Лидия Чарская - Игорь и Милица
И отпустив свою тяжеловесную остроту, немец развалился на своей шинели y костра.
Маленький отряд прошел дальше. Игорь взглянул на небо. Оно казалось сейчас куском черного бархата, раскинутого над землей. Ни месяца, ни звезд не было видно. Чем-то траурно-мрачным и безнадежно-угрюмым веяло от этих далеких мглистых высот.
— И в такую темную беспросветную ночь я должен буду умереть! — подумал юноша, — и никто из близких не примет моего вздоха.
Сердце его сжалось. Как будто холодные пальцы какого-то страшного чудовища стиснули его. Заныла на миг душа… До боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые глаза, мелькнула черная до синевы головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко…
— Милица, милая Милица… — прошептали невольно губы юноши. — Если ты жива, если тебе удалось вернуться к нашим, помолись за меня. Я исполнил свой долг, долг маленького русского солдата, свой скромный крошечный долг. Если же ты убита и лежишь там на черном пустыре, то скоро, скоро мы соединимся уже навек с тобой. Ведь я успел так крепко полюбить тебя, Милица, родная моя. Полюбить, как сестру Ольгу, как покойную мамочку. Нет, больше их, люблю тебя, как единственного моего милого друга на земле. Помолись же за меня, Милочка, родная… Живая или мертвая помолись — все равно!
— Стоп! — громко крикнул главный караульный Игоря, огромный венгерец, и снова дернул изо всей силы юношу за плечо.
Тот невольно остановился. Остановились и солдаты. Теперь они находились посреди сельской площади. Страшные деревья с их подневольными жуткими мертвыми сторожами были теперь всего в десяти шагах от них. Белело рядом изуродованное пожаром здание костела. Неожиданно Игорь заметил нерешительно топтавшуюся в стороне фигуру того самого молоденького офицера, который писал бумагу в избе. Несколько шагов в сторону приговоренного, и офицерик очутился перед ним.
— Послушайте, заговорил он быстро-быстро и тихо, по-немецки, не желая быть, очевидно, услышанным солдатами, из которых некоторые были немцы или австрийцы, и понимали этот язык.
— Послушайте, вы молоды, также молоды, как и я, еще моложе меня, пожалуй. A я люблю жизнь и солнце и моих родителей, которые остались в Пеште… Послушайте, полковнику жаль вас, вашу молодость… Он послал меня к вам предупредить вас, что отменит казнь, если вы скажете нам, где находятся сейчас ваши передовые отряды.
И глаза молодого гусара с выражением настойчивой просьбы обратились в лицо Игоря.
Тот вспыхнул, помедлил минуту и, странно улыбнувшись, произнес:
— Я буду чрезвычайно счастлив, господин лейтенант, если вы прикажете развязать мне руки, потому что я не злодей и не преступник, да и тем, насколько я знаю, дают некоторую свободу перед казнью. Так вот, пожалуйста, прикажите меня развязать. A еще передайте вашему полковнику, пославшему вас, что вероятно он имеет превратное мнение о нас, русских. Еще раз повторяю, изменников и предателей еще не было среди нас никого и никогда!
— Так вот вы как! Развяжите его, — мог только произнести с растерянным видом юноша-офицер. И когда руки Игоря были освобождены от веревок, махнул своей саблей.
Тот же огромный венгерец подскочил к Игорю. При свете костра юноша заметил в его руках веревку. На минуту легкий трепет охватили тело молодого Корелина и холодный пот выступил y него на лбу. Он невольно подался вперед и схватил за руку венгерца-офицера. Тот отдернул от него обшлаг своего мундира, точно обожженный этим прикосновением.
— Послушайте, — взволнованно заговорил Игорь, — я прошу вас об одном… Я не шпион, a только разведчик, и не заслуживаю той позорной казни, которой вы хотите подвергнуть меня… Каждый истинный сын отечества поступил бы на моем месте так же, как и я. Это не преступление, a исполнение долга… Послушайте, господин лейтенант, неужели вы не можете дать своего начальнического приказа, и велеть меня расстрелять, как солдата, a не как преступника, предателя, или шпиона?
Игорь смолк и выжидательно смотрел в лицо юного венгерца, на котором сейчас играли отблески костра.
Юному офицерику как будто польстила просьба приговоренного. Еще бы! К нему обращались как к начальнику, власть имущему и от которого зависит назначить род казни этому несчастному. И в сущности, не все ли равно, как уничтожить шпиона, пойманного на месте преступления? Конечно, следовало бы жалеть заряды на таких людей, но с ним его револьвер и…
Гусар взглянул на Игоря, в его спокойное, бледное лицо, в открытые мужественные глаза, смело смотревшие в глаза смерти, и внезапное раздражение охватило все его существо.
