Фазиль Искандер - Тринадцатый подвиг Геракла (сборник)
Чик подумал, что собак в колымаге было штук пятнадцать. Собаколов получил тридцатку. Значит, они оценивают живую собаку в два рубля! А веревка? Интересно, за сколько рублей он ее загонит?
Уличные соседи, переговариваясь, стали выходить со двора. Некоторые из них явно ожидали большего. Дядя им подпортил зрелище. Сейчас он приподнял герань за стебель, легким движением стряхнул ком земли с корней и поднялся наверх.
– А где Чик? – спросил он у тетушки.
Тетушка растерянно огляделась и развела руками: увлеченная борьбой за Чика, она о самом Чике подзабыла.
– Я здесь, дя! – крикнул Чик с груши.
Дядя обернулся, поймал Чика любящими, насмешливыми глазами и поманил пальцем. После этого он отдал герань тетушке и вошел в дом. Пока Чик спускался с дерева, сумасшедший дядюшка Чика уже пришел в сад и наполнял свежей землей новый горшок для герани, чудом уцелевшей после падения со второго этажа.
Чик поднялся наверх и прошел в залу, где дядя, раздетый и укрытый простыней, лежал на своей кровати. После работы он любил умыться и часок отдохнуть. Его мокрые редеющие волосы блестели и были зачесаны на косой пробор. Голые мускулистые руки были высунуты из-под простыни и держали книгу.
– Поди-ка сюда, – сказал он Чику, показывая на постель и откладывая книгу, на которой Чик успел прочитать: «Ги де Мопассан».
Чик присел на постель.
– Рассказывай, – кивнул дядя, сияя на Чика улыбкой, – о подвигах, о доблести, о славе.
И Чик рассказал ему все. Как он давно ненавидел собаколова, как он своими глазами видел доверчивую собаку, пойманную в его подлый сачок, как он придумал распахнуть его дверь и выпустить всех собак.
– Ты молодец, Чик, – сказал дядя, любуясь Чиком, – но и собачника надо понять. У него ужасная работа, но это работа. И ты прав, и он по-своему прав.
– Как так? – удивился Чик.
– Ну, Чик, – сказал дядя, гдядя на него своими блестящими глазами, – это как змея и человек. В природе змеи – кусаться. В природе человека – убивать змею. Так они вместе живут, тысячелетия и будут жить. Такова природа, Чик: змее кусать человека, а человеку убивать змею.
– А уж? – сказал Чик, подумав.
Дядя вдруг расхохотался, схватил его голыми руками и, прижав к себе, поцеловал в лоб. Чик не видел ничего смешного в том, что он спросил, но ему приятно было, что дядя хохочет.
– А в природе ужа, – сказал дядя сквозь хохот, – страдать за сходство со змеей!
Чик решил, что они слишком далеко отошли от дела.
– Да, – сказал Чик, – он ловит не только бродячих собак. Он ловит любых собак, которые оказались на улице.
– Конечно, конечно, – сказал дядя, – здесь возможны ошибки.
– Не ошибки, – поправил его Чик, – а вредительство. Хозяин собаки все время думает на работе: а вдруг моя собака выбежала на улицу и ее поймал собаколов? И от этого он на работе волнуется и совершает грубые ошибки.
– Чик, – сказал дядя, и глаза его строго потвердели, – я тебе уже объяснил, что все это ерунда. Ты ведь не раз убеждался в этом. Нет никаких вредителей! Есть разгильдяи, трусы, подлецы… И, наконец, просто дураки!
– Кто же тогда арестовал отца Ники? – спросил Чик и уже сам строго посмотрел на дядю. – Он ведь был твой друг?
Последние слова Чик произнес с невольным упреком. Если дядя не признает, что есть вредители, значит, он признает, что отца Ники правильно арестовали. Но ведь это не так!
– Чик, – сказал дядя, и вдруг в его всегда ясных, умных глазах появилось выражение тоски, – отец Ники был моим другом, и я никогда от него не отрекался. Запомни – никогда! Он был честным человеком! Как бы тебе объяснить? Ты этого сейчас не поймешь…
– Нет, пойму, – твердо перебил его Чик и твердо посмотрел ему в глаза.
– Бывают времена, когда… когда многие люди… живут, как пьяные, – сказал дядя медленно и с трудом подбирая слова, – а ты знаешь, что пьяные бывают безумными и жестокими?
– Да, конечно, – сказал Чик и мгновенно припомнил то, чего, в сущности, никогда не забывал.
Несколько лет назад Чик шел с пацанами на море. Вдруг они увидели перед собой на тротуаре двух пьяных. Один был большой и здоровый, а второй был среднего роста. Тот, что был поменьше, что-то сказал большому. Здоровый обхватил его руками, поднял над землей и бросил. Тот упал и долго не мог встать. Но потом встал, и они пошли дальше. Видно, он опять сказал здоровому что-то неприятное, и здоровый опять приподнял его на руках и бросил на землю. И второй опять растянулся на тротуаре. Он долго не мог встать, а большой, самодовольно ухмыляясь, помог ему встать, и они, пошатываясь, пошли дальше. И, видно, тот, что был поменьше, опять что-то неприятное сказал большому, и тот опять его приподнял над землей и бросил, как деревянную куклу. На этот раз ребята были совсем близко, и Чик услышал, как пьяный, падая, стукнулся затылком о каменный бордюр тротуара. И этот звук, этот стук перевернул всю его душу!
