Анатолий Соболев - Рассказы о Данилке
Хлястик жил неподалеку, и отсюда, с крыши, была видна его засыпушка с подслеповатыми оконцами и облупленными стенами с остатками известковой побелки.
— Читаю, — ответил Данилка.
— Ты, поди, и шкелет поэтому. Как туберкулезник.
Данилка смутился. Он действительно за это лето исхудал. Отец говорит — от роста, а мать — от чтения.
— Это про чо? — Хлястик ткнул пальцем в «Робинзона Крузо».
Данилка сказал: про путешественника, который попал в кораблекрушение на необитаемый остров и жил там один много лет, и что у него был говорящий попугай. Хлястик с интересом слушал и вдруг спросил:
— Ты попугаев живых видал?
— Не-е.
— Я тоже не видал, — с сожалением признался Хлястик, и это как-то сблизило их.
Данилка даже обрадовался, что оба они не видели попугаев.
— Валяй дальше! — приказал Хлястик.
Данилка взахлеб продолжал рассказывать о приключениях Робинзона Крузо и о его жизни на острове.
— Стоп! — басом прервал Хлястик. — Сам прочитаю, я ее беру.
У Данилки оборвалось сердце. Все, накрылась книжечка! Хлястик даже разрешения не спрашивает. Какое тут разрешение — хорошо еще, по сопатке не дает!
— Это не моя книга, — робко заикнулся Данилка. — Из библиотеки.
— Ну и чо? — равнодушно спросил Хлястик.
Данилка растерянно заморгал.
— А давай вместе читать, — вдруг пришла счастливая мысль.
Хлястик удивленно посмотрел на него:
— Вместе?
— Ага! Где непонятно будет, я расскажу. Я ее три раза читал.
Хлястик нерешительно пожал плечами, а Данилка, чувствуя его колебания, ринулся в атаку. Надо же было как-то спасать книгу! Он стал горячо убеждать Хлястика, что здесь, на сарае, очень здорово читается, и что он эту книгу знает как пять своих пальцев, и если что будет Хлястику не совсем ясно, то он растолкует все до нитки.
— Да мне на вокзал надо. — В голосе Хлястика слышалась неуверенность. — И курить у тебя нету.
Данилка знал, зачем Хлястику надо на вокзал.
— «Владивосток — Москва» еще не скоро. А курить я тебе принесу, — пообещал Данилка.
— Чеши, — милостиво разрешил Хлястик. — Ты мне нравишься, отрок!
Данилка смотался домой, поюлил перед матерью (если бы она знала, с кем сидит ее сын на крыше!), вытянул из отцовского стола две папиросы. На крыльце он потоптался — может, леший с ними, с книгами! А то еще этот бандит возьмет да и набьет морду ни за что ни про что. Может, воспользоваться случаем и не возвращаться на крышу? Но он тут же устыдился своего предательства друзей-книг. Данилка бежал к сараю, и его не покидала мысль, что на крыше никого уже нет и книги — тю-тю! Но Хлястик оказался на месте и читал «Робинзона Крузо».
— Здорово! — встретил он Данилку совсем не грозным взглядом. — Буря какая! Ты море видал?
— Не-е, — охотно сознался Данилка, зная, что и Хлястик не видел. Да и где было видеть море — оно отсюда за тысячи верст!
— Вот бы посмотреть! Хоть бы глазком! А? — сказал Хлястик, и Данилка увидел, что лицо его совсем не хулиганское, а просто мальчишеское, с веснушками на носу, с голубыми глазами и щербатым ртом.
Хлястик закурил папиросу, выпустил дым носом, предложил курнуть Данилке, и тот не посмел отказаться, но, затянувшись, закашлялся трудно и надолго.
— Не привыкай, — по-взрослому наставительно сказал Хлястик. — Отрава.
Они читали в тот день долго. Хлястик время от времени отрывался от книги, глядел на Данилку ясными глазами и восторженно восклицал:
— Во здорово! На всем острове один — и не боялся.
— Здорово! — охотно соглашался Данилка, снова — уже в который раз! — переживая приключения Робинзона.
Сунулись было на крышу дружки Данилки. Увидев Хлястика, остолбенели.
— А ну, брысь отседа! — процедил сквозь зубы Хлястик.
Мальчишки горохом сыпанули вниз. Яшка-адъютант было замешкался — не от храбрости, от удивления.
— Кому сказано! — взъярился Хлястик, и голос его опять сорвался на фальцет. — А то мордой об дорогу — все конопушки растеряешь.
Яшку-адъютанта как ветром сдуло. Данилка видел, как пацаны лупили от сарая, озираясь на бегу. Потом их онемевшие головы торчали, как тыквы, на соседских крышах — пацаны ждали, чем все это кончится. Они были уверены, что Данилка влип.
А Данилка и Хлястик читали, потом лежали и глазели в небо. Хлястик курил, а Данилка рассказывал про дальние моря, о которых вычитал, про тропические острова и страны, про корабли под парусами и знаменитых капитанов. Хлястик слушал, а потом заявил, что как только подшибет хорошую деньгу, так укатит на море — там, сказывают, не жизнь, а малина: тепло, светло и мухи не кусают.
