Юз Алешковский - Кыш и Двапортфеля: Повести
— Валя сказала, что сначала нужно бросить перчатку. А потом выбрать оружие. У тебя есть перчатки?
— Нет, я ношу только варежки, — сказал я и вспомнил, как каждую зиму мечтал поскорей стать взрослым, чтобы ходить в перчатках и иметь побольше свободных пальцев.
— Варежки некрасиво бросать. Нужно перчатки. Неужели у вас дома нет ни одной перчатки? — удивилась Снежка.
И тут, хотя мне очень не хотелось этого делать, я достал из шкафа новые японские перчатки в прозрачном мешочке, которые мама подарила папе, и спросил:
— По правилам нужно две кидать сразу или одну?
— Одну, — сказала Снежка. — Красивая какая перчатка! Боишься, что попадет?
— Ничего я не боюсь, — сказал я. — А обратно можно потом забрать перчатку?
— Ты что? Ни за что! — воскликнула Снежка. И я, не раздумывая, перерезал ножницами шёлковый шнурочек, соединявший перчатки, о которых давно мечтал папа, и одну спрятал в карман.
После этого я принёс из ящика с игрушками духовой пистолет — он стрелял палочкой с чёрным резиновым набалдашником — и сказал:
— Нужно намазать эту резинку чернилами или чем-нибудь вонючим. Лучше рыбьим жиром. Я попаду Рудику прямо в лоб. Смотри!
Я встал у окна, прицелился, нажал на курок, и набалдашник прилип к кружку на обоях.
— Не очень мне это нравится, — сказала Снежка.
— Тогда вот две рогатки.
— Не знала я, что ты мальчишка с двумя рогатками! Это не ты, случайно, пробил камушком в том году мой самый красивый шар? И он лопнул на балконе, — сощурив глаза, спросила Снежка.
И мне пришлось давать честное первоклассное, что это не я и что я вообще ни разу не подбивал ни надувных шаров, ни голубей, а воробьёв наоборот, спасал. Рогатки же я нашёл и просто так положил.
— Рогатки не годятся. А если ты ему глаз выбьешь? — сказала Снежка.
— Тогда давай я его вызову плеваться. Я плюю дальше всех в нашем дворе, — предложил я и хотел точно плюнуть с порога в форточку.
Но Снежка меня остановила:
— Ладно. Сначала пойдём вызовем его на дуэль. А чем драться, потом придумаем. Пошли к нему в квартиру. Как он откроет дверь — ты сразу бросай ему под ноги перчатку. Вот так. И говори: «Ты негодяй, негодяй! Я вас вызываю на дуэль, потому что вы украли мою любимую собаку». Понятно?
— Понятно, — тихо сказал я и вздохнул, теребя перчатку.
И мне вдруг так расхотелось уходить из нашей квартиры, не дождавшись мамы и папы, и вкусного обеда, и футбольного матча по телевизору. А вдруг я сюда никогда, никогда больше не возвращусь?.. И навсегда покину Кыша…
И как только я подумал о Кыше, с меня как рукой сняло и грусть, и страх.
— Пошли! — сказал я Снежке и первым вышел из квартиры.
Мы поднялись по лестнице к квартире Рудика. Я набрал в грудь побольше воздуха, позвонил и отошел на шаг, размахнувшись перчаткой. В квартире, кроме залаявшей Геры, никого не оказалось. Но я не обрадовался, что дуэль откладывается, а еще больше разозлился.
Я предложил пойти искать Рудика. Снежка согласилась.
Только перед тем как уйти, мы попили чаю, съели плавленый сырок «Дружба» и полбулки с колбасой, которую утром в мой портфель положила мама.
Потом Снежка взяла с книжной полки альбом Москвы и нашла картинку с памятником Пушкину. И мы долго на него смотрели.
— А может, он стоит и думает: «Зря я тогда на дуэль пошёл… Лучше бы сидел дома и писал продолжение „Золотого петушка“», — предположил я.
— Пушкин так не мог думать, — сказала Снежка. — Наверно, это ты так думаешь.
Ничего на это не ответив, я надел на Кыша новенький ошейник.
«Р-ры, — сказал Кыш, помотав головой, — не люблю ходить в новом!»
— А я, думаешь, люблю? — спросил я.
ГЛАВА 56
Потом мы вышли из дому искать Рудика. Во дворе никто из ребят не мог сказать, где он.
— Может быть, он в «Стекляшке»? Пойдем на сквер, — предложил я.
В нашем сквере недавно построили кафе-мороженое.
«Стекляшкой» его называли из-за стеклянных стен. Мы с мамой два раза ели там пломбир и пили газировку.
Мы подошли к «Стекляшке». Там было много народа и играл звуковой автомат.
— Вот он! — сказал я, сжав Снежке руку, и у меня в глазах потемнело от обиды и злости.
Не выручи мы Кыша, ему сейчас делали бы уколы и отрезали лапы, а Рудик сидел бы, положив ногу на ногу, в «Стекляшке» и на вырученные за Кыша деньги лопал бы пломбир!
Из-за того, что у меня потемнело в глазах, я не сразу догадался, что напротив Рудика сидит Оля. Она смотрела в нашу сторону. Но я заметил, что взгляд у нее какой-то невидящий.
