Нина Артюхова - Светлана
Почему-то и в общий разговор не удается войти. Всегда легко себя чувствовал в любой компании.
Девушки требовали рассказов, «боевых эпизодов». То, что легко вспоминалось и хотелось рассказать дома, здесь не получается. Ну их совсем! Еще подумают, что он хвастается!
В прошлом году Надя писала: «Помни, Костя: каким бы ты ни вернулся — возвращайся ко мне».
И вот — вернулся… Правда, не совсем еще, потому что через два дня опять ехать в часть, но вернулся в том смысле, что живой и здоровый.
А с завтрашнего дня Надя начнет вплотную готовиться к последнему экзамену, тогда и заходить к ним будет невозможно. Особенно обидно было Косте, что он-то в этот приезд был почти свободен. Когда он являлся к своему командиру и спрашивал, какие будут сегодня распоряжения, полковник отвечал добродушно: «Иди гулять, Костя, празднуй молодость!» У полковника в Москве была семья, которую он не видел четыре года. В Москву он приехал не по делам, а на праздник и в услугах адъютанта почти не нуждался.
— Ты что такой грустный, Костя?
Наде кажется, что он стал таким после одной ее неосторожной фразы. Ей досадно на себя. Неужели она унаследовала мамину способность говорить бестактности? Мама вчера при Косте и при всех многоречиво сожалела, что Костя пошел в армию, так и не кончив десятилетки. А сегодня, когда шли из института, говорили о сравнительных достоинствах литературных героев. Костя в споре не участвовал — он не читал этих книг. Надя сказала, не подумав:
«Обязательно прочти, это пробел в твоем образовании».
Он ответил с горечью:
«Таких пробелов в моем образовании много!»
Она могла сказать так любому из институтских товарищей, но не Косте. С тех пор у него замкнуто-расстроенный вид, как бывало прежде, во время их детских ссор.
Иногда кажется, что он очень изменился, а иногда — такой же мальчишка-школьник, как и раньше был. Странное дело… Профессия солдата — самая суровая профессия, но никакая другая не сохраняет в людях столько детского. Может быть, потому, что и о солдатах и о детях заботятся вышестоящие и вышестоящие распоряжаются их судьбой?
— О чем задумался, Костя?
Костя думает о ней. Сегодня днем, когда ходила на демонстрацию, Надя промокла и теперь надела старое пальто, которое носила еще в школе. Она кажется совсем девочкой, а ведь уже наполовину инженер…
Странно подумать, что Надя когда-то была выше его ростом. Ну да, в пятом классе… Он перерос ее только в шестом. Еще с тех времен у нее остался взгляд — чуточку сверху вниз. Поучающий взгляд отличницы. Но ведь это несправедливо теперь.
Да, Надя наполовину инженер, а он — недоучившийся школьник. Но пусть ей и во сне не доведется увидеть тысячную долю того, что пришлось увидеть и пережить ему за последние три года!
В толпе — движение. Чего-то добивается милиционер, заставляя Костю отойти от перил:
— Отойдите, товарищи, от края! В реку свалиться можете!
Косте становится смешно. «Вовочка» басит над ухом:
— Что, товарищ лейтенант, бережет вас московская милиция?
Кто-то из Надиных подруг говорит:
— Пойдемте по набережной походим.
Костя берет Надю под руку — нужно обойти машину с прожектором и другую, на которой стоит киноаппарат.
Надя спрашивает:
— Ты на меня обиделся?
— Я — на тебя?!
На беду, парень в пилотке — будь он неладен! — приставленный к прожектору, крутанул свое сияющее солнце вниз, пустив яркий луч света горизонтально.
Надя и Костя были пойманы ярким лучом, и Надины приятели «всей группой» могли видеть взгляд, которым Костя сопровождал свои слова.
Нет, в такой обстановке никакие интимные разговоры невозможны! Ладно, не даете, черти, поговорить, так хоть наглядеться дайте, не фыркайте и не хихикайте там, за спиной!
Хотя… почему бы им не веселиться, если весело? Сегодня неуместны переживания и серьезные мысли. Сегодня мы празднуем Победу и празднуем молодость!
Костя пробирается с Надей через толпу и дает громкие насмешливые советы парню у прожектора, кинооператорам на грузовике, которые умоляют толпу не толпиться и не мешать им работать.
Вышло удачно, Костина речь производит надлежащий эффект. Смеется Надя, заливаются Надины приятельницы «всей группой», ржет парень в пилотке, беззлобно отшучиваются кинооператоры с грузовика…
Хохот раскатывается в толпе, и даже милиционер не выдерживает — расплывается в улыбке.
XXVIII
— Расскажите еще что-нибудь, Костя!
