Нина Артюхова - Мама
Оля согласилась добродушно:
— Еще один вариант. Могу добавить в защиту Светланы, что «детоводство», как мой папа говорит, занятие трудоемкое, но увлекательное, увлекательное, но трудоемкое. По себе знаю: один мой братец чего стоит, а ведь Славка у нас хороший мальчик. Будет у тебя, Алла, свой, и никуда ты от него не денешься!
Вечером, после купания, гулянья, игры с Димкой, собрались уезжать.
— Рано еще, — сказала Светлана.
Но вспомнили, что хотели попасть в кино на 10.30.
— Светик! А ты поедешь с нами? Мы ведь и тебе билеты взяли… два билета, можешь с Костей. Картина замечательная! Все очень хвалят.
— Галочка! Да как же мне: сейчас Димку кормить.
Она проводила их до мостика. Вернулась. И стало ей чуточку грустно. Потом понесла Димку в дом. Он улыбнулся, уже сонно. Светлана ему ответила:
— Нет, Димок, это все-таки самое лучшее на свете!
— Что самое лучшее? — спросил Костя. Светлана прижала к себе Димку:
— Вот это.
А девушки, идя к станции, жалели Светлану, и каждая порадовалась за себя: свобода — это пока тоже очень хорошо.
XIX
Костя приезжал из Москвы всегда с одним и тем же поездом. Если нужно было зайти что-нибудь купить, на полчаса или на час позднее.
В субботу Светлана с Димкой на руках вышла, как всегда, за калитку. Мимо проходили дачники и местные жители, растягиваясь вдоль зеленой улицы небольшими партиями: самые шагастые — впереди, старенькие и неторопливые — сзади. Потом пауза на десять — пятнадцать минут, и новая порция идущих со станции.
Семь, восемь часов… Некоторые здоровались. Светлана спрашивала:
— Вы каким поездом? Папку нашего не видели?
Нет, не видел никто. Димке, пожалуй, вязаную кофточку пора надеть… Вернулась в дом. Пока одевала — прислушивалась.
Опять вышел за калитку нарядный ребенок в голубой вязаной кофточке, в шапочке с помпоном.
— Ну-ка, Димок, скажи: «Па!»
Но Димка говорит: «ма» и еще «дай-дай». Только два слова, больше ничего не говорит.
Тетя Леля пришла с речки.
— Не приехал Костя?
— Нет еще.
А Константин выехал как раз со своим обычным поездом. Смотрел в окно и думал, как много было в жизни связано с железной дорогой. Сначала поездки с матерью, потом — самостоятельные, поездки с товарищами, поездки вдвоем. Дачные поезда, поезда дальнего следования, воинские эшелоны.
И еще думал — как мало ему пришлось быть дома за последние одиннадцать-двенадцать лет.
Когда приезжаешь в одно и то же место с такими вот большими промежутками, иной раз вдруг представится, что не было этого промежутка, что вовсе и не уезжал никуда.
За окном поворачиваются дома поселка, выдвигаются один из-за другого. Отсюда видно мамину библиотеку. И кажется — вот сейчас выйдет мама на крыльцо и помашет платком. Прямо даже чуть не привстал, чтобы самому помахать.
Дорога со станции знакома до мелочей. А то, в чем она изменилась, уже несущественно, теперь кажется, что всегда было так.
Постарше и пореже деревья, повыше кустарник, новые заборы, новые бревна моста. Вот здесь, именно здесь, перейдя речку, часто встречал Надю.
Иногда встречи бывали случайными, но чаще это был тонкий расчет, стратегический план.
Усмехнувшись, Константин невольно замедлил шаг и даже приостановился, перейдя мост.
И вдруг ему показалось, что на дороге, в тени деревьев, образующих здесь зеленый коридор, как бы из его мыслей возникла Надя. Почудилось? Да нет же! Надя в светлом платье, в белых босоножках идет, задумавшись, несет аккуратно перевязанный большой сверток. Неужели пройдет, не заметив?
Подняла голову, улыбнулась:
— Костя! Здравствуй. Мама говорила, что вы здесь. И что у тебя очаровательный сын.
— А твоя Верочка небось в школу скоро пойдет?
— Да, уж не так много осталось.
— Ты давно приехала? Всем семейством?
— Да, всем семейством. Вчера приехали. Ты, Костя, на станцию?
Надя перешла мост, Константин шел рядом.
— Собственно, я наоборот — со станции домой. А ты в Москву?
— Нет, я к своей портнихе, она за линией живет, на Садовой улице, помнишь?
— Дай я понесу. Что это? Солидных размеров твои наряды!
— Это мое драповое пальто.
Надя поглядывала на него искоса, с доброжелательным любопытством: вот ты какой!
— Костя, ведь мы… пять лет не виделись!
Он сказал:
— Шесть.
