Раиса Торбан - Снежный человек
Арестованного диверсанта раздражает мерное тиканье часов. Со смешанным чувством тоски и безнадежности он окидывает взглядом неуютное помещение лесной конторы: простой канцелярский стол, грубые табуреты, шкаф, остывающая печка.
На стене — плакаты, диаграммы… Как во всех конторах… И календарь…
В корешке последний листочек. Последний день старого года — 31 декабря.
— Да, сегодня повсюду встречают Новый год… — криво улыбнулся он. — Зажигают елки…
И человек вспомнил детство. Они жили в большом, красивом доме. В самые крепкие морозы в нем было тепло, уютно. Много прислуги.
Ему и его младшей сестре родители каждый год устраивали елку. К ним всегда съезжалось много нарядных детей, таких же, как они, детей богатых лесопромышленников, купцов и крупных чиновников. Они весело кружились вокруг елки, кушали много сладкого и получали дорогие подарки.
А напротив окон их дома теснилось много другой детворы, кое-как одетой в рваную овчинку, в лохматые отцовские шапки и худые валенки.
Сгорая от любопытства, они часами стояли у освещенных огнями окон.
Те, кто побойчей, забирались на деревья и, заглядывая в окна, пожирали глазами сказочную красоту сверкающей, нарядной елки.
Это были дети лесорубов и рабочих его отца.
Один мальчик, зачарованный красивым зрелищем, забылся и упал с высокого дерева.
Все дети очень смеялись.
Когда на другой день няня рассказала им о том, что мальчик болен, ушибся и сломал себе ногу, его сестренка сказала:
— Так этому мальчику и надо, пусть не смотрит на нашу елку!..
Это было очень давно…
В революцию лесорубы отняли у них лесные угодья, завод, дом. Разрушили и сожгли свои «маюшки» — жалкое подобие жилищ, в которых десятники его отца заставляли их жить.
Теперь у них прочные, светлые дома, хорошая еда, все учатся, знают, что такое кино, театр, музыка. Хозяева — они, те прежние лесорубы и рабочие его отца.
Сегодня они устраивают своим детям елку. А он будет сидеть здесь арестованный, в обществе потерявшего человеческий образ Кондия, этого бывшего лавочника, которому его отец даже не подавал руки. Но он связан с Кондием кровавыми и грязными делами. Они оба одинаково сильно ненавидят все советское. Смертельно ненавидят!
Он вспоминает только что виденного им лесоруба. Нарядился дедом Морозом, спешит на елку…
Им устраивают елку, им, поймавшим его!
Яростная злоба охватила этого человека. Он бросился к окну и ударил кулаком в стекла. Зазвенели осколки. Холод из окна заставил поежиться неподвижно сидящего в углу Кондия.
Луна взошла высоко. По всему снежному миру рассыпалось серебро. Как острая вершина празднично убранной елки, сверкает под окном штык боевой винтовки часового-пограничника.
Глава XXVI. ЕЛКА
Начальник заставы и Тикка подошли к школе и заглянули в окна.
Разубранная елка красовалась посреди большого класса. Сияли свечи, глаза и лица ребят.
Взрослые, улыбаясь, толпились вокруг, но так, чтобы не мешать видеть все происходящее пограничнику с забинтованной головой.
Тикка сразу же узнал его.
У ног Онни Лумимиези лежала собака, похожая на волка; морда и живот собаки были тщательно забинтованы.
Тикка глазами отыскал своих любимцев — Юрики и Анни.
Юрики сидел на коленях у другого пограничника. Он крепко обнял его за шею.
Анни, чуть бледная, толкует о чем-то со старым Лоазари.
Первым вошел начальник. По его знаку, согнувшись, чтобы не заметили раньше времени, вошел Тикка.
Начальник пристроил его в углу на табурете и заслонил двумя пограничниками.
— Как только я скажу громко: «Ребята, а где же ваш дед Мороз?» — так ты сразу же поднимайся и говори: «Я здесь, давно жду, когда ребята про меня вспомнят». Затем становись у елки и раздавай из мешка подарки, кому что… Понял?
— Понял.
Начальник сказал бойцам, чтобы они пока держали деда в «секрете», а сам стал протискиваться к учителю. Иван Фомич, очень торжественный, слушал Тодди.
— Я никогда не буду брать без спросу винтовку, — горячо уверял мальчик Ивана Фомича.
— Well, — отвечал ему по-английски Иван Фомич. — Very well,[28] Тодди, никогда не бери.
— Но я не хочу сидеть с девчонкой, не хочу, чтобы девчонка брала меня на буксир.
— Тодди! — укоризненно воскликнул Иван Фомич. — Как тебе не стыдно?! В нашей стране мальчики и девочки — хорошие товарищи.
