Бранко Чопич - Ноги в поле, голова на воле
— Метель собирается страшная, — ворчал мой дед и приговаривал: — И что это вас именно сегодня к Джурачу несет, застигнет вас непогода, не пустит обратно домой.
День медленно движется, а тучи спускаются все ниже, наливаются тяжестью и чернотой. К нашему дому пробрался Давид Рашета и манит нас из-за плетня:
— Ребята, давайте раньше двинемся, вот-вот пойдет снег. Как бы нас метель в пути не захватила, трудно нам будет до мельницы к Дундурии добраться.
— Вот и отлично, что снег, он у бабки Еки яму с дровами засыплет и наши следы заметет, и никто не узнает, куда мы ушли, — сообразил Икан.
Никем не замеченные в сгустившейся мгле мы добрались до нашей бабки Еки. Давид Рашета подгонял старушку:
— Давай, бабушка Ека, твои пожитки, мы их с собой возьмем.
Семеро братьев Рашет навьючили на себя бабкину постель, одежду, обувку и посуду. Мне досталось нести младшего кота Котофея, Икану — старшего Котофея Котофеича, Ею Клячу обвешали торбами и мешочками с сушеными травами, а Вею приставили к бабке Еке в качестве личного сопровождающего. Оставшийся скарб бабушка Ека заперла в доме.
— Пусть теперь поищет нас этот мерзкий староста со своими легавыми.
Узкой стежкой спустились мы к речке и пошли вдоль нее вверх по течению к Ущелью сказок.
Я своего кота засунул в школьную торбу, то же самое сделал и Икан. Оба кота спокойно дремали в торбах, из них торчали две здоровые усатые морды.
В теснине нас встретили предвестники метели. Редкие отдельные снежинки заметались, заплясали в воздухе, закружились роями. Скрылись из виду окрестные горы, заволокло высокие края теснины и дальние деревья, и вскоре в трех или четырех метрах впереди уже ничего нельзя было различить.
— Хорошо, что мы раньше вышли, — сказал Давид. — Как-нибудь уж добредем до мельницы.
Ветер взвыл протяжно над ущельем. Бабка Ека озабоченно глянула вверх и проговорила:
— Снежный буран собирается! Поторопитесь, дети.
Вея поддерживала старую женщину под руку, чтобы она не упала, поскользнувшись на снегу.
— А ну-ка, бабуля, ухватись покрепче за ветер! — шутила Вея.
Снег валил такой плотной стеной, что казалось, все небо обрушится на землю. Вьюга закручивала снежные вихри вокруг наших беглецов, так что порой они совсем не видели дороги.
— Охо-хо, давненько такой метели не было, — вздыхала бабка Ека. — Здесь и то метет, а каково в открытом поле, где ветру вольная воля!
Вдруг пронзительное завывание бури, стонавшей в вышине над ущельем, прорезал мощный голос одного из братьев Рашет:
— Ату ее, держите, бешеную!
Вся команда вместе с бабой Екой дружно подхватила этот боевой клич:
— Ату ее, держите, бешеную!
— Гей, кумовья, за хвост ее хватай, не отпускай! — гикнул Икан.
Этот крик всех нас развеселил и ободрил, когда же сквозь вой бурана мы различили хлопотливое лопотанье старой мельницы, мы и вовсе воспряли духом.
— Ату ее, бешеную!
— Держи ее, соседи и родня!
Тут со стороны мельницы до нас долетел ответный призыв:
— Сюда, Рашеты, молодцы! Узнал я ваш клич боевой!
— Ого, да это Дундурия! — воодушевились мы и с новыми силами бросились к мельнице. За нами следом ковыляли Вея с бабкой Екой.
Дундурия дожидался нас перед мельницей. Косматый, обсыпанный мукой и снегом, он напоминал огромного, древнего Деда Мороза.
— Эгей, гости мои дорогие! — радушно встретил нас Дундурия. — То-то приснился мне под утро сон, будто гости ко мне припожалуют, так что я и барашка расстарался зажарить. Меня мой сон никогда не подведет, это я знаю.
Когда же из снежной круговерти показались и Вея с бабкой Екой, Дундурия совсем развеселился:
— Так и есть, мне и сваты снились, вот тебе, пожалуйста, и молодая явилась. Вспоминаешь ли ты, бабка Ека, как ты однажды пообещала переехать ко мне на мельницу и остаться тут хозяйничать?
— Так разве ж ты тогда не в шутку говорил, старый бес? — затараторила бабка Ека.
— Что за шутки! Мне как раз хозяйка требуется, давно уж надоело самому посуду мыть и носки латать, да и проволока у меня вся извелась.
— Какая еще проволока? — удивилась бабка.
— Для штопки. Я носки себе проволокой латаю, нитки на моих носках не держатся.
— Ну уж если так, то куда денешься? — хмыкнула бабка. — Все равно я в бегах. Ищут меня жандармы и староста Крикун. Грозятся с детишками в темницу засадить.