— О, эти русские! Откуда в них эта несокрушимая сила? Даже дети их не боятся смерти, пренебрегая ей… До которых же пор будет помогать им, однако же, судьба? Они победоносно вошли в их землю, защищая сербов, которых Австрия решила наказать за Сараевское убийство… И побеждают их славные австро-венгерские полки, разбивая их на каждом шагу… Они не боятся ничего, лезут под самые дула орудий, врываются в окопы под дождем пуль. Они, как демоны, появляются всюду, не щадя своей жизни, с их ужасными штыками, сея гибель и смерть на каждом шагу. Нет, чем менее щадить их, тем будет лучше. И этот дьяволенок заслуживает веревки или пули больше, чем кто-либо другой, — с тем же раздражением подумал молодой венгерец и, повинуясь мелькнувшему в его мозгу решению, поднял револьвер.
Тем временем, Игорь, отведенный неприятельским солдатом к какому-то полуразрушенному забору, одиноко торчавшему остатками своих столбов, вздрогнул при виде целившего в него офицера.
В один миг, в одну секунду промелькнула перед ним с быстротой молнии все небольшое прошлое его жизни: потеря родителей… заботы о нем сестры… гимназия, встреча с Милицей… их совместный побег на войну, совместная же разведочная служба… И опять Милица, милая Милица, с её замкнутым, серьезным не по летам лицом, с её синими глазами, и задумчивыми и энергичными в одно и то же время.
— Прощай, Мила, я…
Игорь не договорил. Грянул выстрел. За ним другой, третий… И, странное дело, не он, Игорь Корелин, a молоденький венгерский гусар грохнулся на землю, выронив из рук револьвер. Загремели, затрещали следом за первым и вторым и… другие выстрелы… Защелкали своим своеобразным щелканьем винтовки… Гусары рванулись куда-то в темноту и в тот же миг отпрянули с ужасом назад, крича во все горло:
— Казаки! Казаки! Казаки!..
Но то были не казаки. Рота капитана Любавина, предупрежденная и осведомленная со слов Милицы о положении неприятельских сил, обложила деревню и со всех сторон обрушилась на ничего не подозревавшего врага.
Благодаря темноте непроглядной ночи, людям капитана Любавина удалось блестяще выполнить задуманный их начальником план: рота подобралась к деревне и обложила ее со всех сторон; но обо всем этом Игорь узнал уже много позже, a пока он видел только, как обезумевшие от неожиданности гусары метались по всей деревне, разыскивая своих коней. Русские пули настигали их всюду… Следом за упавшим молодым офицером-гусаром грохнулся и огромный венгерец с пробитой пулей головой. За ним повалились еще двое… Трое других караульных метнулись, было, к юноше, сабля одного из них повисла уже над его головой, но в тот же миг выскочившие из-за ближайшей избы несколько русских стрелков, словно выросших из-под земли, ударили на венгерцев, и те, побросав оружие, кинулись врассыпную…
— Ур-р-ра! — пронеслось победным, громовым кликом по всей деревне, и лихие удальцы-пехотинцы бросились в штыки на совершенно обезумевшего врага.
* * *— Живо наше дите, слава Тебе, Господи, живо! — трепетным голосом говорил Онуфриев, кидаясь к Игорю и обнимая не менее его взволнованного юношу.
— Слава Тебе, Создателю, как есть вовремя поспели! A все он, Митенька, кабы не пришел он вовремя…
— Да разве Мила… то есть, Митя жив? — вцепившись пальцами в рукава солдатской шинели, чуть ли не в голос крикнул Игорь.
Но вместо ответа что-то милое, что-то бесконечно дорогое и близкое вынырнуло откуда-то и прильнуло к груди обезумевшего от счастья юноши черной головкой.
— Это я, Горя! Это я… — зашептал, смеясь и плача знакомый голос; и Милица, то трепетно проводила руками по бледным щекам Игоря, то снова припадала к его груди головой.
— Жив… Жив… О, милый, славный Горя! — Сколько тебе пришлось пережить за эти ужасные часы плена, — шептала она взволнованным голосом.
A кругом валились последние солдаты разбитого наголову неприятельского отряда. Слышались стоны раненых, крики сдающихся на милость победителей. Уже там и тут махали белые платки, сигнализируя сдачу, и молодой подпоручик Гардин вел целую толпу разоруженных его бравыми солдатиками военнопленных.
