Наталья Евдокимова - Боруэлла
– Нет! – панически выкрикнула я. – Не надо больше родственников! Хватит!
– Хех, – язвительно сказал Шурик, не отрываясь от пищи насущной.
– Вот именно! – подтвердила я.
– Да ты пойми… Родители сюда уже несколько раз звонили. А я – бабушка спит, бабушка пошла в магазин, бабушка просила не беспокоить… Надо же, чтобы она хоть раз оказалась дома! Ну, Э-э-элечка! Ну пожа-а-алуйста! – мило улыбнувшись, протянула Аня. Вадик хихикнул, но, перехватив мой гневный взгляд, прикрыл рот ладошкой. Я поставила ноги на ширине плеч, руки на поясе, выражение лица неопределённое (видела в каком-то фильме про маньяков).
– Кто? – гневно, громко, выразительно спросила я. Мой голос эхом разнёсся по комнатам, то затихая, то возвращаясь в уши благодарных слушателей с ещё большей громкостью (да, да, я и так умею!).
– Ну ладно, Элька, Элька! – крикнула Аня, закрыв уши ладонями. – Выключи своё дурацкое эхо!
– Оно не дурацкое, – ласково сказала я. – Оно родное, удомашненное.
– Выключи! – завопила Аня.
Я пожала плечами и остановила звук.
– Здорово! – сказал немного ошалевший Вадик, продолжая то отводить ладони, то прижимать их к ушам. А Аня сначала ничего не сказала – резко повернувшись, она пошла снимать совсем перепугавшегося Шурика с занавески. Потом Аня посмотрела на меня с тем же неопределённым выражением лица (тот фильм про маньяков мы смотрели вместе с Аней) и изрекла:
– Если и после этого ты не согласишься быть моей бабушкой, то… – и не договорила, а только громко засопела.
Это помогло мне понять всю серьёзность её намерений, и я спокойно согласилась:
– Да хоть внучкой.
Битый час Вадик и Аня пытались объяснить мне, какой у Аниной бабушки (которая почему-то была и бабушкой Вадика тоже) голос. Всё это очень походило на занятия сольфеджио – я на разные лады распевала фразу: «Внученька, иди кушать!» Уже через полчаса, несмотря на выходной день (в который, как известно, всё дозволено) в стенку стали стучать соседи. Через сорок пять минут соседи стали громко кричать: «Девочка, пожалуйста, не выводи бабушку! Иди поешь! Ты же видишь, как она для тебя старается!»
Ну они, конечно, не в точности так сказали, но общий смысл был примерно таким. На что я громко ответила Аниным голосом: «Не могу! Я тренирую силу воли! Бабушки!» Но потом мы решили пожалеть соседей и перешли на фразу: «Выпьем с горя, где же вилка!»
Происходило это примерно так:
– Выпьем с горя, где же вилка! – говорила я.
– Не похоже, – возмущалась Аня.
– Слишком высоко, – поправлял меня Вадик.
– Угу, – подтверждал их слова Шурик.
– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.
– Ну не басом же! – возмущалась Аня.
– И мягче, – поправлял меня Вадик.
– Угу, – подтверждал их слова Шурик.
– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.
– Фальшивишь! – возмущалась Аня.
– Немного не так, но похоже, – поправлял меня Вадик.
– Угу, – подтверждал их слова Шурик.
– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.
– Совсем не так! – возмущалась Аня.
– Совсем не так! – поправлял меня Вадик.
– Угу, – подтверждал их слова Шурик.
– Нет, не выпьем, где топор-р-р?! – кричала я.
Всё это продолжалось до тех пор, пока я невзначай не спросила:
– А телефон у этой вашей голосистой бабушки есть?
– Есть, а что? – заинтересованно спросила Аня.
Я выразительно на неё посмотрела. Очень выразительно. Сложно перечислить, сколько всего выражал мой детский ангельский лик. Аню аж перекосило.
– Точно! – подпрыгнул Вадик. – Ей же можно позвонить! Элька позвонит, заговорит Аниным голосом, и всё узнает! – в этот момент Вадик посмотрел на моё выразительное лицо, перестал подпрыгивать и сник. – Всё… Ну голос её узнает… И будет знать… Всё. То есть голос. Да, Элька?
– Да! – сказала я в ярости слегка охрипшим голосом.
Аниной бабушке мы дозванивались в деревню:
– Алло! Алло, кто это?
– Алло, – сказала я Аниным голосом. – Это я, Аня, твоя любимая внучка.
Аня, стоявшая рядом, сильно ткнула меня локтем. За что? Вадик же хихикнул.
– Анюточка! – обрадовалась бабушка. – Золотце ты моё! Ой… А то я сегодня иду за хлебом, думаю, давно внученька моя не звонила. Жду уж тебя тут, жду… Вот молодец, что позвонила!
– Да, я золотце, – сказала я. – Спасибо, я узнала всё, что хотела. До свидания.
Только я собралась повесить трубку, как Аня с изменившимся лицом выхватила её у меня, показав кулак. За что?
