Лара Уильямсон - Мальчик по имени Хоуп

– Это значит «улыбнуться глазами», – шепчет Джо. – Так сказала Тайра Бэнкс, ну, которая супермодель.

Я глазмурюсь (хмурюсь глазами).

Салим стоит со скучающим видом, а Кевин Каммингс пытается передвигаться лунной походкой; кроссовки у него так ужасно скрипят, словно он душит мышь. Мы все еще не разговариваем с того случая, когда он разболтал Стэну, будто Грейс беременна. Когда мисс Парфитт предлагает ему надеть носки, мне приходится пожевать себе щеку, а то я бы расхохотался ему прямо в лицо.

– А вот и комната, – говорит учительница, проводя нас за сцену, – где все будет происходить.

Комната, где все будет происходить, сейчас является комнатой, в которой не происходит ровным счетом ничего. Вдоль стены тянутся пустые вешалки для одежды. Обои на стенах пузырятся, воняет застарелым потом, фруктовым коктейлем и освежителем воздуха. Слева на полу лежат одинокий носок в горошек и венок из роз. Один из цветков раздавили, и теперь к леопардовым туфлям мисс Парфитт прилип лепесток – словно леопард показывает розовый язычок.

– Я хочу, чтобы в день шоу вы пришли сюда в костюмах. Если вам нужно будет добавить какие-то детали, вроде фольги или упаковки от пирога, вы можете подойти за кулисами к Дэниелу или Кристоферу, они вам помогут. Там будет стоять стол с зеркалом. Кстати, а все ли ваши герои придут? Про героиню Джо я не спрашиваю, конечно.

Все хором отвечают: «Да», но я кричу громче всех, потому что знаю, что папа мой точно будет в зрительном зале. Джо как-то странно на меня смотрит, но не успевает со мной заговорить: мисс Парфитт спрашивает, есть ли у нас какие-нибудь вопросы. И все же она смотрит на меня, прищурившись, и беззвучно шепчет:

– А мне казалось, папа от вас ушел.

Я не обращаю на нее внимания, потому что словно качусь в невидимом коконе, сотканном из счастья. В следующий раз, когда я окажусь в гостинице «Амандин» и буду стоять под мерцающей люстрой, папа тоже будет здесь. Я, Дэн Хоуп, раскрою инкогнито. Я – сын телезвезды. Я, Дэн Хоуп, заживу, как в мечтах.

Дорогие Грейс и Дэн.

Мне нужно прилечь, но не волнуйтесь: это просто усталость из-за будущего ребенка. Сложно его растить внутри себя. Ваш обед уже в микроволновке, вам остается только установить таймер на четыре минуты и нажать на кнопку. Когда услышите писк, выньте еду и ешьте. Но только не спешите, а то обожжете нёбо. Микроволновка превращает еду в раскаленную лаву. Кстати, это картофельная запеканка с мясом из «Аладдина». Если я вам понадоблюсь, постучите в мою комнату, и я встану. Не забудьте сделать уроки.

Целую, мама.

Мой желудок выделывает кренделя от одной мысли о запеканке, но если я правильно прочел между строк, то мама написала примерно следующее: «Я скучаю по Большому Дейву и хочу, чтобы он вернулся». Я уже иду наверх, чтобы поговорить с ней, но потом останавливаюсь и присаживаюсь, и так сижу, прижав голову к нарциссам на обоях. Может, мне не стоит затевать этот разговор? Может, если я скажу ей, что видел его снаружи, маме станет только хуже? Но я правда его видел, и, по-моему, он плакал.

Позже этим вечером я вывожу Чарлза Скаллибоунса на вечернюю прогулку. Мы проходим мимо до необычно тихой скаутской хижины, потом маршируем по слякотному пустырю, поднимаемся на Холм скейтбордистов и спускаемся с него за тем самым местом, где запускали фонарик с Большим Дейвом. Именно мысль о фонарике заставляет меня принять решение: я разыщу Большого Дейва и расскажу ему, что он значит для мамы. Если я как следует его попрошу, он вернется и объяснит все насчет Кэролайн, и мама встанет с постели и перестанет оставлять в микроволновке отвратительную запеканку с хрящами.

У дома Большого Дейва из газона торчит табличка «Больше не сдается»; серебряный «форд-мондео» припаркован в обычном месте. Шторы приподняты, и на подоконнике я вижу картонные коробки. Внезапно появляется Большой Дейв. Он подходит к окну, выглядывает на улицу. Я нагибаюсь. Если подумать, это нелепо. Я же пришел, чтобы поговорить с ним. Большой Дейв опускает занавески.

Минут десять я слоняюсь возле дома, пытаясь набраться храбрости и позвонить в дверь. Я уже почти решился, но тут открывается парадная дверь. В прохладный ночной воздух выходит женщина и ждет. Большой Дейв стоит, прислонившись к дверному косяку. Я с трудом различаю, о чем они говорят, слышу лишь имя «Кит». У женщины каштановые волосы, обрезанные под таким острым углом, что она того и гляди поранит себе ключицы. Черно-белое полосатое пальто наводит меня на мысли о зебре. Она поднимает руку, пробегает пальцами по волосам и склоняется к Большому Дейву. Они сейчас поцелуются! Тут у меня никаких сомнений. Большой Дейв тоже наклоняется к ней, хватает за плечи, и я зажмуриваюсь. Когда я открываю глаза, Большой Дейв с женой уже расходятся, и она уплывает по дорожке, посылая воздушные поцелуи.