«За Пушкина отомщу! И за тебя, Кыш! И за тебя, Оля!» — подумал я.
— Ну, иди! — дрогнувшим голосом сказала Снежка. — Я подержу Кыша. Только не бойся.
Я передал ей поводок, достал из кармана папину перчатку и пошел вызывать Рудика на дуэль.
Но у дверей помедлил.
Не потому, что струсил, а потому, что представил снежную поляну у Чёрной речки и напротив себя красавца Рудика в царском мундире с золотыми погонами. А я как был в школьной форме, так и остался. Только на голове у меня такая же шляпа, как у Пушкина… Вот Рудик идёт на меня, растянув в ехидной улыбке тонкие злые губы, поднимает «наган», прицеливается… Метёт, завывая метель… Сквозь ее завывание я слышу тревожный голос мамы:
«Алёша! Сию секунду марш домой!»
И папин спокойный голос:
«Ты что, захотел попасть в вакуум?»
Но я отвечаю и им, и всем:
«Мама, папа и Снежка! Не бойтесь! Я всех люблю и победю!.. И побежу!..»
А Рудик в золотых погонах уже совсем близко, и тут я делаю выстрел.
Палочка с резиновым набалдашником, измазанным вонючим рыбьим жиром, перемешанным с клеем и чернилами, попадает Рудику прямо в лоб! Ура! Ура!
Он падает. К нему подбегают санитары с носилками и несут к машине «Скорой помощи» с сиреной и мигающей лампочкой. А Рудик кричит с носилок: «Пушкин! Я больше не буду! Я больше не буду!» «Скорая» срывается с места, а я спокойно продуваю дуло «нагана»…
— С ним сидит Оля, — легонько толкнула меня Снежка. — Ты извинись за беспокойство…
— Ну, пока, Снежка, — сказал я, подтянув штаны. — Как сказать — я победю или побежу?
— Ты победишь, — объяснила Снежка. — Помнишь, как надо вызывать?
— Всё помню. Но скажу я ему не «вы», а «ты». А что потом делать?
— Потом он побоится с тобой драться, и ты сделай вот так.
Снежка гордо закинула голову и смерила кого-то презрительным взглядом с ног до головы, а Кыш вдруг встал на задние лапы, а передними обнял мою ногу, прижался к ней ухом и заскулил. При этом он говорил:
«Не ходи… не вызывай его на дуэль… Это опасно. Вдруг… мало ли что бывает?.. Мне тебя жалко. Я тебя люблю. И ты меня любишь. Я боюсь… Снежка тоже боится… Чёрт с ним, с этим Рудиком! Ему и без тебя попадёт!..»
Сердце моё сжалось, но, чтобы Кышу не удалось уговорить меня не драться на дуэли, я толкнул тяжелую…
Я толкнул тяжёлую стеклянную дверь, вошёл в кафе и направился к столику, за которым сидели Рудик и Оля. Рудик, не замечая меня, о чём-то зло упрашивал Олю, а она сквозь слёзы два раза сказала:
— Сейчас я уйду… Сейчас я уйду…
Пломбир лежал нетронутым в её металлической вазочке.
Я сделал ещё два последних шага, дотронулся до Олиной руки и сказал:
— Оля, пожалуйста, извини меня за беспокойство. Мне нужно сказать… этому… пару слов.
Снежка со сплюснутым об стекло носом и с Кышем на руках смотрела на меня.
Оля, едва заметно улыбнувшись, кивнула, и тогда я сделал шаг в сторону и громко объявил, смотря прямо на Рудика:
— Я тебя, нехорошего человека, за то, что ты украл мою любимую собаку, вызываю на дуэль!
После этого я сделал выпад правой рукой и кинул в Рудика папину перчатку, но она попала не в него, а сбила вазочку с мороженым, и талые кусочки белого пломбира шлёпнули Рудика по носу и щеке. В «Стекляшке» стало тихо. Кто-то захохотал.
Я стоял без всякого страха, ожидая, что будет дальше.
Бледное лицо Рудика покраснело. Оно было смешным от мороженого, стекавшего с носа. Он растерялся, а папина новая перчатка, как я успел заметить, лежала в белой лужице. Я ждал и уже хотел сделать презрительный вид, как учила Снежка, но тут Оля вышла из-за стола и серьёзно сказала мне:
— Пойдём отсюда, Алексей. Таких типов на дуэль не вызывают. Для них это слишком большая честь.
Она подала мне руку, но я на этот раз не обиделся и подал свою, чтобы помочь Оле уйти. Так мы и вышли из кафе, держа друг друга за руки. Мне хотелось успокоить Олю и развеселить, но я этого не умел. И не знал, как.
Снежка, на ходу отдав мне поводок и сказав «молодец», вбежала в кафе, взяла со столика папину перчатку и за большой палец вытащила её на улицу. Кыш подпрыгнул, выхватил её у Снежки из рук и нёс, держа в зубах. Я не стал отнимать у него перчатку. Всё равно она уже не новая. И оттого, что мы возвратим её папе, я в который раз за эти дни подумал:
