Александр Власов - Верхний этаж
— Ты бы хоть чихнул у меня над ухом! — сказал мастер, стараясь придать разговору шутливый тон.
— Вы не думайте, что я со зла, — помолчав, вымученно произнес Семен и сам же возразил себе: — Вру! Со зла! Но не на вас — на всех! Гад я! И еще не таким буду!.. Вы еще…
Он не закончил и, ссутулясь, выскочил из комнаты.
— Может, догнать? — неуверенно предложил Олег, нарушив затянувшееся молчание, — Вернуть?
— Не надо, — сказал Никита Савельевич. — Не все решается коллективно. Кой о чем надо думать наедине с собой. А Семену, полагаю, есть о чем подумать.
Потом мастер спросил:
— Никто из вас не заметил чего-нибудь этакого?.. Ну, подрался с кем-нибудь… Поколотили, обидели… Или приходили к нему какие-нибудь незнакомые…
— Вчера он письмо получил! — вспомнил кто-то, — Или даже два.
— От кого?
Этого никто не знал, и Никита Савельевич, посоветовав ребятам не приставать к Семену с расспросами, решил в первое же воскресенье съездить к нему домой. Мастер предполагал, что письмо пришло от матери и что именно оно привело Семена в такое состояние.
К удивлению ребят, Семен явился на первый урок как ни в чем не бывало и даже неплохо отвечал у доски на вопросы преподавателей. На ребят он смотрел без всякого смущения, и они делали вид, что ничего не случилось, а к концу занятий многие перестали вспоминать об утреннем разговоре. Лишь вечером у себя в комнате Олег, видя, что Семен совершенно спокоен, спросил все-таки:
— Что это нашло на тебя утром?
Петька и Борис тоже выжидательно посмотрели на Семена.
— А на вас никогда не находит? — нахмурился он, — У вас не бывает, чтоб вы всех ненавидели?
— Не-а, — уверенно ответил Борис.
— Всех — это глупо! — сказал Петька.
Олег промолчал, хотя и припомнил тот момент, когда за ним захлопнулась тяжелая университетская дверь. Тогда он тоже, пожалуй, ненавидел всех на свете.
— Горит! — С этим не то радостным, не то тревожным возгласом в комнату влетел первокурсник и повторил совсем уж тревожно — так, будто в общежитии начался пожар: — Горит же! Горит!.. Ящик горит!
— Тьфу! — сплюнул Семен. — Чуть не напугал!
А Олег заволновался, лихорадочно захлопал себя по карманам, нащупывая ключ, и поспешил к двери. Петька из любопытства двинулся за ним, но Олег остановил его.
— Тебе не положено!.. И ты не ходи за мной! — сказал он пареньку, принесшему это известие.
Сигнальный глазок, как и в прошлый раз, алел ярко и призывно. В тупичке стояло несколько мальчишек. «Неужели подшутили? — насторожился Олег. — Сунули пустышку и ждут, чтобы надо мной посмеяться!» Но лица у ребят были серьезные.
— Отойдите! — попросил Олег. — Дело это секретное — ничего от меня не узнаете!
Ребята отступили подальше от ящика, но продолжали наблюдать за Олегом, который вынул из ящика и прочитал короткую записку. «Когда сплю, я громко храплю, — откровенно признавался ее автор. — И за это мне каждую ночь устраивают «темную» — лупят ремнями. Не до синяков, но больно. Не очень я верю вашей помощи, но больше жаловаться некому. Если не поможете, то хоть не говорите никому, а то мне будет еще хуже. Саша Петров из 11 комнаты».
Олег знал многих первокурсников, но не всех. Сашу Петрова он не знал, хотя комната номер одиннадцать была почти рядом: седьмая, в которой жил Олег, потом девятая, а за ней — одиннадцатая. «Тихий, наверно, незаметный паренек, — сочувственно подумал он и внимательно посмотрел на ребят, которые все еще не расходились, — Не один ли из этих? Стоит и ждет от меня помощи!»
— Что там? — не вытерпел самый щуплый из мальчишек.
Олег укоризненно указал на объявление:
— Ведь ясно же написано: «никто не узнает» — не ждите!
Только после этого ребята разошлись по комнатам. В тот же вечер весь первый этаж общежития узнал, что «Срочная помощь» работает и строго хранит доверенные ей секреты. Лишь одно не соответствовало объявлению. В нем говорилось, что помощь окажет тайный и надежный друг, а Олег открыл ящик при всех, не делая из этого никакой тайны. И почему его нужно считать особенно надежным другом? Он такой же первокурсник, как и другие! Что он может? Но ребятам очень хотелось верить в чудесное всемогущество «Срочной помощи», и они нашли для себя объяснение этому несоответствию. Олег выполняет обязанности почтальона — решили они. Его дело — следить за ящиком и передавать записки в штаб «Срочной помощи», состоящий из тех, кто все может. Такими людьми первокурсники считали директора училища, самых отзывчивых мастеров и любимых преподавателей. Уж они-то придумают, как оказать любую помощь!