— Сколько часов? — вдруг спохватился он. Засобирался. — Пассажирский, поди, пришел! Книжку я возьму с собой.
У Данилки екнуло сердце. Накрылась-таки книжечка! Он что-то начал мычать, что попадет ему за казенную книгу.
— Да ты не дрейфь, я принесу, — успокоил его Хлястик и поклялся: — Одесса-мама, Ростов-папа, век свободы не видать!
В подтверждение слов провел себе по горлу ребром ладошки.
Но на другой день Хлястик не появился, и Данилка уныло придумывал, как теперь оправдаться перед библиотекаршей.
На третий день, едва Данилка забрался на крышу, как явился Хлястик с книгой. Она была обернута газеткой.
— Чин чинарем! — весело подмигнул он. — Все листики целы. Я вчера приходил, тебя не было.
Данилку мать после обеда посылала в другой конец станции к тетке полоть огород.
— Я в дом не пошел, чтоб матку твою не пугать. — Хлястик усмехнулся. — Они все, как меня завидят, так кудахчут, как наседки перед коршуном. Прочитал я «Робинзона». Интересно. Есть у тебя еще такая?
— Могу принести хоть какую! — прихвастнул на радостях Данилка. — Хочешь вот, «Гулливер в Лилипутии» читать будем?
— Это про чо?
— Тоже про путешествия. Как Гулливер к карликам попал.
— Давай, — согласился Хлястик. — Сегодня можем долго сидеть. Я вчера дамочку «наколол» — чистая работа, как в аптеке на углу. На курорт, поди, к морю спешила. Пожрать вот захватил, и курево есть. Карманы набил — штаны сползают.
Он вывалил из карманов пряники, горка получилась внушительная.
— Любишь? — подмигнул он. — Я люблю, страсть!
Данилка тоже любил пряники, особенно медовые, какие принес Хлястик. Но он знал, что вчера Хлястик обчистил какую-то женщину и эти пряники куплены на ворованные деньги.
— Ты зачем воруешь?
— Не твое дело — не суйся! — окрысился Хлястик.
Данилка притих, а сам решил, что больше связываться с Хлястиком не будет.
— Шамай, шамай, — примирительно угощал Хлястик. — Я шамать люблю, чтоб до поту.
Поколебавшись, Данилка не устоял перед соблазном и тоже начал уписывать за обе щеки.
Они сидели на крыше весь день.
— Голова заболела, — сказал к вечеру Хлястик и отодвинул книгу. — Как это ты терпишь, втянулся?
— Ага.
Хлястик закурил, пустил в небо дымок.
— Сделаю «наколочку» посолиднее и рвану на море. Хочешь, вместе рванем? Будем шамать мороженое и шоколад. «Корочки» купим шикарные, лаковые, крик последней моды.
Данилка посмотрел на босые ноги Хлястика — расчесанные, в ссадинах, с присохшей грязью.
— А то тут так и не увидишь ничего. «И жизнь пройдет, как Трезорские острова», — с грустинкой сказал Хлястик.
— Азорские, — поправил Данилка.
— Какие? — подозрительно переспросил Хлястик.
— Азорские.
Хлястик вдруг рассвирепел, сорвался на фальцет:
— Шибко грамотный, да! А по по не хо?
— Чего? — не понял Данилка, но на всякий случай отодвинулся.
— А по портрету не хочешь? — расшифровал Хлястик.
Данилка прикусил язык. Хлястик недовольно шмыгал носом.
— Вон у Яшки Трезор. Я думал, оттуда название.
У Яшки-адъютанта был рыжий лохматый песик Трезор. Данилка осторожно, чтобы Хлястик снова не взорвался, объяснил, что в Атлантическом океане есть острова — Азорские.
— Вот бы махнуть туда! А! — загорелся Хлястик. — Махнем? Без напарника по «железке» мотаться туго. Я знаю, я в Испанию бегал. Милиция в Омске сняла.
Данилка замялся. Хоть он и мечтал о дальних странах и морях-океанах, но бежать из дому не собирался. Хлястик усмехнулся и вдруг спросил:
— У тебя пахан с маткой хорошие?
— Хорошие.
— А у меня матка пьет, а пахана я и вовсе не видал. У тебя пахан — шишка?
Отец Данилки до недавнего времени был председателем райисполкома. Его сняли с работы и собираются исключить из партии. Отец осунулся, потемнел, мать тревожно молчит. Данилка как-то поздно вечером, когда лег спать, слышал — отец говорил: «Буду писать в ЦК. Правду я все равно найду». Отца обвиняют в падеже скота, а он здесь ни при чем. Еще До него не создали ветлечебницы, не заготовили корм, и зимой скот стал падать. Район он принял в бедственном положении. Но об этом Данилка промолчал, понимая, что не обо всем можно говорить.