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит уже пятнадцатиминутную беседу с бабушкой, мы с Вадиком ушлёпали на кухню.
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит получасовую беседу с бабушкой, и немного почистив холодильник от скоропортящихся (по моему мнению) продуктов, мы с Вадиком стали по очереди чесать Шурику за ушами. Шурик реагировал неадекватно, всё время повторяя: «Еды! Еды! Еды!» Это нам быстро надоело.
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит беседу с бабушкой, длящуюся уже целый академический час, я переоделась в свой зелёно-красный костюм, и мы с Вадиком выбрались из этого переговорного пункта на улицу. Аня нашего ухода даже не заметила. Наверное, они обсуждали что-то очень интересное. Конечно, я не понимаю, что в этом мире может быть интересней меня, но иногда встречаются такие непоследовательные и непредсказуемые люди!
– До сих пор говорит? – заинтересованно и уважительно спросил Вадик, оглянувшись на окно Аниной квартиры.
Я прислушалась. Аня, к моему удивлению, прекратила беседу и нашла себе другое не менее увлекательное занятие. Она постоянно открывала и закрывала дверцу холодильника, громко при этом возмущаясь: «Йогурты все съели! Обжоры несчастные! И шоколадку! И замороженные фрукты! И куда в них столько влезло? Грабители! Шурик! А ты хоть куда смотрел?!»
«Еда, – протяжно отвечал Шурик. – Еда…»
– Говорит, – сказала я Вадику. – Нас с тобой хвалит.
– Ого, – сквозь улыбку сказал Вадик, приподняв брови.
– Ого… – повторила я, почесав затылок.
– Еда, – где-то на восьмом этаже продолжал повторять Шурик.
Непредвиденный солнечный концерт
На улице солнце жарило вовсю и щекотало нос. Хорошенькая осень! Хоть листья местами начали желтеть, но мало ли какие сбои бывают. Конечно, вполне возможно, что после того, как я стала человеком, всё в мире изменилось. И теперь осенью будет лето, зимой будет лето, а весной и летом придётся улетать в тёплые края. На самолёте. И там, в тёплых краях, температура будет подниматься до десяти градусов тепла. А то и до двенадцати. Вымрут наконец-то последние динозавры…
– Они уже вымерли, – осторожно заметил Вадик. – Совсем.
У меня всё внутри подпрыгнуло. Неужели Вадик может читать мысли?
– Как – вымерли? – удивлённо спросила я. – То есть… Ты что, мысли читаешь? Признавайся! Не скрывай от меня ничего! Я никому не скажу!
– Да нет… – скис Вадик. – Просто ты вслух про лето и осень рассуждала. Я же не знал, что это твои мысли. Извини…
– Да ничего, – тихо буркнула я.
– Так Аниным родителям и не позвонили…
Я пожала плечами:
– Может, как-то обойдётся.
Несколько минут мы шли молча, Вадик почему-то грустно вздыхал. Я хотела уже начинать его успокаивать. Думала сказать, что мысль, высказанная вслух, есть мысль общественная. Она принадлежит всем и каждому. Именно такие случайно высказанные мысли наталкивают человечество на верное понимание происходящего в мире. Потом я хотела добавить, что мысль, высказанная мною, представляет наибольшую ценность, гениальность её неопровержима, следовательно, человечество становится обладателем гениальной идеи. Совершенно бесплатно, без процентов и налога на добавленную стоимость. С помощью этой идеи можно сдвигать с места горы и застрявшие в кюветах машины, лететь на другие планеты и с велосипеда… Но Вадик, оказалось, думал совсем о другом. Прищурившись и посмотрев вверх, он осторожно спросил меня:
– Элька… А солнце, оно разговаривает? Мне с ним поговорить ну очень хотелось бы…
– А зачем? – бестактно спросила я. Любопытство во мне непреодолимо – я с этим уже смирилась давно, ещё дня два назад. Остальные постепенно привыкали. Вадик, похоже, почти привык, потому что спокойно начал объяснять:
– Мне приснилось один раз, что мы гуляем с солнцем по улицам. Оно такое большо-о-е, – Вадик развёл руки в стороны. – И тёплое. И мы с ним говорим. И мне так хорошо, как когда мы с тобой гуляем.
У меня непроизвольно улыбка до ушей растянулась. Вадик заметил это, улыбнулся в ответ и продолжил:
– А вот о чём мы говорили, не помню. Но кажется, что о чём-то таком интересном-интересном! Только в конце помню, солнце сказало: «Ну пока, я пойду садиться, а то ночь не настанет». И ушло, но всё равно тепло было. Вот я и хочу расспросить, о чём мы говорили тогда… Интересно же.
Я подумала, что в этот день возле кровати Вадика, наверное, обогреватель поставили и свет забыли выключить. Вот и снились ему кошмары. Но вслух этого говорить не стала. Другое дело, если бы вместо Вадика со мной разговаривал Борька. Уж я тогда этими предположениями не ограничилась бы. Я бы ещё поинтересовалась, не падало ли перед сном на него что-то тяжёлое?
