Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша
Глава V
«ТЫ ПРОСТО ГАДЕНЬКИЙ ХУЛИГАН!»
Вырвавшись из сонных кошмаров и все еще вздрагивая от внезапно накативших рыданий, Жолт проснулся весь в холодном поту. «Кажется, я реву», — отметил он с удивлением и сел на тахте. Солнце сияло, а у него перед глазами носились красные сверкающие круги. Одурело горланил приемник — женский голос был нестерпимо знаком. Почему он так вопит?
Упрячу в мешок свою печаль —Уроню его с моста в Дунай.
— Роняй, черт с тобой, роняй, но зачем так зверски орать!
Жолт ощупал свою голову: она была нормальной величины. А ему казалось, что голова адски распухла и болтается из стороны в сторону. Потом он испуганно взглянул на ноги. Ноги были на месте. «Мне мерещилась всякая ерунда», — подумал он и прислушался: теперь пел хриплый бас. Жолт старался забыть страшный сон, но сонные видения вцепились в него мертвой хваткой. Снились же ему крысы. Он откинул матрац, и в ящике для постели увидел крыс. Их было целое стадо. Какая гадость! Он хотел вскочить, но во сне ведь не вскочишь!
«Что у меня с головой? — окончательно проснувшись, думал Жолт. — Я, наверное, заболел. Может быть, подскочила температура или что-нибудь там еще. В ушах звон. А вдруг это бешенство?.. Но рана на запястье ведь побурела и стала как хлебная корочка. Значит, воспаления нет. Ага! Гора Шаш! Такого скопища собак я еще ни разу не видел. Да это же настоящие звери: жестокие, свирепые, беспощадные. Правда, я знал, что есть на свете собаки, как Сулиман и Багира. И они действительно есть. Надо бы показать их папе. Если вам хочется видеть настоящих собак, пожалуйста, — их можно увидеть на горе Шаш. Но мне сейчас нужно другое: я хочу знать, почему в доме такая мертвая тишина».
Жолт с трудом приподнялся. На столе лежала записка.
«Жолти! Черт бы побрал все твои художества! Тебя нельзя было добудиться. Сперва я решила, что у тебя жар, но жара нет…
Желая хорошенько порадовать семью, ты, судя по всему, поставил новый рекорд по свинству. Меня просто снедает любопытство: как попала к тебе в постель пятисотграммовая гиря? И еще есть вопросы, которые мне бы хотелось тебе задать. Оставайся в постели. Часов в двенадцать приду. Магда».
И тут в его памяти всплыл вчерашний день.
Они встретились с Дани на проспекте Арняш и сразу схватились.
— Зачем тебе этот Хенрик? Он же настоящий ублюдок. Посмотри на его рожу! — сказал Дани.
— Рожа, правда, чуть-чуть кривая, зато ловкости тьма.
— Да, ловкости тьма: одной рукой берет чашку кофе.
— Знаю я, почему ты завел этот треп. Просто-напросто ты боишься! А если так, то катись. Скатертью дорога! Беги домой к своей подружке гитаре.
— А у меня новая гитара, старик. Звучит восхитительно. Но сегодня желание бренчать унеслось.
— Куда же оно понеслось?
— Зуб болит адски, — вяло махнув рукой, сказал Дани.
— Покажи!
Жолт долго исследовал зубы Дани.
— Надо выдрать. Но не сейчас, а когда опухоль опадет.
— И во рту одним зубом станет меньше. Не понимаю, почему зубы не вырастают снова. По-моему, они устроены отвратительно.
— М-м… заячьи зубы бесспорно устроены лучше, — сказал Жолт.
— Почему? — рассеянно спросил Дани.
— Если б у человека они росли так же…
— …то мы бы жевали с утра до вечера.
— Представь такую картину, старик: в класс входит учитель, располагается уютно на кафедре, достает из портфеля репу и начинает хрустеть…
— …чтоб обтесать какой-нибудь зуб…
Они засмеялись, но Дани вдруг опять помрачнел.
— Вон твои приятели, — сказал он.
Хенрик, альбинос, с сигаретой в зубах, привалившись спиной к стене виадука и прилизывая белобрысые волосы, что-то такое рассказывал, а дружки его хохотали.
— Хелло! — сказал Жолт.
— Хелло, Жоли! Что с тобой, Даничек? Тебя стукнули по носу?
Дани не ответил. Хенрик, парень с асимметричной челюстью и невообразимо подвижным лицом, чтобы позабавить вновь подошедших, стал, гримасничая, как клоун, пересказывать свою «сногсшибательную историю»:
— Сидит на скамье один тип и девчонку кадрит. Так увлекся, что чертям даже тошно: ничего не слышит, не замечает. Я бритвой по штанам его сзади веду, весь шов распорол, а он и не чувствует. Тогда Бру?жи, из восьмого «В», да вы его знаете, с другого конца ка-ак запустит гнилым помидором и прямо угодил в черепок. Тут этот тип вскочил, портки с него вниз — так и было задумано, — и знаете, в чем остался? В лиловых подштанниках, старики! А по роже ползет томатный сок… Я думал, сдохну на месте… Что с тобой, Даничек? Не нравится?
