Мари-Од Мюрай - Мисс Черити

Дорогие дети, в честь восьмилетия Эдмунда у нас сегодня сюрприз: мы пригласили выступить мисс Тиддлер и… того, кто пока от нас прячется.

Все взгляды сосредоточились на мне и моей корзинке. Я была на грани обморока. Ну что ж, если я сейчас упаду — тем хуже, миссис Картер сама виновата. Я наклонилась, чтобы открыть крышку корзинки, Питер высунул голову, поставил лапки на плетеный край и навострил уши в ожидании опасности. Его появление встретили таким взрывом смеха, выкриков и аплодисментов, что Питер тотчас снова скрылся внутри. Все подумали, что он спрятался нарочно, и завопили еще громче.

Ш-ш-ш… тише! Не шумите так! Питер очень застенчивый.

Перед глазами у меня все плыло. Но вот дети угомонились, и я тихонько позвала Питера. Снова показалась его милая мордочка, а младшая дочь миссис Картер громко расхохоталась от счастья. Все зашикали на нее: «Ш-ш-ш, тише!» Питер согласился выйти из корзинки… правда, мне пришлось его немного подтолкнуть. Мы начали с простейших трюков: подняться на задние лапки, станцевать несколько па, прыгнуть через кольцо, отбарабанить ритм. Малышка хохотала без умолку и тянула к Питеру ручки, пытаясь его схватить.

Осторожно, Питер: злой охотник! Он вас подстрелит. Пиф-паф! (Полушепотом.) Замри, Питер, замри.

И — о чудо! — кролик послушался с первого раза, команду не пришлось повторять двадцать раз; он упал на спину и застыл, подняв лапки кверху. Даже миссис Картер расхохоталась. Потом мы занимались арифметикой. В ответ на «сколько будет два плюс два?» он два раза постучал лапкой по полу, и я его отругала. На «три плюс два» он постучал три раза, и я дернула его за ухо.

Вы плохо выучили урок, мастер[10] Питер. Какой скверный пример вы подаете мастеру Эдмунду! Возвращайтесь в свою корзинку. (Полушепотом.) Корзинка, Питер, корзинка.

Не-е-ет, не надо в корзинку!

Питер спрятался, как я и просила, но вскоре выглянул.

Питер! Питер!

Питер любил детей. Он, конечно, раньше никогда не видел их в таком количестве и таких шумных. Но, как только первый испуг прошел, он с удовольствием принялся их развлекать.

А теперь, Питер, подойдите к самой послушной девочке. Давайте, Питер, покажите нам самую послушную девочку среди наших зрителей!

Я подтолкнула его в направлении малышки Нелли Картер. В три прыжка Питер оказался перед ее стулом.

Клолик! Клолик!

Я поймала Питера и дала Нелли подержать его на ручках. Она изо всех сил схватила беднягу за ухо, так что он дернулся. Я осторожно разжала ее кулачок и тут же, чтобы спасти Питера, попросила его показать самого большого шалуна.

На этот раз я подтолкнула кролика к Эдмунду. Несколько прыжков — и вот Питер уже сидит перед мальчиком, а тот бережно гладит его по прижатым ушам и спинке. Естественно, всем тоже сразу захотелось его погладить, и мне пришлось следить, чтобы моего кролика не разорвали на части. Когда все закончилось и Питер, живой и невредимый, снова очутился в своей корзинке, я вдруг осознала, что прекрасно провела время.

До свидания, мисс Тиддлер! До свидания, мастер Питер!

До свидания, мисс Черити! Это лучший день в моей жизни!

Утро после триумфа — всегда хмурое. В последующие дни я спасалась от скуки в классной комнате. Нет, я, конечно, читала книги, доучивала наизусть «Укрощение строптивой», дорабатывала (согласно требованиям науки) наброски с грибами или же доводила до ума эксперименты с гнилью на сухой древесине… Но утром ли, вечером — меня неотступно преследовал один и тот же вопрос: зачем? Зачем я все это делаю? Зачем учусь, исследую, упражняюсь, стремлюсь к совершенству? Зачем? И все чаще, будто сам собою, вырисовывался очевидный ответ: а низачем. Нет никакого смысла.

Когда в семь часов вместо обычных шести тридцати (воля моя слабела) я поднялась с постели, Глэдис вручила мне письмо со словами: «Дроля ваш прислал».

