Анатолий Домбровский - Мальчишки из Васильков. Повести.
Он проснулся в пятом часу, с восходом солнца. Прислушался: в доме было тихо — отец и мать еще спали. Одеваясь, сунул руку в карман брюк — заготовленная с вечера записка была на месте. Вышел на крыльцо, потянулся. Пригнувшись, прошел мимо окон спальни, открыл дверь летней кухни. Предстояло сделать два дела: положить на стол записку и запастись съестным. На столе стояла посуда. Степка собрал тарелки, перенес на подоконник. Затем вытер стол тряпкой и бросил посредине развернутую записку. «Папа и мама, — было написано на листе крупными красными буквами. — Я уехал с Кузьмой Петровичем на острова. Знал, что вы меня не отпустите, а потому и не сказал. Вернусь дня через два. Не волнуйтесь. Степа».
Отошел к двери, проверил, увидит ли мать записку сразу, как только войдет в кухню. Решил, что увидит. А если и не увидит сразу, то потом, когда сядет завтракать, — обязательно. Теперь оставалось сделать последнее: завернуть во что-нибудь кусок свиного окорока и буханку хлеба. На глаза ему попался целлофановый пакет из-под отцовской нейлоновой рубашки.
— Прекрасно! — воскликнул Степка. — То, что надо.
Часы показывали пять, когда Степка вышел со двора. Он не торопился: до берега, где стояла лодка Кузьмы Петровича, было не более пятнадцати минут ходу. А отчаливать раньше шести Кузьма Петрович не собирался.
Отличное настроение было у Степки. И утро было отличное: ясное, тихое. На обочине дороги, ведшей к морю, паслись в лебеде перемазанные желтой пыльцой телята. Воробьи купались в отсыревшем за ночь песке. Тяжелые белые мартыны летели со стороны моря на поля за добычей. Лениво переговаривались: «Гав-ва, Гав-ва!»
— Гав-ва, гав-ва! — передразнил Степка. Мартын, пролетавший над ним, повернул голову, посмотрел на него внимательным черным глазом. — Что? — засмеялся Степка. Стайка молодых серебристо-серых скворцов расхаживала по бугорку у лимана — собирала уснувших комаров. Степка постоял, поглядел на них, похвалил: — Молодцы.
Лиман был тих, блестел. Но вот послышался слабый всплеск, и тонкое кружево разбегающихся колец заплелось на зеркальной глади — какая-то резвая рыбешка выпрыгнула из воды в погоне за мошкой. Степка не разглядел ее — может, это был пескарик, может, бычок.
А море словно исчезло. Будто прямо с берега, от кромки желтого песка начиналось небо. Не голубое, а какое-то таинственно темное. Бездна проглядывала сквозь голубизну. Там был край земли. К этому краю, казалось, можно было подойти и увидеть, что дальше ничего нет. Совсем ничего, пустота.
Но так казалось только издали. Потому что хоть и стоял на море штиль, у самого берега вода плескалась, словно море выбрасывало на гладкий песок прозрачные щупальца. И шорох был похож на спокойное дыхание спящего, а на песке оставались лежать студенистые, почти прозрачные пятачки маленьких медуз.
— Степка, стой! — услышал он вдруг голос Алешки и обернулся. Алешка бежал к нему, закатывая на ходу рукава рубашки.
Степка икнул от неожиданности и уронил пакет с едой.
— Ну вот, — сказал Алешка, переводя дух, — вот ты и попался, Степушка, или как там тебя кличет Смоляковская, Стен Клименс. Куда идешь?
— Так просто, — соврал Степка.
— Так просто? А это что? — Алешка поднял с земли пакет. — Рубовочка? Позавтракаем, — и принялся развязывать пакет.
— Не для тебя, — сказал Степка и вырвал пакет из Алешкиных рук. — Квас не про вас.
— Та-ак! — Алешка поглядел по сторонам. — Не про нас, значит? Так, так, — и вдруг схватил Степку за плечи. В одно мгновение он оказался на Степкином животе, вдавливая коленками в песок его руки. — Вот такой коверкот, Степушка, — проговорил он дыша Степке в лицо. — Вот в такой дружеской обстановке мы и проведем с тобой часок — пока Кузьма Петрович не отчалит. Ясно?
— Пусти! — попробовал вывернуться Степка, но не тут-то было. Алешка лишь сильнее навалился на него. Степка попытался ударить Алешку ногой в спину, но и это не удалось.
— Еще раз дрыгнешь, получишь по носу, — предупредил Алешка. Потянулся за пакетом, положил его Степке на грудь, развязал и вынул окорок. Понюхал, осмотрел со всех сторон, сказал с притворным вздохом: — Придется мне одному съесть.
— Лопнешь, — ответил Степка.
— Значит, тебе повезет, — Алешка отломил кусок хлеба и принялся есть.
— Чавкаешь, как свинья, — заметил Степка.
Алешка лишь грозно повел глазами, потому что рот был набит, но чавкать перестал.