Тодди пожал плечами.
— Ну, слушай… — и учитель рассказал ему следующее.
После операции Дику, когда учитель узнал от ребят о поведении собаки и пограничника странные вещи, он сразу же заподозрил неладное. Когда же он обнаружил у себя пропажу винтовки, то побоялся, что кто-нибудь из ребят наделает чего-нибудь серьезного, и поднял тревогу в поселке.
В это время в поселок прибежала Мери и переполошила всех криками и слезами.
— Скорей, скорей, спасайте Тодди! — плакала Мери.
— Что с Тодди? — заволновались взрослые.
— Он поймал Кондия! То есть нет — Кондий поймал Тодди.
— Отвечай толком: кто кого поймал?
— Я не знаю… Они оба поймались!
Иван Фомич собрал женщин поселка, вооружил их всем, что осталось в домах, и во главе с Мери весь отряд двинулся в лес.
Мери храбро привела их на место, где Тодди встретился с Кондием. По следам они вышли к старой, полуразвалившейся бане, тихонько подкрались к двери и приперли ее сплавным багром. Кондий начал стрелять из винтовки в пазы между бревнами.
По команде Ивана Фомича весь отряд залег в снег, и Мери тоже. Она тихонько повизгивала от страху, но, по своему обыкновению, трещала:
— Караульте его, караульте, а то убежит…
Скоро подошли вернувшиеся с облавы лесорубы и окружили избу. Кондий сдался только после того, как расстрелял все патроны.
Мери первая бросилась к Тодди и поцеловала его прямо в нос.
— И надо признаться, что ты, Тодди, в тот момент совсем не был красавцем, — заметил учитель, — нос у тебя распух от слез, под глазом был синяк, который не прошел еще до сих пор, а все лицо и руки были перемазаны сажей… Согласись, что Мери — молодец девчонка.
— Согласен! — протянул руку Тодди.
Ребята кружились вокруг елки и пели.
Из-под елки вынырнула пара зайчишек, то есть ребят, одетых в костюмы зайцев. Они принялись резвиться и танцевать под елкой.
Дик не выдержал волнующего зрелища и бросился в круг:
— Гав… гав…
Повязка с его головы съехала на ухо. Преглупо расставив ноги и помахивая хвостом, Дик с большим недоумением смотрел на удивительных зайцев и громко лаял.
— Дик, на место! — приказал пограничник. — Как тебе не стыдно?
Дик сконфуженно ушел из круга и занял свое место у ног Онни.
Отдыхая в своем углу, в тепле, старый Тикка смотрел на елку и слушал веселый шум. Рядом с ним вполголоса идет взволнованный разговор между ребятами и Большаковым.
— Выходит, что мы — обманщики, — волновалась Анни. — Обещали в письме пограничникам елку с дедом Морозом устроить, а его нету.
— Он, наверное, по лесу за зайцами бегает, — сказал Тодди.
— За зайцами? А может быть, на него волки напали? — с тревогой сказал Юрики.
— Как же, станут его есть волки! — сердито сказал Тяхтя.
— Товарищ Лоазари, выручите нас, пожалуйста, — обратилась Анни к Лоазари. — Сходите к Тикке и нарядитесь хоть вы дедом Морозом.
— Ладно, ничего с вами не поделаешь, придется выручить. Пока я схожу, вы займите пограничника веселым, интересным разговором, — сказал Лоазари.
— Поговорим, поговорим, — зашумели ребята.
— Мери, ты начинай первая, — предложила Анни. — Только спроси что-нибудь очень интересное.
Лоазари у самой двери запнулся о чей-то громадный валенок, выставленный из угла между двумя бойцами.
— А, сатана! — выругался он. Валенок исчез. Лоазари поднялся на цыпочки и заглянул через плечи бойцов.
За ними, весь распаренный и порозовевший, сидел дед Мороз.
— Тикка! — вскрикнул Лоазари.
— Потише, Лоазари, я в секрете, — шепнул ему Тикка. Старики хитро подмигнули друг другу.
Ребята окружили Лумимиези. Мери одернула платьице и приступила к «интересному» разговору.
— У вас есть мама? — для начала спросила Мери.
— Нет, умерла, — ответил пограничник.
Начало вышло неудачное… Юрики решил поддержать Мери.
— А папа у вас есть? — спросил он.
— Не знаю.
Ребята растерялись: как это так — «не знаю»?…
— Но был все-таки? — твердо спросил Тяхтя.
— Был, конечно, — ответил Онни и нахмурился. Разговор получился прямо-таки совсем неинтересным.
Не с того надо было начинать. Но теперь уже поздно.
— Может быть, у вас найдутся хоть какие-нибудь братишки и сестренки? — с отчаянием и надеждой спросила снова Мери.