Герр Шмаль написал, что они с молодой супругой наконец вернулись в Лондон и ничто не принесет им большей радости, чем снова увидеть меня, лучше всего в компании двуглавой змеи. Предвкушение встречи вернуло меня к жизни. Но у мамы нашлось для меня столько дел, что я смогла снова воспользоваться черным ходом лишь через неделю.

Какое же счастье снова бежать в музей! Вместе со мной по цветущим аллеям летели воспоминания. Наконец-то я смогу обнять Бланш…

На этой мысли я замедлила шаг. Потом остановилась. Ведь Бланш не сможет меня обнять. Как вынести вид правого пустого рукава моей дорогой подруги? Я убеждала себя: «Ну же, Черити, смелее! Вы должны обнять ее, поговорить с нею как ни в чем не бывало».

Когда я вошла, герр Шмаль с Бланш уже стояли в зале тератологии. Бланш сразу бросилась ко мне и поцеловала. Ее муж догнал ее, взял рукой за талию и прижал к себе.

Вы прекрасно выглядите, Бланш! Я опасалась…

Герр Шмаль рассмеялся моему изумлению. У него самого вид сегодня был усталый. Зато порозовевшая и поправившаяся Бланш сияла: ее лицо больше не казалось осунувшимся и болезненным. Когда она склоняла голову к плечу мужа, это объяснялось не слабостью, а гордостью. Все время нашей встречи они провели, прижавшись друг к другу, так что никто бы и не заметил, что у Бланш нет одной руки. Изредка герр Шмаль наклонялся ко мне и повторял, словно только что сделал открытие: «Удивительная женщина, просто удивительная!»

Они строили грандиозные планы. Недавно они нашли небольшой коттеджик, окруженный садом…

Помните мой сон, Черри? Это именно тот дом, с такой же кованой оградой и таким же дверным колокольчиком! Невероятно!

Они с еще одной четой друзей собирались открыть школу для девочек. Там с девяти утра до трех дня девушкам из хороших семей будут преподавать французский, немецкий, пение и рисование…

А еще эти уроки хороших манер и проклятой вышивки! Нет, нет, нет, нужно учиться наукам: геологии, ботанике, истории и…

Ульрих, Ульрих…

И, конечно, математике! Вы же согласны со мной, мисс Тиддлер? Молодым девушкам следует учиться тому же, что и молодым людям…

Мое молчание его удивило.

Вот, к примеру, вы сами, мисс Тиддлер… Ваши грибы, ваша плесень…

Я глубоко вздохнула.

И что в этом хорошего, герр Шмаль?

Как это «что хорошего»?! Что хорошего в том, чтобы учиться?

Да. Зачем это все, ради чего?

Да ради любви к искусству! Ради любви к науке!

Давайте поговорим о чем-то другом, герр Шмаль, я не хотела бы вас расстраивать.

Но поздно, он уже расстроился.

А все этот тупой Барни виноват с его «научным масштабированием». Это он подрезал вам крылья на взлете вашей научной карьеры…

Мы с Бланш расхохотались. Но Ульрих не смеялся. Будучи сладкоежкой, он утешился только в соседнем кафе, за чашкой чая с булочками и кексами. Время летело, а мы еще о стольком не успели поговорить…

Приходите к нам в гости, Черри.

Я пообещала, что приду, обняла ее и изо всех сил пожала руку герра Шмаля.

Я немедленно вернусь к работе. Вы, несомненно, правы.

На следующее утро я поднялась в шесть, чтобы наверстать упущенное время. Меня увлекла новая идея — нарисовать Петруччо. С технической точки зрения тут было над чем поработать. Во-первых, Петруччо не сиделось на месте. Во-вторых, он был сплошь черный и, пожалуй, уродливый. Во всяком случае, не красавец. Но разве целью искусства не является делать мир прекраснее? Приукрасим же и ворона.

Я посадила Петруччо в классной комнате, сослав Питера в проходную комнатку, к Табите. Вскоре ворон сообщил о своих мстительных намерениях.

Я его убью, кар-кар!

В течение нескольких дней он зубоскалил, следуя дурному примеру Глэдис. Я пыталась заставить его сидеть на одном месте, рассыпая по столу страстно любимые им пшеничные зернышки. Так мне удалось сделать дюжину набросков. Его огромный наглый клюв то и дело оказывался в непосредственной близости от моей руки. Приходилось отмахиваться от него с яростными криками «кыш!». Хлопая крыльями, он делал вид, что улетает, но не двигался с места, поскольку с присущей ворону мудростью давно понял, что именно на столе я регулярно высеваю пшеницу.