Елизавета Кондрашова - Дети Солнцевых

Варя сидела молча, опустив голову и болтая ногами, усердно переплетала пальцы на руках и, по-видимому, равнодушно слушала.

Катя раза два поднимала голову от книги и пристально смотрела на сестру, но Варя не обращала на нее никакого внимания.

— Ты пальцами не играй, а слушай, когда с тобой говорят! — сказала Катя серьезно.

Варя подняла голову и удивленно посмотрела на сестру.

— Ты за что же сердишься? — спросила она.

— Я не сержусь, а говорю тебе дело. И еще вот что я хотела тебе сказать: пожалуйста, не вздумай опять затевать прежние истории. Завтра классы, Варя, смотри, будь умницей, — вдруг заговорила Катя ласково и убедительно. — Постарайся вести себя как должно. Ведь это ужасно, если ты попадешь в mouvais sujets [81], а ты непременно попадешь, если будешь по-прежнему затевать разные штуки. Ты думаешь, что хорошо служить на потеху к лассу? Все смеются… весело… А тебе в голову не приходит, что они над тобой, как над дурой, смеются.

— Вот уж это неправда! — Варя соскочила с колен державшей ее девушки, подошла к сестре и весело начала: — Когда я тогда…

— Хорошо, хорошо! Слышала! И еще тогда говорила тебе, что это гадко, а теперь… Варя, подумай, что бедная мама… Каково ей будет, когда она узнает обо всем?

— О чем «обо всем»? — спросила Варя, задорно подняв голову.

— О том, что ты беспрестанно наказана, что тебя считают mouvais sujet, о том, что ты из доброй, всегда веселой маминой Вари сделалась какой-то чужой плаксой, дерзкой выдумщицей, которую не могут терпеть.

— Неправда! — вспылила Варя и заговорила с сердцем. — Кто меня терпеть не может? Скажи, кто? Кто меня наказывает? Из-за кого я всегда плачу? Кому я делаю дерзости? Ей только, ей одной, потому что я ненавижу ее, презираю и всегда буду презирать за то, что она злая! — Варя топнула ногой. — За то…

— Злая? Варя, отчего же она не зла с другими, а всегда только с тобой? — перебила ее Катя ласково.

— Отчего? Ты у них спроси, у всех в классе. Оттого, во-первых, что она страшная кусочница, это все знают, а я ей ничего не даю. Во-вторых, еще оттого, что я обожаю не ее и ей не кричу: «Ange, cèleste, beauté! [82]» Не из любви к ней я проглотила тогда целую ложку горчицы с верхом, без хлеба!

Варя вдруг залилась громким смехом.

— Знаешь, — сказала она весело, — я думала тогда, как проглотила, что умру. Из глаз у меня покатились слезы; здесь и здесь, — она показала на горло и провела рукой по груди, — сделалось горячо-горячо, и точно меня задушили… Я вскочила и, не знаю зачем, толкаю Нюту, лезу куда-то с своего места… Они даже перепугались. Да, — сказала она, опять наморщив брови, — если б я только стала ее обожать, отдавать ей свои гостинцы, я бы сейчас, — Варя подняла голову и протянула с ударением, — сразу же сделалась бы не mouvais sujet.

— Что ты городишь? — остановила ее с досадой Катя. — Обожать! Этого еще недоставало! Послушай, Варя, не слушай ты тех девочек, которые учат тебя таким глупостям. Обожать! Не обожать надо, а вести себя так, как ведет себя большинство класса, а не так, как две-три отпетые шалуньи.

— Отпетые шалуньи! — протянула Варя, с неудовольствием мотнув головой. — Отпетые! — повторила она. — Может быть, эти отпетые ку-у-да лучше всех хваленых любимиц!

— Все это может быть, но об этом не тебе, мартышке, судить! — засмеялась девочка, которая держала ее прежде на коленях. — Постой, сядь тут.

Она насильно посадила ее опять к себе.

— Знаешь, — начала она внушительным тоном, — ты отвечай только за себя и не связывайся с шалуньями. Ну, дай слово, что ты в этом году будешь умницей, будешь вести себя, как хорошая девочка. Будешь слушаться. Не будешь дерзко отвечать. Не будешь выдумывать никаких штук… Бедная Катя! — сказала девочка тем жалобным тоном, которым обычно заставляют крошечных детей пожалеть кого-нибудь. — Сколько раз уже она из-за тебя плакала!

Варя серьезно и с жалостью посмотрела на Катю, потом, обняв одной рукой девочку, у которой сидела на коленях, и обхватив другой шею сестры, свела руки и, сжимая крепко обеих, прошептала:

— Ну, хорошо, буду слушаться.

— Даешь слово? — спросила Катя серьезно и, отклонившись, посмотрела на нее.

— Даю, пусть Лёля будет свидетелем! Лёля, слышите, я даю слово: как маму люблю и…

Варя понизила голос и хитро подмигнула, посмотрев в сторону Лёли:

— И как еще кого-то!