Эх, Большой Дейв. Ты все испортил.

Двадцать

Следующим утром мы с Кристофером всю первую перемену обсуждаем, как лучше пронести гитары на шоу. Мы не собираемся тратить время впустую, прячась за пустыми коробками от пирогов, благодарим покорно. Мы договариваемся сыграть «Over the Rainbow»[16]. Я уже знаю эту мелодию наизусть. Кристофер говорит, что сыграл ее несколько раз, но на всякий случай принесет ноты.

Джо видит, как мы перешептываемся, подходит к нам и спрашивает, что мы задумали. Кристофер смотрит на нее с хитрым видом, но отвечает, не задумали ли мы чего.

– Почему вы не рассказываете мне про свою тайну? – интересуется Джо, выбрасывая жвачку в мусорное ведро.

– Нет никакой тайны, – отвечаю я.

– Если вы врете, то вас поразит молния, и даже святая Варвара не поможет.

Не успеваю я спросить, что еще за Варвара, Джо поясняет:

– Она, кстати, защищает людей от грома и молнии.

Ну разумеется.

– Мы говорили о шоу проекта «Природу уважает каждый», – признается наконец Кристофер. – Обсуждали, что нам делать за сценой.

Из кармана блейзера Джо достает пластиковую карточку с молитвой, камень из Лурдской пещеры, маленькую статую святого Антония[17], чистую салфетку, нитку кроваво-красных четок и тропический блеск для губ, которым она проводит по рту.

– Я больше беспокоюсь о том, как выйду на сцену, – вздыхает она. – Сегодня мне придется как следует заняться своей внешностью: очищающий тоник, увлажняющее молочко. Не могу же я появиться вся пятнистая.

– А что, нельзя просто умыться святой водой? – Я удивленно смотрю на подружку. – От нее пятна точно пропадут.

– Нельзя же использовать религию для всего на свете, – возражает Джо. – А то потом, когда тебе понадобится настоящая помощь, святые не помогут. Я уже говорила тебе.

Я жалею, что вообще спросил.

Джо оборачивает прядь вокруг пальца:

– На подиуме я должна выглядеть красивой.

– Не волнуйся, Джо, ты уже… – начинает Кристофер, но запинается на полуслове. – Ты уже видела этот подиум. Ничего страшного в нем нет. Вид у него такой, словно он сейчас убежит в замешательстве. – Ну, в том конкретном подиуме. Подумаешь, просто переставляй ноги по очереди.

Разверзается бездна и поглощает его с концами.

– Да, звучит логично. – Джо загадочно смотрит на него и удаляется. – Ходить я учусь уже одиннадцать лет, – кричит она издалека.

Я не могу удержаться от хохота:

– Ну, с ходьбой у нее обстоит так себе. Почему ты вообще это сказал?

– Потому что я вечно открываю рот не вовремя и несу всякую чушь, – отвечает Кристофер. – Меня это так бесит. Да меня всё сейчас бесит.

Я таращусь на него, широко раскрыв глаза. Видимо, что-то его тревожит, и поэтому я спрашиваю, не могу ли чем-нибудь ему помочь. Сначала Кристофер говорит, что все в порядке, но потом проходит по школьной площадке и садится на одну из промерзших каменных ступеней рядом с фонтаном. Я присаживаюсь рядом. Какое-то время мы оба молчим. Кристофер теребит школьный галстук, сворачивает его в трубочку и снова разворачивает, а я наблюдаю за детьми, которые пытаются заставить фонтанчик работать, хотя он безнадежно замерз, как мороженое в Исландии.

– Ну ладно, да, есть у меня проблема, – наконец признается Кристофер, ногой скидывая поблескивающую листву со ступеней. – И я подумал, почему бы тебе не рассказать. Дело в моем отце. Недавно он сказал, что нам опять надо будет переезжать, а я совсем не хочу. Все это происходит так быстро.

Он пожимает плечами.

Я кладу руку ему на плечо, но через секунду убираю – вдруг кто заметил?

– Мне жаль, – бормочу я.

– Не переживай, я справлюсь. По крайней мере, школу не придется менять. Тетя Ивонн говорит, что это перемена к лучшему, но откуда ей знать? Это не ей придется переезжать в дом к чужому человеку да еще и делать вид, что радуешься. Когда папа впервые заговорил об этом, я сказал, что не поеду, он пообещал дать мне время свыкнуться с мыслью. – Кристофер сворачивает свой галстук в морской узел. – В последние дни он о переезде не упоминает, но настроение у него хуже некуда. Думаю, это из-за меня: надо было молчать и не усложнять ему жизнь. Папа говорит, что его девушка просто прелесть. Мы с ней говорили по телефону, поэтому она не незнакомый человек, но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы мама вернулась.