Так предполагали ребята, а на самом деле над запиской пришлось думать не кому-нибудь, а Олегу. Задача показалась ему не очень сложной. Завтра все можно было бы уладить без большого труда, но ему хотелось сделать это сегодня. Выполнение первой просьбы нельзя откладывать на завтра. Нельзя с самого начала нарушить собственное правило: сегодня узнал — сегодня же помог.
Олег выглянул из окна на улицу и обрадовался, увидев у входа в училище Зоин мотоцикл. Значит, она еще не уехала, и он заторопился в комнату комитета комсомола.
Чуть позже мимо мотоцикла прошел Семен. Он покосился на него, как на злейшего врага, и завернул за угол. Там поблизости была телефонная будка.
Номер он держал в памяти и набрал его без колебаний. Ответил детский голосок:
— Алё!
Семен попросил позвать Иннокентия Гавриловича.
— Папу? — уточнил тот же голосок. — Сейчас!
— Да! — услышал Семен после паузы.
— Не вешайте трубку! — предупредил он, — Вы же недаром вывесили свой телефон на дверях кабинета.
— Случилось что-нибудь?
— Случилось! — ответил Семен и замолчал, хотя долго готовился к этому разговору.
— А кто вы? — спросил директор. — И попрошу вас — без загадок.
— Скоро в училище что-то пропадет, — произнес Семен заранее приготовленную фразу. — Если вы человек, то прошу вас не заявлять в милицию!.. Я за все заплачу. Не сразу, но до копейки!
— Не лучше ли предотвратить эту пропажу?
— Нельзя!
— Странно… Не понимаю, зачем в таком случае предупреждать меня?
— Чтобы вы поверили мне!
Семен резко повесил трубку и, выйдя из будки, глубоко вдохнул воздух. Он смутно представлял, чего хотел добиться и добился ли, позвонив директору, но все-таки почувствовал некоторое облегчение. Оно было похоже на то, какое он испытал, когда признался, что нарочно не разбудил Никиту Савельевича. Наверно, ложь и скрытая от всех вина всегда мучительны, потому и чувствует человек облегчение, открывшись перед другими. Предупредив директора, Семен как бы снял с себя частицу вины за еще несовершенное преступление.
Возвращаясь в общежитие, он снова злобно покосился на мотоцикл, а войдя в коридор, увидел и его хозяйку. Зоя руководила переселением. Сашка Петров — один из тех мальчишек, которые полчаса назад упорно не хотели отходить от ящика с горящим глазком, переносил свои вещи из комнаты номер одиннадцать в другую, резервную. Она пустовала до сегодняшнего вечера, а теперь ее дверь была открыта и комендант общежития проверял, хорошо ли работает замок.
Бывшие соседи Сашки Петрова смущенно следили за ним. Они догадывались, почему он переселяется, но никто не упрекнул их ни взглядом, ни словом. И это было похуже любых нравоучений.
— Помогите своему товарищу, — попросила Зоя, и они, стыдливо пряча глаза, принялись скатывать в рулон Сашкин матрас.
Олег находился в другой комнате. Там готовился к переселению еще один первокурсник — толстый, флегматичный паренек с приятным и добродушным лицом. Он прославился среди ребят тем, что спал непробудно, и сам, подшучивая над собой, говорил: «Могу дрыхать хоть на прокатном стане». Его и упросил Олег перебраться в резервную комнату, чтобы Сашке Петрову не пришлось жить одному.
Когда этот добродушный паренек, взвалив на себя сразу все свои вещи, протиснулся с ними через дверь в коридор, туда неожиданно вошел встревоженный звонком Иннокентий Гаврилович.
— Директор! — пронеслось по первому этажу, и шумок, возникший при переселении, утих, лишь по-прежнему тяжело топал нагруженный вещами толстый первокурсник.
Зоя поспешила к Иннокентию Гавриловичу, чтобы объяснить, что здесь происходит.
Выглянул из комнаты и Семен. «Скотина! — обругал он себя, — Заставил его примчаться! Надо было сказать, что это не сегодня будет!»
В первый момент, увидев в коридоре непонятные перемещения, Иннокентий Гаврилович с волнением подумал, что уже случилось то, о чем его предупредили по телефону. Но в рассказе Зои не было ничего тревожного. Директор одобрил переселение и, обойдя все этажи общежития, а затем и училища, зашел к себе в кабинет. Там он долго сидел за столом и никак не мог придумать, что надо предпринять. Телефонный разговор ничуть не походил на глупую и злую шутку, но в то же время был он настолько нелепым, что Иннокентий Гаврилович не решился кому-нибудь рассказать о нем.