Разбушевался тут старый мельник, раскричался:
— Крикун говоришь? Значит, этот осел по сю пору старостой на селе сидит? Давненько я его сквозь свои пальцы не пропускал, вот он и обнаглел.
Отшумевшись и выдохнув свой гнев, Дундурия повел нас к себе, и мы всей толпой ввалились в его большую комнату. В печке весело потрескивал огонь, а за печкой дремал славный кот Дундурии Котурия.
— Накрывай на стол, бабка Ека, с этого дня ты в этом доме хозяйка! — воскликнул Дундурия.
На столе мгновенно появились и барашек с вертела, и знаменитые дундуриевские погачи величиной с мельничное колесо.
— Налетайте, ребятишки, да запомните хорошенько, как вы у Дундурии на свадьбе пировали!
— А про меня ты что же и не вспоминаешь? — пискнула бабка Ека.
— Верно, пусть будет так: на свадьбе Дундурии с бабкой Екой. Ну и взвоет же этот староста-горлопан, когда узнает об этом событии.
После обеда мы взялись устраивать себе постели. Натаскали сена из ближнего стога и разостлали его по всей комнате. Постель вышла в полметра высотой. Сено застелили сверху бабки Екиными ряднами да одеялами, получилась не постель, а просто царское ложе!
— Ого, да тут можно целую роту солдат спать уложить!
Пока мы сено таскали, метель еще пуще разыгралась, завывает ветер, закручивает снежные вихри, а снег все прибывает и прибывает.
— Видит бог, ребятишки, вовремя вы ко мне пришли, не пробиться бы вам сейчас сквозь пургу, — сказал Дундурия. — Намело сугробов выше плеч.
В тот вечер мы сладко заснули под жужжание мельничного жернова и завывание бури. Нам и в голову не пришло, что родители наши будут волноваться, что мы не вернулись домой.
30
А родители в тот вечер и в самом деле еще не слишком беспокоились. Видимо, Джурач, решили они, оставил нас ночевать у себя, побоялся отпустить в непогоду. Наши домашние и вообразить не могли, что нас в такой буран занесло ни мало ни много, как в Ущелье сказок, к мельнику Дундурии.
Наутро село проснулось погребенным под снегом. Могучие сельские здоровяки и те с трудом прорывали тропинку к источнику или до ближайшего соседа.
Снег все сеял и сеял легкой и мелкой крупой. А к полудню неведомыми путями разнеслась по селу весть:
— Пропали мальчишки! Исчезли братья Рашеты, нет Бранко с Икетой, Ей Клячи, Славко Араба.
Первый слух подгонял и второй:
— И бабка Ека сгинула куда-то! Хижина ее ограблена, имущество вынесено и обоих котов нет!
— Не иначе как разбойники обчистили старушку! — строил догадки Джурач Карабардакович. — Узнали, что она живет одна, и обобрали.
— Но для чего же они и ее с собой увели? — недоумевали люди.
Этот вопрос всех ставил в тупик. Вот уж это действительно всем было невдомек.
— А главное непонятно, куда наши дети девались? Сказали, что идут к Джурачу Карабардаковичу, и пропали.
Дядюшка Вук Рашета первый высказал предположение, что в этом деле замешаны жандармы.
— Уж очень они донимали расспросами и бабку Еку, и ребят, ну и нагнали на них страху. А теперь вот поди-ка разыщи их.
— Это староста Крикун во всем виноват! — возвысил голос Джурач Карабардакович. — Он ко мне раз десять приходил и все допытывался, кто бабке Еке дрова из леса носит. Легавыми грозился. Придут, говорит, жандармы и пересажают всех до единого.
Наши матери ударились в слезы и запричитали:
— А вдруг наших бедных детишек снегом замело. Кинулись они от жандармов спасаться и погибли в метели.
— Нет, не может такое с моим Давидом случиться! — твердо заявил дядюшка Вук Рашета. — Давид не даст малышам пропасть. Отсиживаются в каком-нибудь укрытии, я за них не беспокоюсь.
— А вдруг их перехватали жандармы и бросили в подвал, в такую-то метель, — высказал сомнение кто-то.
Встревоженные люди высматривали беглецов и там и сям, но их и след простыл…
— Сначала со старосты спросим, он в ответе за наших детей, а уж потом продолжим розыски! — и, предводительствуемые дядюшкой Вуком Рашетой, крестьяне повалили к старостиному дому.
За горло схватили Крикуна:
— Где ребятишки наши, отвечай!
— Откуда мне знать? Интересовались ими жандармы, говорят, они дрова таскали… — бледный с перепугу, мычал староста.
— А не ты ли это завел такие порядки в нашем достопочтенном селе, что нам и ветку сухую с земли поднять запрещается? — раскричались крестьянки и затрясли над старостой прялками, поварешками, скалками и мешалками.