Упавший теперь лежал неподвижно, а здоровый, сопя, пытался его приподнять, а у того обвисли руки и глаза были закрыты. А этот все сопел над ним, ничего не понимая и пытаясь его поставить на тряпичные теперь ноги. И это было ужасно, что он никак не поймет того, что случилось с его товарищем.
Потом собралась толпа. Большого забрала милиция, а за маленьким приехала «скорая помощь». Говорили, что он не умер, что он только потерял сознание, но Чик на всю жизнь запомнил этот случай.
И Чик, всегда содрогаясь, вспоминал этот беспомощный стук головы о бордюр тротуара, тот жестокий, нечеловеческий звук равнодушия к человеческой жизни.
– А отчего они как пьяные? – спросил Чик. Он внимательно смотрел дяде в глаза.
Дядя помолчал мгновение и вдруг тихо, словно не Чику, а самому себе, с горечью выдавил сквозь зубы:
– От того, что он их сделал такими…
Дядя замолк, но Чик знал, кого он имел в виду. В Чегеме открыто называли этого человека, а в городе почему-то страшились. Вот что удивительно!
– Ты вырастешь, Чик, и все поймешь. – И вдруг добавил, как-то странно взглянув Чику в глаза: – И если даже с твоим дядей что-нибудь случится, ты всегда верь, что он был честным человеком…
– Нет, – выдавил Чик, чувствуя, что внутри у него все сжалось. Он обхватил руками его шею. – Нет! Нет! Нет!
– Я тоже так думаю, – сказал дядя, целуя Чика, – кажется, худшее позади… И не надо об этом… Нарви-ка нам лучше винограда к обеду…
Чику стало легче. Внутри отпустило. Он ужасно любил, когда дядя ему говорил: нарви груш, инжира, винограда. Чик в такие минуты чувствовал себя фруктовым кормильцем семьи.
– Дя, – вдруг вспомнил Чик, – собаколов не отомстит Белочке за то, что я выпустил собак?
Дядя рассмеялся, вскочил с постели и стал быстро одеваться. Он все делал легко, быстро.
– Я думаю, – сказал он, – этот человек больше никогда по нашей улице не проедет. Ты его хорошо проучил.
Когда Чик с корзиной спустился во двор, Сонька выскочила с его портфелем в руке.
– Чик, – сказала она, – ты забыл под грушей свой портфель. Белочка начала грызть, но я у нее отняла его.
Чик за всеми делами этого дня совсем забыл о своем портфеле. Значит, Белочка все-таки о нем не забыла! Ай да Белка!
Чик взял портфель и вошел в сад. Он повесил его на сучок и взобрался на грушу. Когда он влез на вершину, стал рвать спелые гроздья «изабеллы», на лестничной площадке появилась тетушка с ведром и кружкой. Она стала поливать цветы. Самая большая герань была уже водворена в новый горшок. Чик заметил, что тетушка ее особенно усердно поливает, как пострадавшую в схватке с собаколовом. Поливая цветущие красным цветом герани, тетушка громко напевала одну из своих любимых песен:
Белые, бледные, вечно душистыеЭти цветы расцвели-и-и…
Чик – играющий судья
Был жаркий солнечный день начала лета. Ребята в парке играли в футбол. Играли улица на улицу. Третья Подгорная против Четвертой Подгорной, на которой жил Чик. Девочки и малышня с обеих улиц следили за игрой. Они были болельщиками и зрителями. Среди девочек были Сонька и Ника. Они сидели на траве. На Нике был такой широкий сарафан, что он сейчас расстилался вокруг нее, как голубой парашют. Казалось, она только что с небес тихо опустилась сюда.
Воротами служили сброшенные одежды мальчиков. Некоторые мальчики разделись до трусов, но Чик, пришедший сюда в майке, в коротких штанах и сандалиях, так и играл.
Настоящую боевую форму футболиста носил только один мальчик, капитан команды Третьей Подгорной. Звали его Гектор. На нем была настоящая динамовская майка с закатанными рукавами и с голубой полосой на груди, настоящие динамовские трусы, сидевшие на нем, как юбка, настоящие гамаши и ботинки.
Дело в том, что старший брат капитана играл в местной взрослой команде, и было только не ясно, сам брат выдал ему всю эту одежду или он у него ее украл на время игры.
Чик был капитаном своей команды и нападающим. Чик одинаково хорошо, а иногда и одинаково плохо бил правой и левой ногой. Он никакой разницы не чувствовал между правой и левой ногой. Ему было все равно, какой ногой лупить мяч, что правой, что левой.