— Да, правда. Ты что на меня так смотришь? Подурнела, постарела?
— Не напрашивайся на комплименты.
— Как Светлана твоя? Я, Костя, очень порадовалась тогда за тебя.
— Спасибо за хорошее отношение.
— Она у тебя чудесная… Вот сюда пойдем, к переезду.
Шел поезд. Они постояли, пережидая, уже откровенно, в упор разглядывая друг друга.
— Ну, а я на твой взгляд — постарел?
— Это мы, женщины, стареем. Про мужчин говорят: возмужал.
Изменилась она? Да, конечно. Немного пополнела — и это ей идет. Ее красота была строгой, стала роскошной. Глазам больно смотреть! Кто ни пройдет мимо — оборачивается.
Константин проводил Надю до дома портнихи.
— Посиди здесь на скамейке, я очень быстро. Вместе вернемся.
На обратном пути Надя рассказывала о дочке. Заставила говорить о Димке, о Светлане.
— Это очень жаль, что Светлана не работает. Нужно устроить, чтобы преподавала опять.
— А как устроить? Ну, вот как ты устраивалась, скажи.
— У меня нянечка очень хорошая, клад.
Константин усмехнулся, вспомнил Олю Рогачеву: «еще один вариант».
— Не всем удается клад найти.
— А вы искали?
— Ну как же! Кроме того, ведь он хворал много. Я думаю, может, это и лучше, что Светлана пока с ним.
— А сейчас-то он здоров?
— Сейчас вроде здоров.
— Ну, тогда это мужская логика — радоваться, что жена дома сидит.
— Я, Надя, думаю, что в данном случае это логика общечеловеческая. Мне кажется, Светлане самой было бы жалко его отдать сейчас в чужие руки.
Они уже подходили к Надиному дому.
— Зайдешь?
— Нет, спасибо, я и без того задержался.
— Боишься, от жены попадет?
— Нет, не боюсь. Она у меня не сварливая.
— Уж будто не попадает никогда?
— Если и попадает, так за дело.
— Ах, все-таки, значит, бывали и серьезные проступки!
— Я, Надя, себя за ангела никогда не выдавал.
Надя сказала добродушно:
— Смешно мне все-таки на тебя глядеть: почтенный отец семейства! Ну, в таком случае, до свидания, приходите к нам завтра всем семейством. Приходите часам к шести — днем у нас запланирована прогулка.
— Спасибо, я передам семейству. Всего хорошего. Но как раз в эту минуту в саду появилась Александра Павловна. Теперь не зайти и не поздороваться было бы уже неловко.
Димка только что кончил сосать. Но положить в кроватку никак себя не давал. Как только Светлана делала движение — встать с кресла, малыш открывал глаза и рот, делал еще несколько дополнительных ленивых глотков и опять засыпал. И жалко было с ним расставаться, уж очень приятно тяжелела на руке влажная головенка.
Начинало уже темнеть. Светлана чутко прислушивалась к шагам на улице. Вот, кажется… Скрипнула калитка. Шаги на террасе. Костя осторожно заглянул в спальню. Светлана приложила палец к губам.
Через несколько минут она вышла в столовую.
— Голодный?
— Да, очень. Представь себе, Надю встретил. Они вчера только приехали. Стала расспрашивать про тебя, про Димку. Я проводил ее за линию — там портниха у нее какая-то, потом вернулись, неудобно было к ним не зайти.
— Верочку видел?
— Видел. Еще не спала.
— Славная она?
— Да, очень миленькая. Но… если говорить объективно, то Димка наш…
— …симпатичнее? — с живостью подхватила Светлана.
XX
В выходной день Димка, против обыкновения, проявил великодушие и дал родителям поспать. Позавтракали поздно. Вынесли в сад Димкину кровать.
Константин спросил:
— Ты купаться пойдешь?
— Я попозднее, когда управлюсь.
— Тогда я сейчас схожу окунусь, а потом еще раз пойдем, вместе.
Если дождя не предвиделось, Светлана готовила обед в саду. Две электрические плитки выводились длинными шнурами через террасу на широкую скамью. Две кастрюли дружно кипели, и можно было следить за ними и одновременно занимать Димку веселыми разговорами. Чайник ждал своей очереди: включенный вместе с плитками, он обычно гасил свет во всем доме.
— А вот мы сейчас с Димочкой кашу будем есть! А ну-ка, скажи, Димок: «Ка-ша! Каш-ка!» А ну-ка, скажи: «Каш-ка!»
Димка ходил по кровати и говорил:
— Дай, дай!
На нем была распашонка, надетая задом наперед, зашитая настолько, чтобы пролезала голова. Рукава, которые некогда казались такими широкими и длинными, теперь доходили только до локтей. Внизу распашонка едва прикрывала середину животика.