— Но помни, ты уже один раз давала слово и не сдержала его, — сказала Катя с укоризной.

— Даю, даю и сдержу теперь, увидишь! — говорила Варя, по-прежнему смеясь.

— Катя! Солнцева! Покажи этой умнице, где Яблоновый хребет. Она до сих пор не надумалась спросить об этом! — сказала громко классная дама, показывая рукой на стоявшую перед ней сконфуженную хорошенькую девочку с томными глазами.

Катя быстро встала, освободилась от объятий сестры, перелезла через скамейку, прошла через класс к карте, висевшей на стене, и, взяв длинную точеную палочку, стала охотно показывать смущенной подруге не только Яблоновый хребет, но и все, что той понадобилось.

Варя хотела было последовать за сестрой и схватила ее за платье.

— Постой, постой, шалунья! — сказала Лёля, поймав ее и насильно усаживая к себе на колени. — Говори, кто это: «еще кого-то»?

— Не скажу!

Варя засмеялась и, откинувшись назад, легла к ней на руки, как маленькое дитя.

— Скажешь, иначе я тебя не отпущу!

Лёля живо скрутила ей руки за спину и стала связывать их носовым платком.

— Пустите, пожалуйста, душка, ангел! Я не могу сказать, ей-Богу, не могу, у нас клятва.

— Пустяки! Говори, а то не отпущу.

Варя стала отбиваться ногами и головой.

— Mesdames, помогите связать ее, — резко повысила голос Лёля.

Две девочки живо подошли, предлагая свои услуги.

— Не надо, не надо! Скажите им, чтобы не трогали! Я скажу, скажу вам одной, право, то есть покажу. Я не могу сказать. Развяжите руки.

— Нет, прежде говори. Я не развяжу.

— Ах, какая вы! — сказала с притворной досадой девочка, которой давно уже хотелось выдать свою тайну и похвастать, что и она, как большая, обожает кого-то. — Вытяните тесемочку от креста. Но вы никому не расскажете? Никому? Честное слово?

— Говорят тебе, никому, — ответила Лёля, исполняя ее желание.

— Теперь снимите ладанку с тесемки, откройте и посмотрите, что там, только чтобы никто-никто не видел.

Лёля сняла ладанку, развязала шнурочек, стягивавший ее, достала из нее аккуратно сложенную маленькую бумажку, развернула, посмотрела: нет ничего. Повернула на другую сторону: тоже чисто.

— Ну что же? — сказала она, слегка хлопнув по носу этой бумажкой. — Там нет ничего!

— Как ничего?! — вскрикнула Варя с неподдельным испугом, быстро вскочив на ноги и силясь развязать и вытянуть руки.

— Подожди, не тяни, больно будет! Я сама тебя развяжу, — сказала Лёля, видя беспокойство, выразившееся на лице Вари.

Она поспешно освободила девочку.

Варя схватила бумажку и стала всматриваться.

— Чуть-чуть видно! Что же это, а было совсем хорошо! — протянула она с сожалением. — Читайте сами, я не могу сказать.

Девочка стала водить пальцем, показывая, где читать.

— Оставь, я сама разберу, — сказала Лёля и, взяв бумажку, стала с трудом разбирать чуть заметные каракули: — «Клянусь вечно любить Л. В. и для нее»… Дальше ничего не видно…

— Вот видите, — Варя с гордостью показала незаживший на руке порез. — Это мы кровью своей писали, — прошептала она Лёле на ухо.

— Дурочки! И кто вас учит таким глупостям? — сказала громко Лёля, поднося к глазам бумажку.

— Тише! Вы дали слово никому не говорить. Это нечестно! — почти крикнула Варя, выхватив бумажку и зажимая Лёле рот своей ладошкой.

— Послушай, Варя, не говорить нельзя. Что за обожание и что значит «обожать»? Скажи, пожалуйста.

— Что это значит, вы лучше меня знаете. — Варя хитрыми, смеющимися глазами посмотрела на нее. — Вы здесь уж три года и не можете этого не знать. Вы тоже кого-нибудь обожаете, конечно, но…

— Что за вздор! — живо перебила ее Лёля. — Никогда, никого! Даю тебе честное слово, что в нашем классе теперь нет ни одной такой дуры. Правда, были у нас три неисправимые до этого года, но и они образумились, слава Богу. Когда мы были такими маленькими, как вы, мадемуазель Милькеева сказала нам, что это глупо, гадко, и показала, как смешно это забегание перед любимым предметом, это покашливание, подталкивание друг друга, чтобы обратить внимание «предмета» на кого следует, это выкрикивание разных глупостей «ему» вслед, и как неприличны эти подношения гостинцев. Фи! — поморщилась Лёля с гадливостью. — Постой, я тебе покажу это на ком-нибудь, и когда ты посмотришь со стороны, ты сама поймешь, как это глупо, и бросишь…

— Ни-ни-ни! — перебила ее Варя. — Не брошу ни за что! И не могу, даже если бы хотела. Я подписала клятву, и посмотрите, — сказала она, спуская лиф с плеча.