— Хватит мне рассказывать, язык устал. Теперь ты мне что-нибудь расскажи.
— Что же мне-то рассказывать? Я только про наших ребят, вам неинтересно… Ох, Костя! Помните Славика Рогачева? Маленький, беленький такой…
Очень трудно рассказывать и одновременно есть мороженое прямо от целого куска, в особенности в такую жару — оно так быстро тает на солнце. Костя сделал ошибку: нужно было купить в стаканчике или эскимо.
Светлана и Костя сидели на скамейке бульвара, как раз напротив входа в кинотеатр. До начала сеанса оставалось пятнадцать минут; до поезда, на котором уезжал Костя, — три часа; билеты, дальний и ближние, — в кармане; киоск мороженщика — в двух шагах.
— Понимаете, Костя, к нам на Первое мая летчики приезжали. Очень было интересно. Сначала мы им все у нас показывали, а потом они с нами беседовали… А потом они стали спрашивать…
— Да ты доешь сначала, растает.
— Не растает!.. Они стали спрашивать ребят, кто кем будет, когда вырастет. Разное отвечали. У нас уже многие себе выбрали профессию. Но лучше всех сказал Славик Рогачев — помните, я вам показывала, его отец танкистом был. Его спросили: «А ты, малыш?» Славик помолчал и вдруг напористо, убежденно, как о самом своем заветном: «Я буду трижды Покрышкин!» Так он это здорово сказал, что даже никто не засмеялся. А они переглянулись и с уважением повторили: «Покрышкин! О!..»
Светлана покончила с мороженым.
— Хочешь еще?
Бесцельно было спрашивать — конечно, хотела.
— А мы не опоздаем?
— Не опоздаем… Вот. Времени как раз на одно эскимо.
Светлана сказала, развертывая серебряную бумажку:
— Спасибо, Котя. А вы, Котя, подросли с прошлого года.
— Что-о?
— Я говорю: вы подросли — были младшим, а теперь… — Она покосилась на его погоны.
— Нет, нет, как ты меня назвала?
— Я сказала: «Спасибо, Котя». Так вас ваша мама называет.
Эскимо не позволяло Косте выразить всю глубину своего негодования.
— Мало ли как меня может называть мама! Этот Котя был уже много лет тому назад ликвидирован. Мама, например, до сих пор мне иногда по инерции говорит «детка». — Костя бросил опустошенную палочку эскимо. — Пошли.
— Пойдемте, детка.
— Светлана!
— Что, детка?
На бульваре было довольно много народу, еще больше — около входа в кинотеатр.
— Вот в эту дверь, детка, — тут легче пройти.
Костя наклонился и проговорил грозным шепотом:
— Светлана, если ты еще раз назовешь меня деткой, я тебя отшлепаю здесь, в фойе, при всей публике!.. Или…
— Или что?
— Или перестану заходить к тебе, когда бываю в Москве!
— Отшлепать — можете, а перестать заходить — не имеете права.
— То есть почему не имею права?
— Потому что, кроме вас, ко мне никто не заходит.
Вот так всегда: царапает, царапает — и вдруг такое скажет обезоруживающее!
— Мне кажется, у тебя было порядочно гостей в тот день, когда я приехал, — заметил Костя.
— Так ведь это же не у меня лично, они к нам на праздник пришли… Костя, а вы теперь всё за границей будете, не скоро в Москву можете приехать?
— Должно быть, теперь не скоро.
— Костя, зачем же вы эти последние часы так зря тратите? Вы бы лучше…
Она замолчала.
Костя сказал:
— А мне все равно сейчас делать нечего. Через два часа надо быть у полковника, а наши приедут прямо на вокзал.
«Ага! — подумала Светлана. — Приедут все-таки «наши» на вокзал!»
Ее давно беспокоила Костина неторопливость, но спросить об этом прямо почему-то было невозможно.
XXIX
Костя появился в Москве гораздо раньше, чем рассчитывал, — в конце лета, в жаркий августовский день. Он был не в парадной форме, как в прошлый приезд, а в старой гимнастерке, и уже по одному его дыханию Светлана поняла, как он торопится. Насколько мог быстрее он объяснил тут же, в передней, что в Москве проездом, что его эшелон стоит на Окружной дороге и, говорят, простоит до вечера. Его отпустили на два часа, он хотел известить мать, она бы успела приехать, но никого из знакомых не застал, ни к кому не дозвонился.
— А в институт звонили? — быстро спросила Светлана.
— Какой институт! Нет там сейчас никого.
Не только звонил — заезжал, это ясно.
Как ни старался Костя говорить и смотреть спокойно, по лицу было видно, как он огорчается. Еще бы не обидно! Пробыть целый день в Москве и не повидаться!
