Владимир Шустов - Тайна горы Крутой
Вечером Тима был на пути к дому. Из головы не выходила мысль о депеше, которая, быть может, уже заставила ребят выехать в Белоруссию. Ночь он не спал. Утром, побледневший от бессонницы и хмурый от сознания большой неудачи, Тима присел на откидной стул у окна в узеньком коридорчике вагона.
Поезд остановился. Пассажиры с чайниками всех расцветок и размеров мчались к желтой будке с вывеской «Кипяток». Они толпились и у ларьков с булками, пирожками и прочей едой, и у лотков с мороженым, и просто гуляли вдоль состава, поглядывая на часы, что висели над входом в вокзал.
«Вот уже и Горная, — с горечью думал Тима. — Через пять остановок — Новострой». Репродуктор, висевший на столбе напротив Тиминого вагона, неожиданно кашлянул и хрипловатым басом сообщил, что поезд номер двадцать, следующий от станции Новострой до станции Урминск, принимается на второй путь. Известив о своем прибытии долгим гудком, подошел поезд. Стало еще многолюднее. На перроне у ларька внимание Тимы привлек пассажир в синих спортивных брюках и майке-сеточке. Сделав несколько покупок, он безуспешно старался захватить их с прилавка сразу все одно рукой. Это развеселило Тиму. Он даже начал загадывать: «Заберет пассажир все сразу, не кладя на прилавок пакеты из левой руки, или нет. Булка выпадет!» И действительно булка шлепнулась на прилавок. «Теперь должны рассыпаться пирожки; они…»
Тима вдруг вскочил, высунулся из окошка и замахал руками так отчаянно, будто схватился ими за раскаленную плиту и теперь охлаждает.
— Семен! Семен! Семе-о-он!..
Тима вылетел в тамбур, скользнул по никелированным поручням и побежал к ларьку.
— Тима! — покупки дождем посыпались из рук Семена.
Семен обнял звеньевого и закружился по перрону.
— Тимка! Тимоша! Тимоха! Ух ты-ы! Я же тебя искать еду.
— Братишки встретились, — кивнула продавщица.
У Тимы глаза сияли от счастья. Он раскраснелся. Воротник куртки расстегнулся. Тима так и сыпал вопросами:
— Как ребята? Лагерь? Фабрика действует? Юлька что делает?
Семен не успел ответить: главный кондуктор, старичок с прокуренными усами и крупным мясистым носом, вытащил из нагрудного кармана свисток на тонкой серебряной цепочке, и звонкая трель раскатилась по перрону. Отправление!
— Забирай покупки и едем домой. Ты в котором вагоне? В четвертом? Шагаем в четвертый! — скомандовал Семен.
Семен осуждал безрассудный поступок голубятников. По твердому взгляду и нахмуренным бровям было видно, что начальник лагеря сердится. Перед Новостроем Семен замолчал и насупился. Молчал он на станции, когда в потоке пассажиров шагали они к троллейбусной остановке, молчал и в троллейбусе, покачиваясь на мягком сиденье, а подъезжая к городу, еще суровее сдвинул густые черные брови. С трепетом вошел Тима во двор. Там было пусто. Торопливо подбежал к дверям фабрики и, отворив двери, предстал перед ребятами. Лицо его, до этого встревоженное, прояснилось, как у именинника, получившего хороший подарок. За Тимой, заслоняя широкими плечами проход, улыбался радостно и взволнованно начальник лагеря.
— Тимка! Семен! Ур-а-а! Нашелся.
Коля Хлебников бросился навстречу. Вася крикнул: «Смирно!», но в гаме команда затерялась…
Тима отыскивал глазами скуластую физиономию друга, но его в штабе не было.
— А Юлька где? Он дома?
— Только что здесь был, — ответил Вася и огляделся. — Сейчас только рядом со мной стоял. Опять исчез. Опять элемент внезапности! Юлька! Люся, посмотри, где он скрывается.
Ребята засыпали Тиму вопросами. Звеньевой едва поспевал отвечать на них. В штаб возвратилась Люся. Юлю она не нашла ни дома, ни в голубятне.
— Убежал куда-то, — заявила она уверенно.
И тут перед ребятами неожиданно появилась нескладная фигура. Веснушчатая физиономия сияла:
— Что, нашли? Эх-х, вы… Тимка, а Мраморный-то погиб. Записку твою на Крутой нашли, у Иглы… А я ждал, ждал… Передумал разное… Волновался сильно… Ведь могло все случиться. Ну, рассказывай про Лапина. Как он?
— Я, ребята, ошибся. Это не тот Лапин.
— Как не тот? — испуганно спросил Коля Хлебников.
Тима рассказал ребятам печальную историю с ошибкой.
— Ты не огорчайся, — грустным голосом успокоил его Вася. — Мы без тебя три письма получили. Тоже нет.
— Пионер Лапин? Награжден орденом Ленина!
— Все равно не найдем, я же говорил, — сказал Коля.
— Найдем! Пионер Лапин, как мы. Храбрый, как тот, наш, что на скале писал!
— Этот тоже наш, — поправила Люся.
— Опять ты против. Я говорю, который воевал у нас против колчаковцев. А этот пионер в Белоруссии — с фашистами.
Вбежал Ванюшка.
— Ребята, Сеня с Павликовым папой разговаривает, — сообщил он.
Володя достал с полки чертеж ракеты и развернул его перед Тимой.
— Как члена конструкторского бюро, — начал он торжественно, — я тебя, Тима, извещаю, что это, это и это, — он показал пальцем, — делаешь ты. Новая конструкция! Полетит обязательно!
— Хвостатая?
— Крылатая! Папа теперь помогает, уже лекция была.
— Все это очень хорошо, — протянул Коля, — только вот с Лапиным…
— А Павлик? — спросила Люся. — Он ведь в Малахите! А Малахит — второй город по списку из музея.
— Да, Павка! Ведь Павка еще!
А в это время Павлик подъезжал к Новострою. Только, подъезжал он не с запада, как Семен с Тимой, а с востока. Поезд покатился по предместьям города. Павка стоял в тамбуре и смотрел на белые корпуса гидростанции, на плотину, загородившую бетонной грудью путь бурному Варгану, на Крутую. Часто колотилось сердце. Вот ведь всегда волнуешься, когда приближаешься к родному городу. И знаешь, что не встретят тебя на вокзале без телеграммы, которую забыл отправить, а волнуешься все равно.
Поезд подошел к перрону. Остановился. Шумной толпой хлынули к вагонам встречающие. В многоголосом гуле захлебнулся чей-то радостный крик. Поцелуи, взволнованные взгляды, рукопожатия. А Павка стоял одиноко в тамбуре, и хотелось ему, ой как хотелось, чтобы и его кто-нибудь встречал.
Родные места!..
Хорошая остановка «Рабочий городок». Скамеечки у газона с цветами. Если ждешь трамвай — садись, отдохни. Приехал — иди в любую сторону вдоль газона, вдыхай аромат резеды, левкоев, душистого табака. Эти цветы посадили ребята из звена Лени Дерябина, пионеры лагеря, во дворе рабочего поселка.
Павлик шагал по асфальту к воротам и смотрел на цветы, скамеечки, на прохожих. Подобрал с тротуара бумажку, бросил в урну и вошел в родной двор. Заметил на площадке ребят: Васю, Тиму, Юлю, Люсю, Володю, Нюшу… и подбежал к ним, легко переставляя чуть косолапые ноги.
— Павка! — крикнул Юля. — Павка! Эх ты, толстяк!
Ребята толпой устремились к Павлику. Окружили его и всего затискали в радостных объятиях. А возле мачты стоял радостный Семен.
И хорошая счастливая улыбка расплывалась все шире и шире по его загорелому довольному лицу.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ПЕРЕД ЛИЦОМ ДРУЖИНЫ
На другой день о возвращении путешественников говорил весь лагерь. Тима и Павлик были героями дня. Даже Коля Хлебников открыто восхвалял бесстрашие и решительность двух бывших заготовителей. Кто-то присочинил к Тиминому рассказу о пионере-партизане Лапине яркие эпизоды из боевой жизни и снабдил их такими правдивыми деталями, что Тима пришел в восторг. Из уст в уста передавалась еще одна версия. Ее от звеньевого скрывали. Кажется, Ванюшка, который теперь ни на минуту не отставал от Тимы, шепнул кому-то, что Тима нашел настоящего Лапина, недавно встречался с ним, разговаривал и жал герою руку, но все это скрывает. Тима, узнав об этом от Юли, слухов не подтвердил, но и не опроверг. Что ни говорите, а приятно быть в центре общего внимания. Тебя все расспрашивают, упрашивают поделиться дорожными впечатлениями, ходят за тобой по пятам, хвалят, ахают и охают… Правда, вот только Люся Волкова… Да что в конце концов, пусть думает что угодно!
Звеньевого наперебой приглашали то спортсмены, то кружковцы «Умелые руки», то еще кто-нибудь. Коля Хлебников даже специально гонца прислал, чтобы пригласить Тиму для беседы с садоводами. Тима долго отказывался, но в конце концов согласился.
Садоводы сидели в своей «классной комнате», на широкой солнечной полянке среди густых зарослей малины, усыпанной крупными, пахучими, алыми ягодами. Василий Тимофеевич Катаев только что проводил у ребят занятие, разъяснял правила прививки растений глазком. Несмотря на то что времени до начала основных работ по окулировке было много (июль только вступил в свои права, а прививка обычно делается в период второго сокодвижения, то есть в конце июля или начале августа), Василий Тимофеевич уже готовил к ней садоводов и показал, как следует определять зрелость побега. Он согнул между пальцами черенок яблони, и все уловили легкий треск. Это означало, что черенок вызрел, клетки растения одеревенели и почки хорошо развились. Василий Тимофеевич растолковал, что «спящий глазок» — это почка, из которой на следующий год после прививки разовьется побег.