Окорок он не осилил. Сунул остатки обратно в пакет, прижал руку к животу:
— Объелся, кажется, — заключил он. — Попить бы теперь. Жалко, что ты водички не прихватил. Хотя — да! Вода уже в лодке, в белой канистре. — Алешка завязал пакет, положил его на песок перед Степкиным лицом. — Отнесешь домой. То место, где я грыз, обрежешь, а остальное скушаешь. Запомнил?
Он издевался, а Степка ничего не мог сделать. Руки его, вдавленные Алешкиными коленками в песок, совсем онемели. Даже пальцы шевелились с трудом. И дышать было трудно, оттого что Алешка, тяжелый, как мешок с камнями, сидел у него на животе.
— Вот такие дела, Стенчик, — разглагольствовал между тем Алешка. — Посадил однажды какой-то старикашка репку, и выросла она величиной с бочку... Рассказать тебе сказочку? Не желаешь? По лицу вижу, что не желаешь. — Алешка наклонился и подул Степке на лоб, сгоняя капельки пота.
— Заботишься? — процедил сквозь зубы Степка.
— Просто смотреть неприятно, — ответил Алешка. — А вообще мне тебя, конечно, жалко. Не хотел бы я быть на твоем месте. Я не против тебя. Ты это пойми. Я против некоторых... Вот такие дела, Стенчик. Потерпи еще немного, — он приподнялся на коленках, отчего у Степки хрустнуло в запястье, и поглядел в сторону островов. Кажется, отчалил Кузьма Петрович...
Степка напряг все силы, рванулся и боднул Алешку в живот. Алешка охнул и повалился. Степка вскочил, но Алешка успел поймать его за ногу. Сцепившись, они покатились по песку к воде. Степка укусил Алешку в плечо. Алешка отпрянул и, еще стоя на коленях, стукнул Степку кулаком по лицу.
Степка сел, потер рукой под носом и увидел на ней кровь. Алешка стоял и ждал, что Степка сейчас вскочит и бросится на него. Но тот уронил голову на грудь и всхлипнул.
— Будешь знать, — виновато бормотал Алешка. — Будешь знать, как кусаться... — и ушел, поминутно оглядываясь.
Степка поднялся на ноги лишь тогда, когда Алешка скрылся за домами. Отнял пальцы от распухших ноздрей, зачерпнул ладонью воды, умылся. В носу защипало от соли, но кровь больше не шла. Снял рубашку, застирал пятна. Затем перекинул мокрую рубашку через плечо, поднял ставший заметно легче пакет и побрел к тому месту, где так и не дождались его Лена и Кузьма Петрович.
Эх, Стен Клименс, Стен Клименс! Что же такое случилось с тобой? Ты хлюпаешь распухшим носом, Стен Клименс?
Я? Хлюпаю? Никогда! Где шпага? Где моя шпага – подарок д’Артаньяна? Прочь, безумцы! На кончике этой шпаги угаснет ваша жизнь!
***Алешка уже поостыл, и теперь его мучило раскаяние. Не надо было бить Степку по носу. Он и не ударил бы, если бы тот не укусил за плечо — до сих пор болит. Да и ударил он Степку не сильно, а кровь пошла. Слабоносый, потому что.
— Дурак ты, — сказал самому себе Алешка и крутанул себя за нос так, что слезы выступили на глазах.
***Стен Клименс — это старый морской волк. Ему не страшны ни штормы, ни расстояния. Пусть ветер загибает над ним волну — он прошибет ее головой. Пусть затягивает его пучина — руки Стена крепче стали...
Он лежал на сухом берегу и грелся под солнцем. Хоть и не холодной была вода, но Степка продрог — все-таки не меньше часа пробыл в ней. Даже дрожал, когда вышел на берег острова. А теперь — хорошо. Он лежал у небольшого бугорка. Здесь его не доставал ветер, а солнце было ласковым. От усталости руки и ноги казались тяжелыми, но тем приятнее было лежать, не двигаясь, на теплом песке. Он подложил под голову пакет, в котором теперь были не окорок и хлеб — все это пришлось выбросить, — а брюки, рубашка и туфли. Это он здорово придумал. А то пришлось бы ждать, пока все высохнет, или появиться перед Леной и Кузьмой Петровичем в мокрой одежде.
Все хорошо, Стен Клименс! Ты вырвался из круга печали. Твой бриг взлетел на крутую волну, и отсюда виден иной горизонт. Вперед, Стен Клименс! Ты мчишься в кильватере солнца! Лене он скажет: «Я проспал. Будильник подвел. Могла бы забежать за мной».
Какое счастье, что она не забежала!
А Кузьме Петровичу — немного иначе: «Долго читал, часов до двух ночи. Интересная книжка попалась... Вот и проспал. Да еще будильник испортился. Если бы вы немного подождали, я бы успел».
Хорошо, что не стали ждать.
Обманщик ты, Стен Клименс. Почему бы тебе не сказать правду? Не про Алешку — об этом можно не говорить. А про то, что ты не спросил разрешения у родителей.