— И правда, что подштанники были лиловые? — спросил Дани, когда утих гомерический смех.
— Ярко-лиловые, старик.
— А не зеленые?
— Если тебе приспичило погудеть, я с тобой, деточка, мигом расправлюсь. — И Хенрик угрожающе шагнул к Дани.
Вообще-то он был ненамного выше, но все знали, что Хенрик травленый волк, завзятый драчун и занимается к тому же дзю-до. Дани попятился, но провокационных вопросов не прекратил.
— Каким же лезвием ты воспользовался? Суперфигаро? — спросил он.
— А за это ты моментом схватишь супернокаут.
— Стоп! — сказал Жолт и, уперев в бока руки, стал между ними. — Полегче, Хенрик. Друг мой сказкам не верит.
— А мне плевать на твоих друзей.
— Мой друг имеет полное право усомниться. А как по-твоему? Нет? Я считаю, что такое право у него есть. Кипятиться из-за этого, однако, не стоит!
— Какой кипучий человек, — заметил вскользь Дани. — Заклокотал по всем правилам кипения.
— Но ты, Хенрик, можешь продемонстрировать все, что умеешь, — продолжал Жолт. — Вон «фольксваген». Сними эмблему, и Дани тогда поверит всему. Давай!
Хенрик колебался. Несколько минут он молча жевал резинку, потом выплюнул жвачку и произнес целую речь:
— Идиоты! Дебилы! Форменные кретины! Средь бела дня мы эмблем не снимаем. Но если вам хочется кое-что посмотреть — за мной! Гаврики! Пошли раздавать милостыню!
Два его приятеля, перекатывавшие во рту жевательные резинки, одобрительно хохотнули.
— Жми, Фра?ди3 , — сказал один сиплым голосом.
— Подадим бедным трудягам, — подхватил второй.
— Видели вы когда-нибудь, как раздается милостыня? — спросил Хенрик.
— Нет, не видели.
— Ладно. Кто не видел, увидит. Пошли! Только предупреждаю: громко не ржать, а то садану по загривку. Без шуток.
У продовольственного магазина по улице Тро?мбиташ Хенрик и двое его приятелей отделились и шепотом держали военный совет.
— Они собираются вытворить какую-то несусветную глупость, — сказал Дани.
— Ну и что? Мы посмотрим, — сказал Жолт.
В магазине все пятеро взяли пустые корзинки и впились глазами в Хенрика. Альбинос подошел к прилавку. Подождал, пока преклонного возраста покупательница возьмет свои свертки, и положил на прилавок монету в пятьдесят филлеров.
— Отложите! — сказал он продавцу.
Продавец, лысый и краснолицый, естественно, ничего не понял.
— Говори скорей, мальчик, что тебе нужно!
— Отложите, — повторил Хенрик, — это ваше.
Продавец вытаращил глаза. Один из жующих резинку дружков захихикал.
— Что это? — в замешательстве спросил продавец, всматриваясь в асимметричную физиономию Хенрика.
— Это? Милостыня! — высунув голову из-за лежавших на прилавке сыров, прошипел Хенрик.
Прошло несколько минут, прежде чем к продавцу вернулся дар речи. О чем-то он, видимо, догадался, и шея его медленно покраснела.
— Что?
— Милостыня! — отчетливо сказал Хенрик и попятился к выходу.
— Товарищ директор! — нечленораздельно залепетал продавец. — Товарищ директор! Этих не выпускать!
Тогда Хенрик поставил у кассы пустую корзину и, обращаясь к кассирше, заныл:
— Будьте любезны, жалобную книгу!
Тучная дама не понимала.
— Что тебе нужно? — спросила она, беспомощно глядя на Хенрика, который умело разыгрывал возмущение.
Приятели отдышались только в Майоре.
— Глупость жуткая, — сказал Дани и прыснул.
— Вот это наколочка. Знаешь, старик, получи он нокаут, и то бы он так не обалдел. А какая у него сделалась рожа! Как будто ее растянули. Вы видели? — взволнованно, жуя жвачку, говорил тощий парень, похожий на вопросительный знак.
— Конечно, — подыграл ему Жолт, — ведь милостыню он получает не часто.
— Теперь в той лавчонке идет конференция. Участники не в силах сообразить, что там такое произошло, — сказал Дани.
— На это у них не хватает паров. Надо вернуться и поддать… Значит, так. Я войду и спрошу: «Скажите, дядя, пожалуйста, не заходил ли сюда мой братишка? Он альбинос. И всем сует милостыню. Такое у него, знаете, хобби. А вам он, дяденька, милостыни не подавал?»
