревожно стало. В прошлый раз это ничем хорошим не кончилось. Ну а теперь-то что? Замуж, что ли, выходит? Да ради Бога! Только если он будет изводить их с Ростиком, как папа Варю…
– Нам надо вернуться домой.
– Что?!
– Не кричи, – поморщилась мама. – Здесь никаких перспектив. Ни для тебя, ни для меня, ни для Ростика. У него, оказывается, большие проблемы в школе. Я с ним уже не справляюсь, ты мне совсем не помогаешь, ты скоро закончишь школу, надо думать о будущем образовании. Здесь ты не сможешь никуда поступить, ты даже языка толком не знаешь и вообще… Там у папы и у меня есть знакомые, всё-таки проще. Ростика вообще надо срочно увозить, он с какой-то шпаной связался…
– Да разобралась я уже со всеми! И там, что ли, шпаны нет?
– Яна! Ну, что ты так всё буквально воспринимаешь? И разве я не права? Про образование. И вообще: ты не хочешь домой?
– Ты весь этот год говорила, что наш дом здесь.
– Просто мы с папой подумали…
– С кем вы подумали?!
– Яна, ну зачем ты так? Он же всё равно твой отец, какая разница, что у нас с ним, ты ведь дочь, и он очень переживает…
Первое, что Янка почувствовала, было… облегчение. Домой! В свой город, в свою квартиру, где можно хлопать дверями, и где все предметы знакомы тебе с детства! Домой! Не надо будет мыть полы и слушать издёвки Шрамко! И тут же она будто с разбега врезалась в бетонную стену… Домой? Ведь они же гордые, они не простили, они уехали, а теперь они вернутся, и она пойдёт опять в свой класс, и все будут так сочувственно на неё смотреть, сочувственно, да, но с оттенком презрения – поманил папочка, вы и прискакали? И она, Янка, этому рада? Она так разозлилась на себя за это чувство облегчения, что заткнула уши. Она вспомнила Варины слова, все её рассказы, и вдруг всё сложилось у неё в голове, как пазл. Она чётко поняла, что они возвращаются не просто домой. Они возвращаются к нему. К папе. Возвращаются, потому что он попросил.
– Значит, ты его простила.
Мама покраснела. Опустила глаза.
– Я знаю, тебе трудно это понять… но мы всё-таки так долго с ним прожили. Нас многое связывает.
– Он же тебе изменил!
– Каждый человек может ошибаться.
Лицо у мамы – непрошибаемое. И голос. Янка прекрасно знала, что когда у неё такое лицо, её ничем не проймёшь, бесполезно. Она представила, как они снова будут жить в своей квартире, все вчетвером, завтракать вместе, вечером телевизор смотреть, ёлку на Новый год наряжать. Можно будет уже не думать о деньгах, не работать. Мама опять будет всегда дома… Ты же этого так хотела, Янка, ещё год назад, когда тебя только привезли сюда! А то, что он жил весь этот год с другой женщиной, спал с ней, целовал её – это забыть?
– Ты из-за денег к нему едешь.
– Что?!
– За ним ведь как за каменной стеной. Работать не надо. Напрягаться не надо. Он всё для нас сделает. Тем более теперь. Когда виноват.
– Ты многого не понимаешь, – устало сказала мама. Она постарела за этот год и подурнела, но Янке не хотелось её жалеть.
– Ты же мне сама говорила, что надо гордость иметь, что…
– Ой, Яна! – досадливо поморщилась мама. – Нет у меня сил на гордость! Вы растёте, надо о вашем будущем думать, а как я вас обеспечу? Продавец в ларьке… Ростик совсем от рук отбился, ты вся в своём Тале, до нас тебе и дела нет! Не до гордости тут!
– А гордость… она, значит, такая, да? Захотел – достал из кармана, захотел – спрятал?
